Город богачей

Под конец коридор стал шире и завершился залом, чуть меньше вестибюля, с потолками высотой в три этажа, длинным узким обеденным столом, фортепиано и большой хрустальной люстрой в центре потолка. С одной стороны помещения выходила дверь в кухню, а с другой поднималась еще одна лестница, повторяющая изгиб закругленной стены.

Во главе стола сидел и жадным взглядом гипнотизировал закуски, очевидно, глава семьи. Это был мужчина в строгом смолисто-черном костюме с удушающим галстуком на массивной шее, румяный и улыбчивый. Его круглое тело и такое же круглое лицо делали его похожим на ребенка, любящего вкусно и много покушать. Рядом с ним Елена Евгеньевна казалась гораздо выше и раза в четыре его тоньше. Мужчина барабанил пальцами по столу в ожидании разрешения приняться за еду. Услышав эхо приближающихся нескольких пар ног, он встал и протянул руку вошедшему гостю.

– Григорий Макарович. Рад встрече, – сконфуженно проговорил он, словно чувствуя себя не в своей тарелке, и поспешно сел на свое место.

Федора Андреевича усадили напротив хозяина, на противоположный конец длинного стола, а рядом с ним его сына. Последней села Елена Евгеньевна, не убирая с лица натянутой улыбки. Григорий Макарович уставился на закуски, мечтая начать трапезу, но он хорошо знал свою супругу. Он знал, что ему не дадут так просто пообедать без длинного диалога с гостями. Он старался казаться как можно незаметнее, надеялся, что этот раз ему не придется задавать гостям целый ряд вопросов, его совсем не интересующих. Надежды себя не оправдали. Начались расспросы. Расспросы о том, как добрались, нравится ли новый дом, впечатление о городе, о том, что в Мошногорске они уже успели увидеть. Елена Евгеньевна задавала большинство вопросов сама и то и дело тыкала под столом супруга, чтобы тот отвлекся от мыслей о еде и задал один из отрепетированных заранее вопросов. Гости тоже не начинали трапезу.

Алексей сидел молча. К нему не обращались, и поэтому он, словно тень, даже не шевелился. Казалось, что все уже забыли о его присутствии, но он не видел нужды в том, чтобы напомнить о себе. Хозяйка дома ему однозначно не нравилась: она вела себя слишком манерно, причем очень наигранно, и то, что она не задавала вопросов Алексею, только радовало его. Он не смотрел на нее, а еле заметно двигал головой, осматривая помещение. Он заметил, что стол был накрыт на пятерых и одно место по правую руку от главы семьи пустовало. Хотя этот вопрос и интересовал юношу, он не решался его задать. Он считал неприличным задавать лишние вопросы, если хозяева сами не делятся информацией. Его взгляд побрел по комнате.

Куполовидный потолок поднимался на уровне третьего этажа, его украшали светлые узоры; во всю высоту стен размещались в ряд высокие узкие окна с тонкими рамами и массивными портьерами; ровными рядами размещались ажурные бра, между ними декорировали зал живописные картины в толстых рамах; под ножками стола стлался винтажный ковер голубых и телесных оттенков, и его пара, ковер такой же расцветки, покрывала паркет под роялем у окна. Паркет блестел чистотой, солнце играло дневным светом, шутливо полосили деревянные угловые столики, ловя тени оконных рам. Эти столики размещали вазы с ароматными букетами свежесрезанных цветов из сада. Они являлись главным украшением комнаты. Обеденный стол, покрытый белой узорчатой скатертью, украшали позолоченные канделябры и золотистые сервировочные салфетки. Ни единой пылинки на картинных рамах, кушетки и стулья выставлены в ряд спинка к спинке, подлокотник к подлокотнику. Все идеально – настолько идеально, как будто никто здесь никогда не жил.

Внимание юноши зацепила одна вещица – кукла в балетной пачке на деревянной подставочке. Она стояла на рояле у окна. Целиком состоя из дерева, она поражала своей детальностью и изяществом, проработаны были до мельчайших подробностей красоты человеческого тела, вплоть до мягкого изгиба ключиц и фаланг пальцев на кистях рук. Глаза, полузакрытые густыми ресницами, скорбно смотрели в пол, а на губах не играли ни веселая улыбка, ни печальная дуга – они выражали смирение с неизменной жизнью пленницы, но Алексею думалось, что кукла вот-вот поднимет голову. Она выглядела как живая, и казалось, словно она тоже испытывает человеческие эмоции. Кто мог создать подобное чудо? Нигде доныне Алексей такого не видел.

