Город каменных демонов
Шрифт:
— Видите, — пробормотал профессор, в одно мгновение утративший весь свой апломб, нервно вытирая скомканным платочком пот, струящийся по лбу. — Все в полном порядке…
И в этот момент как будто сказочный великан вырвал столь надежный еще мгновение назад бетонный пол из-под ног всех, собравшихся в бункере…
А еще через мгновение разом, даже не помигав предварительно, погасли все лампы.
На бункер обрушилась непроницаемая тьма.
— Зажгите
Не обладай он такой реакцией, вряд ли удалось бы ему подняться почти на самый верх шаткой пирамиды, именуемой иерархией Ваффен-СС. И уж полученной каким-либо путем информацией он пользоваться умел. Вернее, умел пользоваться его мозг, похожий на вычислительную машину, практически лишенную условностей и сантиментов.
Бригаденфюрер еще не успел до конца осмыслить происшедшее, как руки его уже шарили по шершавой бетонной стене в поисках металлической двери. И внутренний штурман лишь чуть-чуть ошибся, поскольку ладони ощутили холодный металл почти сразу. А еще — чье-то плечо…
Не тратя времени даром, эсэсовец протолкнул невидимого соседа в дверь и заскочил в нее сам.
И вовремя — уже навалившись всем телом на тяжеленную стальную плиту, оба услышали, как в темноте сначала неуверенно, но потом все чаще и чаще защелкало по бетонному полу что-то твердое, словно целый взвод солдат из дивизии «Эдельвейс» в горных шипастых ботинках принялся лихо отплясывать чечетку.
Первый сдавленный крик ударил по ушам, когда дверь почти уперлась в косяк, а когда четыре руки повернули штурвал, запирающий ее сразу на двенадцать мощных засовов, изнутри несильно ударили лишь несколько раз…
— Все кончено… — послышался из темноты голос профессора Штайнера, и вместо раздражения бригаденфюрер ощутил даже какую-то симпатию к «книжному червю», соображающему так же быстро, как и он. Чуть ли не быстрее.
— Уже? — Бернике никак не мог унять нервную дрожь, сотрясающую тело, — такого с ним не было с самого сорок первого, когда всего лишь с десятком солдат из целого батальона ему удалось остаться в живых под огнем этих проклятых русских «катюш». — Вы думаете, там не уцелел никто?
— Думаю? Вы неправильно выражаетесь, господин офицер. Там просто НЕ МОГ кто-нибудь уцелеть.
— Значит, нам тут уже нечего делать. Куда идти?
— Сейчас… Я только достану из ниши фонарик…
Бригаденфюрер еще раз подивился гражданскому: убеждать, что свет не погаснет никогда, но запастись на всякий случай фонариком! Далеко пойдет этот хлыщ, если ему удастся хоть как-нибудь оправдаться перед скорым на расправу военно-полевым судом. Гибель стольких чинов и уникальных специалистов разом ему вряд ли простят…
Вспыхнула тусклая звездочка, и темноту прорезал почти осязаемый луч света, пронизанный хороводом кружащихся пылинок. Теперь только эсэсовец ощутил, как трудно дышать, а в горле свербит, будто у некурящего, посетившего офицерское казино в день выплаты жалованья, когда все пьяны, а в воздухе топор можно вешать из-за сигаретного дыма. Похоже, что профессору удастся и тут выйти сухим из воды — что-то непохоже все это
на банальное короткое замыкание…— Пыли сколько, — пожаловался тот, словно подслушал мысли Бернике. — Неужели обвалилось что-то? Эти мои предшественники были такими растяпами… Вы не представляете, господин бригаденфюрер, сколько после них осталось недоделок… Ну ничего: стоит нам с вами только выбраться на поверхность…
Пыльный луч обежал коридор, в котором оказались оба счастливчика, и утонул в бесконечности пустого проема.
— Нам туда…
— Дайте фонарь, — отобрал светильник у Штайнера офицер, не хватало только, чтобы им командовал какой-то гражданский, пусть даже с ученой степенью. — Вы хоть обращаться умеете с этой штукой?
Он навел луч на выкрашенную серой краской дверь и принялся настраивать фонарик, вращая тубус. Знакомая вещь — армейский фонарь! И неплохая, нужно заметить.
— Смотрите!.. — ахнул за спиной профессор…
Существо не сразу осознало миллионом своих сущностей, сплавленных воедино, но не потерявших своей индивидуальности, что оно свободно. Что не давит больше этот проклятый свет, не превращает в камень налитые силой конечности, не тормозит бегущие по неизвестно каким каналам импульсы информации.
И что совсем рядом то, ради уничтожения чего оно создано…
Это невозможно, скажете вы. Разве может пусть даже миллион разумных существ желать только одного: убийства. Ведь в Существе перемешаны частички Седого и множества других людей. Ведь они мыслят…
А мыслит ли толпа, в которой перемешано не меньшее, а порой и большее число мыслящих существ? Почему разумные и гуманные в большинстве своем по отдельности, мы превращаемся в безмозглое существо о тысячах голов и тысячах рук и ног, стоит нам только собраться вместе, будь то демонстрация, митинг или просто футбольный матч? Почему каждый в отдельности мы ничего не можем противопоставить кровожадным инстинктам толпы? Почему, влекомые ей, мы невольно превращаемся в убийц, топча безвольные тела слабых и неосторожных? Примерно то же самое ощущало и Существо.
Оно было слепо от рождения, но тем не менее видело все сразу с миллиона точек зрения и действовало безошибочно, потому что стоит помедлить — и твое место займет иной, такой же как и ты, точно так же одержимый одним желанием: рвать, крушить, давить…
И поэтому Существо ринулось вперед, на полкорпуса опережая остальных, впилось в упоительно мягкую плоть человека, не обращая внимания на звуковую волну, заставившую вибрировать все тело…
И потоки чужой крови, жадно впитываемой миллионом отверстых ртов, вливали в него новые и новые силы…
— Смотрите!.. — ахнул за спиной профессор, и бригаденфюрер, проследив за его рукой, сначала решил, что стал жертвой галлюцинации.
«Я что, сплю? Не может же быть сон таким связным и последовательным…»
Бернике гордился тем, что вообще не видит снов: к чему такое проявление неустойчивой психики сверхчеловеку, боевой машине, отводящей себе для отдыха лишь четыре-пять часов в сутки? Сновидения и прочие рефлексии больше подобают интеллигентской отрыжке. Такой, как дрожащий за плечом Штайнер.