Город, где ничего не случается
Шрифт:
"Да, зацепило, - думала она, чистя зубы и возвращаясь в номер.
– Вся эта череда событий в тихом Краснопехотском застала меня врасплох, ведь я просто приехала сюда в отпуск, прибрать памятник бабушке и дедушке и прополоть сорняки вокруг него, и оказалась в эпицентре событий. А тут появляется этот хлыщ, смазливый, молодой, привыкший вырывать, отжимать и отвоевывать все, на что положил глаз; со своим "многоуважаемым домом", семьей манулов вместо сторожевых собак и биографией - куда там Каупервуду или Растиньяку, вот я и "повелась". Хорошо хоть, не прое... расследование, ошалев от прекрасных глаз местного царька!"
Ложась в постель, Вероника снова подумала о Кротовых. Их продукцию не приняли на местном рынке. Их ферма кому-то приглянулась, И этот кто-то начал планомерно
– подумала Вероника, закрывая жалюзи и вытягиваясь на жесткой "девичьей" кроватке под тонким флисовым одеялом.
– И название уже созрело: "Пешки в чужой игре". Завтра же, то есть сегодня, начну работать над текстом, пока дожидаюсь Наума!". Через пять минут Ника уже спала, несмотря на выпитый в "Снежинке" крепкий кофе.
*
Буфетчица Нюра в чебуречной встретила Веронику уже как постоянную клиентку:
– Доброе утро! Вам как обычно?
– Да.
– Петровна, один с мясом, один с сыром, - крикнула буфетчица и включила кофеварку.
Ника сидела у окна и посматривала на площадь. Похоже, слова Виктора действительно имели немалый вес не только в Краснопехотском, но и в областном центре, Ладожске потому, что сегодня на площади между вокзалом, гостиницей и чебуречной не было ни дорогих иномарок, ни бритоголовых парней, покупающих в "стекляшках" пиво.
Электричка из Лодейного поля снова задерживалась, и Ника, нарезая обжигающий чебурек с ароматным расплавленным сыром, представляла себе, что скажет ей Наум, которого она накануне с трудом убедила не форсить здесь на любимом "рэйндж-ровере", могучем, как танк, с тюнингом, свирепой мордой тигра, на капоте. Он вынужден был выехать ночью и провести несколько часов на лодейнопольском вокзале, который Вероника еще хорошо помнила при аналогичных обстоятельствах совсем недавно... Тем более, что ему, наверное, так и не удалось выспаться после завершения долгого и изматывающе-трудного процесса. Голос у Наума накануне по телефону звучал очень устало, но "лоер" гордился успехом: "Жаль, ты не видела, как я поставил на карачки всю эту шатию! А если Кириллов еще решит подать иск на следаков и прокурора за ложное обвинение, газетную вонь и без малого три года под домарестом и дамокловым мечом изолятора - эти ж...дыры сами сядут, честное слово Наума Гершвина!".
Услышав о новом деле, Наум скислился: "Что? В этой дыре? Громкое дело? И что там случилось? Две доярки конюха не поделили? Две ханыги подрались в очереди за самогоном?" "Гораздо серьезнее, Наум", - загадочно отвечала Вероника, зная, что адвоката легко заинтриговать, приоткрывая карты по одной и удерживая до последнего главную. "Серьезнее?
– зевнул Наум.
– Простыни с веревок стыбзили? Сельмаг подломили и украли ящик водки?" "Ты не поверишь, Наум, но здесь могут случаться такие происшествия, что скучать тебе не придется!" "Ладно, - в трубке защелкали клавиши компьютера; адвокат изучал расписание электричек, - черт-те что, даже "Ласточки" в твой идиллический край не ходят, эк же тебя занесло! Ладно, завтра к десяти жди меня, и я вернусь... если электричка не задержится в дороге, пропуская колхозное стадо коров!"
Ника посмотрела на часы. 11.50. За окном началось оживление; к платформе потянулись люди - значит, хотя бы третья утренняя электричка на Ладожск благополучно отправилась по маршруту.
Девушка не спеша доела чебуреки, выпила кофе и вышла, на ходу надевая солнцезащитные очки.
