Город Г…

* * *

Окончив вводную лекцию, Жульен Бенаму рулил по знакомой дороге и думал о своем брате. Ничего радостного или светлого не было в этих мыслях. Он был младше на восемь лет, не очень спортивный и совсем не бойкий. Больше всего Жульен любил тихонько играть в свои кукольные игры, а еще он любил мечтать, лежа в своей кровати и отвернувшись к стене. Они спали в одной комнате, и Жульен, перед тем как заснуть, обязательно должен был попредставлять себе всяких необыкновенных и магических приключений, как бы поиграть в них про себя. Это было нужно, чтоб отогнать злых и опасных чудовищ, уже готовых, как только выключат свет, напасть на маленького мальчика, а возможно, и на его старшего брата. Играя так, он, сам того не замечая, начинал тихонько озвучивать сцены, возникающие у него в голове. Жульен старался делать это очень тихо, едва открывая рот, но Франциску это шипение, доносившееся из дальнего угла комнаты, всегда мешало спать. Сначала он несколько раз требовал, чтобы Жульен заткнулся, потом кидал в него тапки, сначала один, затем второй… Каждый раз Жульен умолкал на некоторое время, а потом опять совершенно незаметно для себя начинал играть, и это в конце концов приводило в ярость старшего брата. Тот вскакивал, срывал с Жульена одеяло и хватал его за шею – он всегда старался схватить брата именно за шею, за самое горло и сделать при этом такое лицо, что маленький мальчик вовсе не был уверен за сохранность своей жизни через минуту. Так, прижимая перепуганного, лежащего перед ним без одеяла в одних трусиках младшего брата за горло к кровати, Франциск, стискивая зубы, говорил неопровержимые и справедливейшие вещи о том, что Жульен живет в его, Франциска, комнате и обязан считаться с его интересами, и еще, что Франциску в отличие от маленького бездельника Жульена, сидящего целыми днями дома, завтра в школу, и он не может быть невыспавшимся из-за того, что маленький полудурок никак не может нашипеться в течение дня и продолжает этим заниматься еще и ночью! Жульен соглашался со старшим братом и изо всех сил старался играть беззвучно или почти беззвучно, но он никак не мог не доиграть совсем, потому что тогда защита от ночных злодеев была бы недостаточной! Как-то раз, когда Жульен еще не заснул, но играл совершенно молча, про себя, и не мешал брату, он услышал какие-то странные, повторяющиеся звуки, перемежающиеся с тем, что Франциск, как будто задерживая надолго дыхание, потом глубоко и прерывисто вздыхал, это было немного похоже на всхлипывание и было очень странно, потому что Франциск не плакал никогда и презирал плакс. Тихонько повернувшись, он заметил, что кровать брата как будто дрожит и одеяло шевелится в такт дрожания кровати. Жульен испугался и окликнул Франциска, просто чтоб узнать, все ли нормально и не нужно ли позвать родителей… Франциск, какой-то запыхавшийся, немедленно высунулся из-под одеяла и повернулся к брату с таким перекошенным яростью лицом, что Жульен уже приготовился получить ужасную взбучку. Но брат отчего-то не стал вылезать из-под одеяла, но почти с рыданием в голосе и потрясая сжатыми кулаками говорил, как он ненавидит Жульена за то, что тот не дает ему жизни и везде его преследует, и что день, когда Франциск станет жить один, станет самым счастливым днем в его жизни, а пока он не живет, а страдает из-за этого маленького подлеца. Тогда Жульен ничего не понял, но наутро за завтраком, когда вся семья была в сборе, он попросился у родителей спать в отдельной комнате, оттого что он уже не так боится спать один и к тому же не хочет мешать брату Франциску трястись… Мама и папа очень смеялись тогда, дедушка почему-то не смеялся, а старший брат с грохотом вскочил из-за стола и убежал, бросив на Жульена кошмарный, уничтожающий взгляд, хотя Жульен ничего плохого тогда сделать не хотел. Мама встала и пошла вслед за Франциском – его утешать, а папа еще посмеялся и, весело сказав дедушке, что старший мальчик уже становится большим, пообещал Жульену отдельную комнату в самое ближайшее время. Жульен тогда не понял, почему трястись ночью – значит становиться большим. Как-то вечером он тоже попробовал потрястись на своей кровати, уцепившись руками за изголовье, но так быстро, как у Франциска, у него не получалось, и, честно говоря, он быстро устал от этого утомительного и глупого, по его мнению, занятия.

Через несколько лет, когда Жульен впервые поехал в летнюю школу и узнал о приятных возможностях аутоэротической активности, он вспомнил тот случай, и ему стало стыдно перед братом. Он отчасти понял все раздражение, которое вызывал у Франциска, и понял причину его злых и жестоких поступков. И Жульену стало грустно из-за того, что такая ерунда послужила основанием для их взаимной вражды. Если бы тогда Франциск сказал ему, в чем дело, Жульен даже родителям не стал бы говорить и вел бы себя гораздо тактичнее. Но между братьями Бенаму никогда не было такого доверия.

