Город наверху

– Не знаю, Мекиль, – сказал Спел беззаботно. – Я же не чистил его карманов.

– Ну конечно, конечно, прости меня, мальчик.

Для того чтобы попасть в камеру пыток, им пришлось пройти длинным коридором. Крони старался ни о чем не думать и не вызывать в воображении комнату и тело Сухорукого.

Спел шел совсем близко.

– Не оборачивайся, – заговорил стражник быстро. – Делай, как я тебе скажу, но ни слова Мокрице. Меня погубишь и себя не спасешь. Как войдешь в комнату, падай на колени, кричи, что все расскажешь!

– Но я не расскажу.

– От тебя и не потребуется. Это уж моя забота. Только разыграй ужас. Он будет следить за тобой. Да и испугаться тебе нетрудно.

– Нетрудно, – согласился Крони. – А куда ты дел…

– Заткнись.

Охранник распахнул низкую дверь, и из камеры сладко пахнуло горелым.

Спел ткнул Крони в спину чем-то острым.

Крони ввалился в камеру. Сухорукого не было. Вместо стекла между камерой и кабинетом Мокрицы было темное глубокое зеркало.

Крони и не надо было разыгрывать ужас.

Палачи надвигались с двух сторон, и длинные мокрые веревки волочились за ними по пятнистому полу.

– Не надо! – закричал Крони.

Палачи приближались не спеша, куда им спешить?

Крони рухнул на колени. Все равно не держали ноги.

– Я все скажу, – бормотал он, хотя ему казалось, что кричал. – Я все скажу!

Стало темно, он полетел куда-то в пропасть, к Огненной Бездне, и темнота кружилась, словно огоньки внутри привидения, и Крони пытался ухватиться за что-то, и сквозь толщу камня он услышал чей-то знакомый голос:

– Готов.

И другой голос, гулкий, отражающийся от стен пропасти, спросил:

– Придет в себя?

И первый голос ответил:

– Безнадежно. Он глубоко ушел.

Глубоко, думал Крони, я глубоко улетел.

– Если не очнется, – сказал гулкий голос, – отнесите в камеру.

– Он сломался, – сказал первый голос. – Утром он будет мягкий.

Да, я буду мягким, как паутина, хотел подтвердить Крони, но наступила полная тьма.

– Мне нужно к нему, – сказал далекий гулкий голос.

– Он все еще отключенный, – ответил другой. – Я только что проверял. Господин директор Мекиль очень беспокоится.

– Знаю, я по поручению его милости. Ты меня знаешь.

– Как же не знать.

Оба голоса знакомы. А кто такой господин директор Мекиль? А, ведь это Мокрица. Конечно, это смешная мокрица… Скрежет. Наверно, открывается решетка в служебный туннель. И он вспомнил, что он – трубарь. Как его зовут – не важно. Он трубарь.

Голос был совсем рядом:

– Ты слышишь меня, Крони?

Правильно, подумал он. Меня зовут Крони. Именно так. Трубарь Крони. Очень жалко трубаря Крони. Почему? Он попался. Его убьют.

– Крони! Это я, Спел.

Что-то прохладное дотронулось до носа Крони и взорвалось едким и отвратительным запахом.

Его хотят задушить!

Он рванулся куда-то, но его держали.

– Спокойно, – сказал Спел. – Потерпи. Сейчас ты придешь в себя.

Крони открыл глаза. Спел убрал влажную тряпку. Крони закашлялся.

– Что случи… – попытался спросить он, но закашлялся.

– Молчи, – прошептал Спел. И тут же вслух: – Бредишь, голубчик. Ну мы тебя быстро в норму приведем.

Крони молчал. Память вернулась к нему.

Спел наклонился к самому уху:

– У Мокрицы сюда идет слуховая труба.

Спел вынул из верхнего кармана опознавательный знак. Что-то вертелось в голове, что-то связывающее стражника и того мертвеца. Но что?

– Ты где это нашел? – прошептал Спел. – Ты убил его?

Крони отрицательно покачал головой, и в голову словно вонзились тупые иголки.

– Он был мертвый?

– Нет.

– Господин, – позвал из-за двери стражник, – он очнулся? Его милость велели сразу сообщить.

– Не очнулся, – сказал Спел и ладонью закрыл Крони глаза. – Плох совсем. Бредит.

– Жидкий народ, – сказал с чувством стражник из-за двери.

– Я пошел, – прошептал Спел. – Не открывай глаза. Никто не должен знать, что ты пришел в себя. Как Мекиль уйдет, я вернусь.

Крони было трудно лежать, закрыв глаза, потому что в голове мерно крутилось тяжелое колесо, затягивая в пропасть… Он заснул незаметно и так крепко, что Спелу пришлось долго пинать и расталкивать его.

– Хватит, – огрызнулся Крони, поднимаясь. – Все вы драться мастера.

– А ты разве человек? Тебя только и колотить. Знаем мы, как вас, клопов, на Чтение заманивают. «Ах, все люди равны, и трубарь не виноват, что он трубарь. Это директора виноваты». А вам лестно. И на ваших вонючих спинах кое-кто из инженеров хочет наверх забраться. Так что особенно не надейся. Был ты трубарем вонючим, им и останешься.

– Плевал я на твои слова, – сказал Крони. – Кому я верю, во что верю, кому спину подставляю – мое дело.

– Говорить ты умеешь, – засмеялся Спел. – Научили. Вставай.

Крони поднялся на ноги. Ноги были вялыми.

– Пошли.

– Куда?

– Хуже не будет.

– А с чего я тебе верить должен?

– Ты уже на Мокрицу насмотрелся. Он тебя живым не отпустит.

– А ты отпустишь?

– Не знаю еще.

– Так я здесь останусь.

– Ну и оставайся. Я пошел.

– А я Мокрице скажу, что ты знак взял и ко мне ходил.

Крони не успел мигнуть, как Спел завернул ему руку за спину, так что трубарю пришлось согнуться вдвое, и толкнул к двери.

– Ты думаешь, буду с тобой церемониться? В любой момент могут войти. Мне будет плохо. Тебе – наверняка конец.

– Я сам пойду, – сказал Крони. – Ладно, отпусти.

– Нет, номер не выйдет. Ты мне не веришь – я тебе и подавно. Если кто встретится – я тебя веду на допрос.

У двери валялся мертвый охранник. Он был задушен – лицо синее, голова свернута набок.

– Это ты? – спросил Крони. Смерть была такой жуткой, что начинала кружиться голова.

– Нет, – сказал Спел. – Это ты его задушил. Ты задушил и удрал. И теперь, что бы ты ни говорил Мокрице, никто тебе не поверит. Не я же его задушил. Зачем мне?