За изучением убранства помещения Алексей умудрился пропустить все нудные расспросы, задаваемые, очевидно, по списку. Наконец принялись за еду. Григорий Макарович, которого явно давно не кормили, как ужаленный схватился за приборы и начал уплетать салат. Иноземцевы кинули на него ничего не выражающие взгляды, и Елена Евгеньевна, заметив это, залилась краской. Она восприняла слишком резкое движение супруга как угрозу идеальному приему. Для нее было крайне важно оставить безупречное впечатление о своем доме, и каждая мелочь казалась ей катастрофой. На ее удачу, Федору Андреевичу было безразлично поведение хозяина. Он сам больше не сказал ни слова. Опустошая тарелку, он слушал восторженные рассказы о Мошногорске. Елена Евгеньевна рассказывала о всех нововведениях, новых постройках, о богатых семьях города и о том, кто из них пробился в шоу-бизнес. Через двадцать минут диалога Алексей понял три вещи: первое – хозяйка дома отлично разбирается во всем, что касается богатства и известности, второе – остановить ее уже не получится, третье – в доме главная она. Еще через несколько минут ее слова стали сливаться в непонятную бессмысленную кучу в голове юноши, и его мысли улетели далеко-далеко, в маленький домик на зеленом холме, точь-в-точь такой же, как картинка на его шкафу.

Он видел, как дверца домика распахнулась, и оттуда выбежала белокурая девочка в полосатом платьице, за ней мальчик помладше, в шортиках и маечке. Он держал в руках воздушного змея. Дети побежали по склону, радостно смеясь, и растянули веревку. Бумажная птица взмыла в воздух, сопровождаясь восторженным детским визгом. На пороге показался Алексей, такой же молодой, как сейчас. Он с улыбкой смотрел на своих дочку и сына. В ладони его была зажата рука девушки. Ее лица было не видно. Алексей никогда не представлял себе ее внешность. Он стоял и смотрел, как малыши бегали под яркими лучами солнца, более красивого, чем в реальности, и отбрасывали четкие темные тени. Ветер развевал их светлые волосы, и лица, озаренные радостью, вдруг поймали золотистый свет уходящего солнца. Позади бегающих детей не было города, там была лишь полоска леса вдали, а до нее – покатый спуск и большая поляна. От дома не вело ни одной дороги, словно он единственный в мире…

– Алексей!

На юношу звук собственного имени подействовал как разряд молнии. Он никак не ожидал его услышать, и оттого, что из мыслей его вырвали так неожиданно, фантастический мир разбился точно ваза, упавшая с десятого этажа.

– Алексей, – повторил голос, принадлежавший, как оказалось, хозяйке дома, – нам очень хотелось бы побольше узнать о вас. Кем вы собираетесь стать в будущем?

Не сразу осознав, где он находится, юноша, оправившись от путешествия в прекрасный мир грез, четко проговорил:

– Я унаследую дело моего отца. Буду заниматься бизнесом.

– Как замечательно! – восхитилась Елена Евгеньевна. – Бизнес позволяет делать очень хорошие деньги!

– Разумеется, – сказал Федор Андреевич, – наша семья уже несколько поколений владеет двумя заводами под Петербургом. Они – наш основной источник заработка.

– Да, я слышала об этом. Прелестно!

Сверху послышался стук каблучков и шуршание тканей. Головы всех присутствующих взмыли к верхним ступеням и стали наблюдать, кто же сейчас появится. Алексею было интересно, кому предназначалось пятое место за столом. Может, это идет его хозяин? Сперва Алексей не понимал, что он увидел: за перилами показалось что-то объемное, и Алексею почему-то сразу представился Григорий Макарович в атласной мантии, по его мнению, именно так он бы и выглядел. Но, спустившись ниже, глазам всех присутствующих предстала фигура миловидной девушки, причем совсем не тучной, как показалось Алексею, а, наоборот, очень даже стройной. Изящно выставляя с носка тонкие ножки, она медленно спускалась вниз. Григорий Макарович подавился огурцом, Елена Евгеньевна покраснела словно помидор, а гости застыли точно статуи. На девушке было надето платье, какие носили благородные дамы два века назад: лиф имел аккуратный воротничок и широкие рукава с шелковыми манжетами, шелковая юбка цвета лазури на каркасе закрывала ноги до щиколоток, голову покрывала шляпка с цветами и лентой, а на ногах были надеты белые чулочки и старинные шнурованные ботиночки. Девушка изящно проплыла по ступеням, перед последней ступенью сделала грациозный поворот и присела на свое место. Ее прекрасное лицо, окаймленное светлыми кудрями, выражало крайнее довольство собой.

– Аннетт… – произнесла Елена Евгеньевна, собравшись с мыслями; она была не в силах принять тот факт, что увиденное ей не померещилось, поэтому глаза ее выпучились, как у резиновой игрушки, которую изо всех сил сжали в кулаке. – Аннетт, ты пришла… в этом?

– Да, мама. Ты же просила надеть что-нибудь приличное. Пожалуйста! Что может быть приличнее платья дворянки?

– Это же твой театральный костюм!.. – Елена Евгеньевна пришла в крайнее возмущение. – Ты же… Ты же… Переоденься, Аннетт!

Аня не послушалась. Состроив издевательскую гримасу в сторону матери, она взялась за приборы. Некоторое время был слышен звон приборов лишь с ее стороны. Потом Григорий Макарович, подтирая подбородок салфеткой, сказал:

– А что, Леночка, по-моему, ей очень идет.

– Спасибо, папа. Я тоже так считаю.

– Григ! – возмущение Елены Евгеньевны теперь было направлено на мужа. – Это же костюм для театра! Она может его запач… То есть… не запачкает, конечно, просто… внешний вид должен соответствовать поводу.