Город пустых. Побег из Дома странных детей

— Вот именно, — кивнул Миллард. — Но только в том случае, если она проглотила странногочеловека. Сколько бы нормальных людей она ни сожрала, это никогда не превратит ее в тварь. А значит, у нас есть кое-что, чего не хватает нормальным людям.

— Но та пуст о та в зверинце не стала тварью, — заметила Эмма. — Она стала пуст о той, способной проникать в петли.

— Что наводит меня на мысль о том, что твари уже начали переделывать природу, — кивнул Миллард. — Посредством переноса странных душ.

— Я не хочу и думать об этом, — заявила Эмма. — Давайте поговорим о чем-то другом. Пожалуйста!

— Но где они могут заполучить эти души? — спросил я. — И каким образом?

— Все, с меня хватит! Я буду сидеть где-нибудь в другом месте.

Эмма вскочила и ушла в другой конец вагона.

Мы с Миллардом какое-то время молчали. У меня перед глазами продолжала стоять картинка, на которой я лежал, пристегнутый к столу, а кучка злодеев-врачей стояла, склонившись надо мной в попытке изъять у меня душу. Как они собирались это делать? Иглой? Ножом?

Чтобы избавиться от этих ужасающих мыслей, я снова попытался сменить тему разговора.

— Как так вообще получилось, что мы стали странными? — спросил я.

— Наверняка этого не знает никто, — ответил Миллард. — Впрочем, существуют легенды.

— Например?

— Некоторые считают, что мы произошли от горстки странных людей, живших на земле в незапамятные времена, — произнес он. — Они были очень могущественными… и огромными, как тот каменный великан, которого мы видели в озере.

— Почему же мы теперь такие маленькие, — не унимался я, — если раньше были гигантами?

— Легенда гласит, что с годами, по мере того как нас становилось больше, наше могущество ослабевало. Становясь слабее, мы уменьшались и в размерах.

— Во все это довольно сложно поверить, — покачал я головой. — Я чувствую себя приблизительно таким же могущественным, как муравей.

— На самом деле относительно своего размера муравьи очень сильные.

— Ты понимаешь, о чем я. Что на самом деле интересно, так это почему я.Я никогда не хотел быть странным. Кто решил это за меня?

Это был риторический вопрос, и я не ожидал получить на него ответ. Но Миллард все равно мне ответил.

— Цитируя знаменитого странного человека, скажу: «В основе любой загадки природы лежит другая загадка».

— Кто это сказал?

— Мы знаем его как Перплексуса Аномалуса. Скорее всего, это вымышленное имя, под которым скрывался великий философ и мыслитель. Перплексус также был картографом. Около тысячи лет назад он нарисовал самое первое издание Карты Дней.

Я усмехнулся.

— Иногда ты вещаешь совсем как учитель. Тебе об этом кто-нибудь говорил?

— Говорят все время, — отозвался Миллард. — Мне хотелось бы попробовать себя в роли учителя. Если бы только я не родился вот таким…

— Ты стал бы отличным учителем.

— Спасибо, — ответил Миллард и притих. В воцарившейся тишине я чувствовал, как он мечтает о том, чему не суждено было сбыться. Спустя какое-то время он снова заговорил: — