Город отражений

Камеры водили объективами, рыская по студии и ловя в кадр то мячиком подскочившую со своего места девицу, то парня с лицом, искаженным от беззвучного крика. И все это — под вступительную мелодию, неизменную уже много лет и не первую сотню выпусков.

Затем объективы камер сместились, нацелившись на вход в студию. Туда же устремился луч прожектора, отмечая явление ведущего. Ведущий приплясывал, гримасничая перед камерой и крутился волчком на ходу. Конец же своего пути до центра студии вовсе отметил, отхватив чечетку.

Выглядел ведущий экстравагантно, одет был безвкусно, однако явно с претензией на стильность. Голову украшал парик — по форме вроде бы судейский, но цвета не белого, а розового. Одеждой служили фиолетовый фрак, брюки в шахматную клетку и белоснежная рубашка с кружевами. Выбеленным было и лицо ведущего, что придавало ему сходство с клоуном. Имидж довершали галстук-бабочка, остроносые туфли и трость с набалдашником в виде злобно оскалившейся обезьяньей морды. Ее, трость эту, ведущий крутанул в руке по окончании чечетки.

— Это снова вечер, и снова я, Вольдемар Якуб-Макалов в эфире Высшего канала, — провозгласил он торжественно, но торопливо, когда все камеры сконцентрировались на его лице, — а это значит, что с вами снова ваше любимое шоу «Час с Фемидой».

— Хуп-хуп-хуп! — долетело со стороны мест для зрителей еще даже громче прежнего.

— …кто-то преступает закон ради наживы, кто-то — из ненависти или по незнанию, — говорил Якуб-Макалов, с серьезным лицом глядя в камеру, — но наши сегодняшние подсудимые пошли на убийство, похищение человека… больного человека, я подчеркиваю, на сопротивление правоохранительным органам. И все это, как сами они считают, из благородных побуждений. Встречайте!

Массовка взвыла. На миг повернувшаяся в сторону зрительного зала одна из камер поймала сразу трех человек, в едином порыве вскинувших руки. Большие пальцы на руках были оттопырены и направлены, само собой, вниз. Не противоположным ведь жестом встречать преступников.

Затем кусок стены студии открылся, провернувшись вокруг оси на манер потайной двери в мистических фильмах о старинных замках. Поворот он сделал на сто восемьдесят градусов, так что по одну сторону стены со студией оказалась маленькая сцена со стоявшим на ней диваном. И на диване-то, закованные в наручники, восседали сегодняшние подсудимые. Бугай богатырского телосложения, бородатый старик; женщина, еще молодая и не лишенная внешней привлекательности и еще один мужчина. Поменьше первого, но тоже не тщедушный, хотя и с заметным животом и одутловатым лицом — неизбежной расплатой за сидячую работу да недостаток свежего воздуха.

Проще говоря, я и мои спутники — безуспешно попытавшиеся покинуть этот малоприятный и странный город.

Прежде чем Вольдемар Якуб-Макалов принялся представлять нас, произошло кое-что, в кадр не попавшее. На мгновение к нашему дивану подскочил прилизанный белобрысый гример неопределенного пола. И обработав мое лицо какой-то кисточкой, так же быстренько удрал.

— Итак, Матвей Богомолов, механик автосервиса, — выкрикнул ведущий, в то время как камеры повернулись ко мне.

Нет худа без добра, зато узнал свою профессию в этом мире. Вернее, профессию отражения, но это уже детали. Подумал, что какой-то этот Матвей сапожник без сапог — в автосервисе работает, а своего авто не имеет. На автобусах передвигается… ну или на такси.

— Ленур Михбаев, пенсионер, — продолжал между тем представлять нас Якуб-Макалов, — в настоящее время пациент Дома Прозрения. Наталья Девяткина, продавец. Андрей Ливнев, учитель биологии.

После этого ведущий прошествовал к дивану для подсудимых, держа в руке микрофон.

— Итак, — обратился он вроде бы к нам, но на деле все глядя в камеру, — казалось бы вы — честные труженики, люди общественно-полезных профессий, обычные мирные граждане. Я просто теряюсь в догадках… что могло заставить таких людей оказаться по другую сторону закона?

— На самом деле мы просто хотели уехать из Отраженска, — буднично так сообщил я, когда Якуб-Макалов поднес к моему лицу микрофон, — неужели это запрещено?

— Разрешите мне сказать, — вклинился в разговор сидевший рядом Аль-Хашим, и ведущий с микрофоном повернулся к нему, — о, благородный лицедей, не верьте змеиным языкам нечестных людей, что возводят клевету на моих спутников. Не похитили они меня, но вытащили из плена…

— Что ж, — немного растерялся ведущий, — спросим, что думает по этому поводу наш первый эксперт. Врач-психиатр Никита Осипович Нариманов.

Под жиденькие аплодисменты массовки одна из камер поймала в объектив, а луч прожектора высветил пожилого полного мужчину — одного из тех, кто сидел в первом ряду. Белый халат, особо контрастировавший с нездорово-красным лицом мужчины, вроде как свидетельствовал о принадлежности гостя к врачебной профессии.

— В данном случае наблюдаются сразу два психических отклонения, — сообщил доктор Нариманов каким-то неприятным, унылым и вязким, голосом, — в случае с господином… м-м-м, Богомоловым имеются веские подозрения в тяжелой клаустрофобии, то есть боязни замкнутого пространства… в сочетании с параноидными наклонностями, в данном случае — манией преследования. Именно сочетание клаустрофобии с манией преследования вынуждает обычно человека… м-м-м, покидать привычное место проживания, бросая дом, семью, работу. И уезжать куда-то, что-то искать… причем куда и что именно — страдающие указанными недугами индивиды не всегда способны объяснить. Как правило, излюбленным аргументам лиц с указанными отклонениями служит недовольство жизнью, часто сочетающееся с обвинением общества в том, что оно ущемляет, ограничивает его свободу.

На секунду сделав паузу и отпив воды из стоящего неподалеку стакана, психиатр продолжил:

— Гораздо более тяжелый случай нарушения психики уже установлен моими коллегами применительно… м-м-м, к Ленуру Михбаеву. Как ни печально, господин Михбаев был госпитализирован с тяжелейшей формой Прозрения, которая выражается в полном замещении личности. Проще говоря, в своем нынешнем состоянии господин… нет, пациент Михбаев не способен узнавать близких, не помнит своего имени и не может отвечать за свои слова и поступки.

— Это что же получается, — с показным недоумением молвил ведущий, — психически больные попытались спасти психически больного?

Такой вот убойной формулировкой, зато понятной даже детям, этот Якуб-Макалов попробовал перевести слова доктора Нариманова. Ответ последнего, впрочем, прозвучал не лучше:

— Скорее, люди с психическими отклонениями попытались не спасти, но помешать исцелению своего… хм, м-м-м, так сказать, товарища по несчастью. Чтобы лишить его даже малейшего шанса вернуться к здоровой жизни.

Последние его слова потонули в гневном вое и реве зрительного зала. Причем не только со стороны массовки. Якуб-Макалов вновь повернулся к нам. Лицо его сияло злорадным торжеством.

— Вот видите, как получается, — еще более торжественным тоном изрек он, обращаясь не то к подсудимым, не то к зрителям, не то к публике по другую сторону экрана, — любой из нас стремится делать добро… каждый в меру своих возможностей и разумения. Редко попадаются такие отъявленные негодяи, что способны без смущения признаться в злом умысле и не иметь для него даже самого сомнительного оправдания. Все мы хотим как лучше… но получается по-всякому.