Город Дождя

Оказавшись на газоне между фосфоресцирующей урной и лавочкой из пласторганики в форме бревна, Иоганн отряхнулся и, наконец, возрадовался жизни. А потом поспешил к ближайшему подъемнику, чтобы поймать нужный бус и, наконец, добраться до родимого Газетного переулка.

И только уже трясясь в бусе, журналист Кролас, наконец, полностью осознал, что был жив, хотя почему-то очень голоден - как и его вран. Который сообщил ему на выходе с эскалатора, спустившего их на нижний ярус, что он "звер-рски хочет жр-рать". Поэтому, оказавшись в Пергазетном, они сразу направились в ночное редакционное литкафе, а там - заказали сэндвичи с анчоусами, пампасы и пачку "Вечернего Ростова". Затем Кролас сел за столик и вновь перевел дух, с удовольствием следя за танцевальными па начинающих репортеров, ритзибоев, их гёрл и аск-партнёрш.

Играла приятная, легкая музыка, под которую он, уже полностью высохший, строчил заметку на купленном здесь же пресс-папире с помощью микронаборщика 10-й модели, позаимствованного у знакомого ритзи Сашки.

"Микроб" заедал и барахлил на каждом пятом слове - да ничего, и так прокатит...

Вран снова казался попугаем и, поклевав немного из тарелки, теперь чистил перышки.

Вот в эту-то идиллию и влетела Зинка Исламбекова с дикими воплями о том, что завтрашний номер горит, и единственным его спасителем явлется он, "душка" Кролас. А не будет завтрашнего номера - не будет и Зинкиного гонорара, а она на углу присмотрела такие обалденные туфельки...

– Ой! Что это?
– встрепенулась вдруг она, поглядев на "попугая".

– Мой новый друг, - ответил ей Кролас, не покривив душой.

Зинка глубоко вздохнула, выпучив глаза. Но ничего не сказала. В конце концов, каждый из редакции имел странности. Не криминал.

– Ну да... Пикассо, например, с броненосцем везде ходил, - задумчиво сказала Зинка. А потом выхватила Иоганна из-за столика и куда-то потащила...

– Сальвадор Дали... С большим муравьедом, - слабо возражал Кролас, повинуясь Зинке.

В общем, конец статьи он дописывал у Феди в наборно-верстальной компании. При этом его пихали и тискали со всех сторон, а импульсивная Зинка без конца расцеловывала Кроласа в обе щеки. И всё это время снизу доносился какой-то жуткий джаз.

Зато потом Зинка с одним из её приятелей, водителем редакции, парнем меланхолично-отстраненного вида, довезла его на пергазетном афишном граунд-флошном мини-бусе до самого дома. По пути они, к тому же, сдали прокатные флайеры. Зинка собственноручно впихнула Кроласа в подъезд его дома, видя, в каком он состоянии. "Приятно, когда о тебе кто-то заботится", - подумал уставший и замотанный за день Иоганн. Да, не каждый день ему выпадала честь проехаться на элитном транспорте... Который передвигался по городу со скоростью черепахи.

Глава 4. Дом, уютный дом...

Только через пару минут долгого и затяжного разглядывания обоев, он, наконец, полностью осознал, что уже дома. Ещё некоторое время прошло так же на автопилоте. Ноги еще не болели, это с ними произойдёт завтра... Но были как не свои. И голова - как медный котелок... Надо было расслабиться и получить толику удовольствия. Ни на что другое сейчас он способен не был.

Усадив врана, сняв его с плеча, на мягкий армчеар, он некстати вспомнил, что Дорогуша называет "сию мебль" старинным словом "кресло". И даже "седлище". Но сам-то Иоганн точно знал, что кресло не имело откидной спинки, трансформирующей его в диван с помощью подлокотной кнопки, и вибровращателя с колесиками. Он видал в антикварном музее так называемое "кресло".

