Город богов

— А-х, — в ярости Ярид с силой стукнул кулаками по камням, покрывавшим пол, заскребся, словно попавший в ловушку зверь, не замечая, что ломает ногти, не видя следов крови. — Черные легенды! Они нужны мне!…Это должно быть там! — шептали его губы.

— Почему ты не сопротивляешься? — задыхаясь от ужаса перед тем, что вот-вот должно было произойти, вскричал Ри, обращаясь к Ларсу.

Юноша молчал, и вместо него ответил Ярид.

— Он не может! Он бессилен передо мной! — вскричал он. — Ибо сила, вся сила этого города, и даже та, что живет в нем, принадлежит мне, лишь мне одному, властью священного талисмана! — в его глазах зажглось безумие.

Зала стала наполняться черным мерцавшим свечением, руки мага раскинулись, словно стремясь заключить мрак в объятия, затем стали сходиться, собирая его в шар, в котором бушевала буря, сверкали молнии и свистел ветер.

Однако, внезапно, когда, казалось, что до конца мира остается лишь миг, наделенный даром остановился. Его взгляд упал на Ри. Затем обратился на Ларса. Вновь вернулся к караванщику.

— Я расправлюсь с тобой потом. Ты ведь никуда не убежишь… — усмехнувшись, проговорил он. — Есть кое-что поважнее… Почему-то я уверен, что у вас есть то, что мне нужно, — он скосил взгляд на застонавшую, приходя в себя, Сати, которая, держась рукой за ушибленный затылок, с ужасом глядела на мага. Встретившись глазами со взглядом Ярида, она, заплакав, отползла назад, прижалась спиной к стене. Девушка пыталась отвернуться, но не могла, словно кто-то удерживал ее за подбородок.

— Та-а-к, — протянул он, хищно улыбаясь, — значит, твой приятель помощник летописца… А летописец знает все, что происходит в караване… Очень хорошо… Прости, красавица, но в твоей головке больше нет ничего, что бы заинтересовало меня. Я, конечно, понимаю, что прикосновение не дает того обилия впечатлений, как проникновение в память, однако, тебе придется удовлетвориться этим… Во всяком случае пока… — он повернулся к караванщику. — А вот тобой я займусь в полную силу… Не смущайся столь большим вниманием к такому ничтожеству, коим ты являешься. И… И вот тебе совет: не сопротивляйся. Так будет лучше. Для тебя.

Нечто невидимое, липкое и цепкое, как паутина, начало обволакивать голову юноши, заползло под веки, не давая им смежиться, сшило прочной портняжной нитью губы, запустило свои лапки — щупальца в уши и нос… В последний миг, уже чувствуя, что вот-вот провалится в бездну, Ри вспомнил совет горожанина: читай молитву… Ему больше ничего не оставалось. И вот в разуме зажглись, словно лампады с огненной водой, запечатлевшиеся в памяти навечно слова-символы:

"Бог мой защитник, давший дорогу

Светлому духу, веру душе,

Чтоб поклоняться в вечности богу

Даже из мира к смерти ушед.

Бог моя сила, бог моя память,

Будь со мной рядом в миг тишины,

Дай прикоснутся к счастью устами,

Полня надеждой последние сны.

Бог судея мой, будь милосерден,

Пусть испытания знают конец,

Немощен буду ль, слаб я иль беден —

Душу мою сохрани, мой Отец…

Юноша с облегчением вздохнул, чувствуя, что паутина начала рваться, соскальзывая, освобождая сознание и тело.

Однако стоило ему увидеть торжествующее лицо мага, нависшее над ним, словно небо над землей, как он понял, что его радость была преждевременной.

"Ты сохранишь себя… — всплыли у него в памяти слова Ларса. Теперь он понимал, что собирался сказать горожанин — себя, но не тайну!

— Ну вот и все! — с шумом выдохнул старик. — Глупые караванщики! Если они хотели держать все в секрете, то должны были выжечь знание из своей памяти каленым железом!

— Но я ничего не знаю! — вскричал юноша, которому было нестерпимо больно думать, что, пусть не желая того, пусть находясь во власти мага, но он стал предателем.

— Конечно, — по залу разнесся громкий смех. — Но твой учитель! Он знал все! И он говорил с тобой, был рядом с тобой. Ты видел его глаза, в которых было написано все, словно в книге. Ты не способен самостоятельно воскресить в себе память об этом. Но мне… Мне это под силу! Теперь я знаю, что мне делать! Да славится великий и грозный господин Нергал! — твердой решительной походкой, не торопясь, стремясь отметить и прочувствовать важность каждого мгновения, он подошел к древней фреске, изображение на которой совсем пропало, сменившись переплетением тусклых мрачных цветов, отблесков огня и дыхания мрака.

Опустившись на колени, он воздел вверх руки.

Зала затихла в ожидании неотвратимого. Свет поблек, темнота померкла. Прошло мгновение мертвой тишины. А затем раздался громкий, охрипший от натуги голос:

…Мрачен ваш облик, холодны тени,

Что в миг рожденья не знали огня,

Демоны страха, горя виденья,

Духи посмертного в вечности дня!

След ваш мертвящий полнится ядом,

Путь искривлен и лишен тишины,

Тень покидая заклятого града,

Вновь возвернитесь под своды луны!

Уж не осталося силы в заклятье,

Коим низвергнуты были с вершин.

Демоны смерти, раскройте объятья,

В мир чтобы вновь ваш вошел господин!

Воздух вобрал в себя мрак, потек, заструился, словно блестящий черный шелк. Тишина встала мертвой стеной, за которой нарождался гром.

— Что это? — со страхом глядя на происходящее вокруг, спросил Ри, спросил не ради ответа, а лишь для того, чтобы разбить пустоту тиши, в которой беззвучно терялось все, даже шум дыхания и стук сердца.

— Ничто и Нечто! — с торжеством воскликнул Ярид. — В них нет ничего общего с нами, смертными, — его глаза мерцали в лихорадке безумия, поблескивая огненно-красным отливом, когда он продолжал, — поэтому не к чему взывать. Но Их можно вызвать, упросить, убедить… подобрать слова, которые привлекли бы их, заворожили. Эти слова… Нужны века, чтобы найти их, располагая друг рядом с другом с той осторожностью, с которой мастер подбирает драгоценные камни для лучшего из своих произведений. Они — все, что внушает страх, оставаясь невидимым, недосягаемым, неразделимым в своей всецелостности. Они — не мужчины и не женщины, не смертные и не боги, но ветры, веющие вечно со всех сторон, переплетаясь в бурю. Они, лишь они способны вызвать к жизни самые мрачные и безжалостные беды, ибо они — дети господина погибели и владычицы смерти, проклятые своей прородительницей!

— Матерью — да, но не отцом! — жуткий, вселяющий в душу страх, смех разнесся над залом. — Вперед, дети мои! Прочертите мне дорогу в мир людей!

Тени соскользнули с древней фрески, стекли на пол, чтобы, обретя крылья-невидимки, взметнуться ввысь, разлететься по залу, заполняя его беззвучьем и слепотой пустоты.

По их следам, вниз спустилась самая блеклая из теней, ужасающая глубиной скрытой в ней бездны. Скользнув по полу, она метнулась в сторону служителя, который по-прежнему бездушной слепой грудой плоти сидел на камнях, бессмысленно покачивая из стороны в сторону головой, глядя в одну точку, ничего не видя и не слыша.