В узких серых
джинсах и новенькой розовой футболке из "Фикс-прайса", оттеняющей первый легкий загар, Вероника выглядела так эффектно, что спешащий на платформу студент приостановился и чмокнул губами от восторга, но тут же получил подзатыльник от своей подружки.На маленькой платформе Краснопехотского Наум Гершвин резко выделялся среди других вышедших из электрички пассажиров. Высокий крупный мужчина с царственной осанкой, серебристой проседью в густой копне волнистых черных волос, смуглый и черноглазый, с орлиным носом, он напоминал не то левантийского пирата, не то испанского гранда. Его темно-синий костюм даже после четырех часов в электричках и долгого ожидания на лодейнопольском вокзале выглядел безупречно, словно адвокат только что вышел из своего кабинета, к белоснежной рубашке не пристало ни пылинки, а штиблеты сверкали, как зеркало. Клубы парфюма "AMBRE TOPKAPI", неизменно окутывающие Наума, мгновенно забили все прочие запахи - нагретых рельсов, смазочного масла, цветущей сирени и свежеподстриженного газона. Скромный вокзальчик съежился и потускнел еще больше, как будто устыдился своей непритязательности перед блистательным петербуржцем. Колесики черного чемодана Гершвина сердито брякнули, соприкоснувшись с неровным асфальтом платформы.
Наум поправил узел тугого бордового галстука и водрузил на нос солнцезащитные очки. конечно же, его любимые "Данхилл Лондон", невероятно дорогие, пижонского, "брутального", как любит адвокат, вида. Наум остался верен себе и, хотя и согласился оставить машину дома, но остальные милые его сердцу аксессуары захватил.
Гершвин осмотрелся, ища глазами Веронику. Она замахала ему рукой, взбегая на платформу.
– С приездом, Наум!
– Только по нашей дружбе я согласился приехать на этот край света, - вместо ответного приветствия воскликнул Гершвин.
– Ну и путешествие! Чтоб мои враги так ездили!
– Знаю. Извини, забыла тебя предупредить, что первые две электрички могут отменить из-за ремонтных работ на линии. Я сама так же "попала". Пошли, снимешь номер в гостинице, и обсудим дело. Завтра местный суд будет определять твоим будущим клиентам меру пресечения на время следствия. Тебе нужно успеть принять их дело.
– Заказуха?
– лаконично спросил Наум, с сомнением оглядев пандус для тележек и чемоданов и убрал выдвижную ручку чемодана.
– Нет... Лучше вручную его снесу. Боюсь сломать эту ретро-классику, которая только на ржавчине и держится.
– Скажи лучше, что боишься за колесики своего чемодана.
– И то правда.
– Да, дело заказное, тут к гадалке не ходи.
– Что за клиенты?
– Вдова с двумя взрослыми детьми. Дочери двадцать лет, сыну восемнадцать. Сын - еще совсем мальчишка, теленок, проще пареной репы. У его старшей сестры репутация хулиганки, но на меня она такого впечатления не произвела. Девушка не хочет мириться с обстоятельствами и провести всю жизнь в Краснопехотском, в зоне комфорта, но и ехать в Питер, чтобы пополнить ряды "асфальтовых девочек" тоже не хочет. Она ищет возможность занять и отстоять место под солнцем. Шьет пэчворк и продает его в сувенирный магазин в соседнем городе. По ее словам, продается рукоделие хорошо. Мать чем-то напугана; готова взять всю вину на себя.
– А что с ее мужем?
– Наум с видимым трудом нес большой чемодан, пока они переходили пути по шатким дощатым мосткам.
– Застрелился три дня назад в парке, из-за долгов. Его бизнес прогорал, долги росли, ферма разорялась, а кредиторы наседали.
– Да, эти кого угодно запрессуют, - кивнул Гершвин.
– А на следующий день на ферму явились судебные приставы, чтобы описать и конфисковать имущество, и в кладовке, на полке с постельным бельем, нашли пакет.
– Понял. Даже не спрашиваю, что там было, - помрачнел Гершвин.
– Паршиво. Такие дела труднее всего распутывать. Поди докажи, что пакет подбросили. А если это заказуха, то на суде и свидетели найдутся, которые подтвердят все, что нужно обвинению, и судья будет адвокатам рот затыкать, а все доказательства защиты отклонять под разными предлогами... Придется попотеть.