Затем Кролас нажал на дверь тирвара, которая плавно отъехала, и, двигаясь как в замедленной съемке, медленно извлек оттуда пушистый домашний анорак с капюшоном. Ему этот мягкий анорак, еще в эпоху ритзибойства, подарила одна симпатичная "герла". И потому, он до сих пор пах устойчивым парфюмом.

Переодевшись в домашнее и нацепив хауз-бутсы в форме пушистых крокодильчиков, Иоганн прошествовал в рейнрум, опять некстати вспомнив, что Дорогуша зовет рейнрум и бас одинаково: баня. Вообще, его коллега очень любил щеголять старинными словечками. Нажав на "вом-плюс" и войдя вовнутрь, Кролас с удовольствием ощутил потоки льющейся сверху воды. Музыку, подсветку и вибромассаж в рейнруме он никогда не включал. Они его не расслабляли и не успокаивали. А, наоборот, сильно бесили, если кто-нибудь их ему включал. Особенно, если он был в усталом виде.

"Музыка в рейнруме - это все равно, что телекс в пубе", - вспомнил он фразу Дорга.

"И вот в этом-то мы с Доргом, наконец, едины, - усмехнулся Иоганн.
– Только, этот фрукт зовет этот самый пуб "отхожим местом". Это глупо. Все знают, что "пуб" происходит от слов "писсуар, унитаз, биде" - в одном флаконе, так сказать. От слова "публика" его производят в шутку".

Еще раз тщательно намылив спину, он подумал: "Что-то мне всякая непотребщина в голову прет: пубы там, Дорогуша... Вспоминает, наверное".

Потом он подставился под ветряк и вскоре высох.

Выйдя назад, к врану, Кролас от неожиданности вскрикнул. Его вран лежал (лежал!) лапками кверху, закрыв глаза...

Но вран открыл левый глаз и прокашлял:

– Медетир-р-рую! Что, дружок, сел на понт?

– Странное выражение: "понт" - это по-французски "мост", вообще-то... Но, я здорово сбрендил от стрёма, - ответил Иоганн.
– Лучше, не делай так больше.

– Пр-ривыкай! И...я тоже хочу в р-рейн-р-рум, - прокаркал вран.

Кролас, впихнув врана под струю, включил "контраст".

"Не знаю, как ему. Надеюсь, не осерчает", - подумал он.

Затем, рухнув в армчеар, Кролас "пультанул" телекс и, подъехав в армчеаре к тирвару, извлек из его ящика несколько шопснабов. Открыл первый попавшийся, на котором было написано, что он "придает хорошее настроение и обладает неизменным вкусом омлета с ветчиной". И, включив фильтр-воте на 60 градусов, запарил содержимое пакета, моментом получив что-то, обретшее форму высокого пирога. Да, его предки такого не жевали. И "пейзанское" происхождение до сих пор позволяло ему восторгаться подобными мелочами. Нацедив себе также стакан "холодненькой", то есть, чистой, отфильтрованной воды, он принял привычный дневной запас различных бадов и мутагенклиматиков.

По телексу, тем временем, шло какое-то нудное шоу, посвященное предвыборному тусняку. Анкюлотный "спикмаскер" (это, на пергазетном, спикмейкер, только абсолютно заказанный) вещал вдохновенно что-то о непревзойденных талантах "одного из наших достопочтенных Отцов Города... Сделавших большой вклад в усовершенствование Пирамиды Ростова". Ещё долго этот дядечка на экране распинался о том, что, да, мол, "Эхнатон - это наш символ, символ совершенного Города Солнца, каким и является наш Город, воплотивший самые дерзкие мечтания предков". Далее он заявил, что Эхнатон - это образ деятеля, избравшего, как и наш город, поклонение солнцу, а Пирамида - символ устойчивости и материальной незыблемости. От этих потоков речи он плавно просочился к возвеличиванию "вновь переизбираемого на многие лета" товарищу Штык Феогниду Соломоновичу. За избрание мэром которого все должны дружно проголосовать в следующее воскресенье.