* * *

Вообще жизнь их семьи делилась на две части: до тех пор, пока родители были еще живы, и после того, как их уже не стало. Жульен тогда очень плакал, а Франциск сказал брату, чтобы тот не разводил девчоночьих соплей и вел бы себя как мужчина, а потом, когда Жульен все равно не мог остановиться, зло дернул его за руку и сказал, что он терпеть не может, когда парни ревут, и если Жульен не остановится, то Франциск будет всю жизнь считать его бабой. Если бы в тот момент не подошел дедушка и не заступился за младшего внука, неизвестно, чем бы дело кончилось. А дедушка обнял Жульена, прижал к себе и сказал, что когда у мальчиков умирают родители, то плакать можно столько, сколько хочется. Дедушка тоже плакал тогда. Маленькому Жульену было всего восемь лет, а Франциску шестнадцать. В тот день брат в первый раз напился, его глаза сделались стеклянными, ничего не видящими и очень страшными – Жульен от страха даже заперся на ночь в своей комнате и все равно долго не мог уснуть. Потом Франциска выгнали из школы, он связался с наркоманами, попал в тюрьму и шесть месяцев отсидел.

Жульен очень переживал, но не мог не чувствовать облегчения, когда его родной Франциск переместился из соседней с ним комнаты в тюрьму. Было очень стыдно так думать и так чувствовать, он посылал брату письма, посылки и один раз даже ездил к нему вместе с дедушкой. Франциск тогда сказал им, что начинает новую жизнь и что хочет учиться, но подальше от дома. Освободившись, Франциск уехал в Америку, там поступил в университет, окончил его, начал работать. Жульен рос без него пять лет, потом брат приехал домой и не один, а с женой – очаровательной американкой. Это был уже совершенно другой Франциск. Он не задирался и не обижал Жульена, он стал воспитанным и очень умным. Все окружающие хвалили Франциска и говорили, как колледж и университет благотворно повлияли на характер этого молодого человека. Его ставили в пример Жульену как успешного, умного и сильного, давая понять, что младший Бенаму этими замечательными качествами не очень-то располагал. Только один дедушка не очень радовался, а внимательно присматривался к своему старшему внуку и ничего не говорил.

Франциск вскоре защитил диссертацию по экономике, некоторое время он даже преподавал в университете, но потом все-таки решил подключиться к семейному бизнесу. Теперь Франциск вице-президент компании, а Жульен – далеко не самый удачливый региональный управляющий. Супруга Франциска – Джессика, продавая продукцию Бенаму в Америке, приносит компании гораздо больше дивидендов, чем Жульен, и это не только Франциск так говорит, а действительно так оно и есть. Возможно, Жульену достаются не самые удачные регионы, но ничего не поделаешь – дедушка говорит, что если быть настойчивым и последовательным, везде можно поймать золотую рыбку. Дедушка очень любит Жульена, а весь семейный бизнес, собственно говоря, дедушкин – именно он, вернувшись с войны, где был летчиком-истребителем и сбивал фашистские самолеты, начал с нуля и построил свою компанию, кредитуясь в разных банках, закладывая все семейное имущество и работая по восемнадцать часов в день. Дедушка рассказывал, что почти тридцать лет они отдавали долги, выплачивая в виде процентов банкам существенную часть прибыли. Он всегда смеялся, что заработал состояние не только себе, но и еще пяти-шести банкирам. Теперь компания Бенаму – устойчивая и процветающая, дедушка уже старенький, и Франциск готовится вступить в управление всем, чем владеет семья.

* * *

На первый день у новичков не планировалось никаких занятий или поездок, только вечером их пригласили на корпоративный пятничный ужин, рассчитывая, что до этого они должны прийти в себя и отдохнуть. Степан и Маша по приезде были препровождены в небольшую гостиницу за городом, где каждый из них получил маленький отдельный номер. Им было объявлено, что в отеле у них оплачено проживание и ежедневный завтрак с ужином, а днем они будут в разъездах по предприятиям Бенаму, и обедать им предлагается вместе с сотрудниками каждого из посещаемых объектов, на что им и выдали командировочные – по сто франков на день из расчета двухнедельного пребывания. Каждый из молодых людей, получив на руки всю сумму, подумал об одном и том же: что постарается не тратить ни копейки из этих денег на глупые обеды в забегаловках, а использует их с гораздо большей пользой. Машенька очень хотела привезти их домой и отдать маме, а Степан… Степан имел на них более неопределенные планы, но «прожирать» такую сумму считал для себя непростительной глупостью. У обоих новичков, пока они в соседних номерах распаковывали вещи, только и мыслей было о том, как бы сэкономить свои командировочные и вместе с тем не выглядеть скопидомом. Машенька размышляла в связи с этим, не придумать ли себе особенную диету для похудения, а Степан подумывал приблизительно о том же, но думал сослаться на нездоровье печени и неприятие организмом недиетических продуктов.

Нелли Жоресовне как личному гостю Патрика Бенаму была подготовлена гостевая комната в резиденции президента. Поймав себя на том, что с гораздо большим удовольствием осталась бы с ребятами здесь, в гостинице, она отправилась туда – к своему непонятному дальнему родственнику Патрику, беспокоясь, что и не помнит его совершенно. Когда-то ее мать, любившая рассказывать о прежних временах, упоминала, что Патрик был очень галантным десятилетним кавалером, и когда Нелечке было всего три годика, он безропотно гулял и играл с нею, если их матерям хотелось в свое удовольствие посплетничать наедине.

Нелли Жоресовна попрощалась со своей ученицей, дала ей необходимые и правильные наставления, которые тут же вылетели у Машеньки из головы, и обреченно отправилась на встречу с неизвестностью. Больше всего она боялась в тот момент, чтобы это все не оказалось ошибкой и чтобы Патрик Бенаму оказался именно тем Патриком Бенаму, мать которого была родственницей ее матери, а не каким-нибудь другим человеком, который, узнав о путанице, отправит назад и ее, и Машеньку.

Она везла с собой десяток старых фотографий, где были ее мать, она сама маленькая и мама этого Патрика, которую она даже и не помнила, как звали. План ее был в том, чтобы сразу по приезде показать эти фотографии потенциальному родственнику и расставить все точки над всеми буквами.

Так она и сделала, как только бодренький Патрик Бенаму встретил ее у подъезда своего загородного дома. Лишь они вошли в двери, она тут же достала фотографии и, честно сказав Патрику, что желает совершенно убедиться в правильности их предположения о родственной связи и близкой дружбе матерей, дала ему посмотреть, потребовав, чтобы и Патрик в свою очередь показал ей аналогичные свои снимки, если они, конечно, имеются у него. Только начав произносить все эти приготовленные заранее фразы, Нелли Жоресовна увидела в стоящем перед ней долговязом пожилом человеке с волевым лицом черты мальчика на фотографии. Заканчивая фразу, Нелли Жоресовна уже жалела, что ее начала, ей было неловко за свою подозрительность, она уже готова была все скомкать, но это казалось ей еще неприличнее, и она договорила, а он внимательно слушал и смотрел на нее почти так же, как тогда, когда шестьдесят пять лет назад мама привела его фотографироваться.

Жульен Бенаму, привезший Нелли Жоресовну к дедушке и наблюдавший за этой сценой, был очень удивлен, когда такая тихая до этого момента пожилая мадам сразу после приветственных слов вдруг строго потребовала от дедушки доказательства их родства, и дедушка сам почти бегом побежал за старым альбомом с фотографиями. А потом они сидели вместе на маленьком диванчике в прихожей, который и предназначен-то был совсем не для приема гостей, а только для переобувания, и рассматривали дедушкин альбом, фотографии пожилой мадам, затем бурно что-то обсуждали, попеременно тыкая пальцами то в один снимок, то в другой, дедушка еще показывал какие-то старые бумаги, а потом… они вместе плакали, и дедушка обнял эту женщину за плечи, и они сидели так какое-то время молча, не говоря ни слова, а все боялись к ним подойти, чтобы не помешать – даже сам Жульен уселся в отдалении и тихонько наблюдал, ожидая, когда можно будет отвлечь дедушкино внимание на себя.

Головной офис компании Бенаму располагался недалеко за городом в маленькой, чистенькой и ухоженной деревеньке. Он занимал целиком довольно большое старинное здание, возможно, служившее в средние века для каких-нибудь административных или хозяйственных целей. Это был не замок, но довольно большой дом, стены которого снизу составлялись из огромных камней, и часть наружной штукатурки нарочно была убрана, как это делают в музеях, чтобы каждый желающий мог увидеть, как раньше строили. Перед офисом располагалась внушительных размеров стоянка, а задний двор составлял прелестный садик, где росли ухоженные деревья и оригинальные, складывающиеся в причудливые формы кустарники. Мощенная камнем дорожка, вдоль которой были расставлены лавочки, пересекала все это живописное великолепие, за которым и зимой и летом следили целых три садовника. В центре садика располагался небольшой и, вероятно, старинный, как и все здесь, фонтан. Внутри помещения были вполне современными, только коридоры, пожалуй, узковаты, проемы дверей непривычно сводчаты, да окна были по современным представлениям маловаты, что делалось еще заметнее из-за неимоверной толщины стен, в которых они составляли просветы. Пятничная корпоративная вечеринка предполагалась в столовой, которая была настолько просторна, что легко вмещала человек до ста единовременно присутствующих за столом. В смежной с ней кухне даже осталась старинная печь с вертелом, и, как сказали новичкам во время первичной экскурсии, на Рождество этот вертел использовался для приготовления какого-нибудь особенного блюда, например, молодого бычка.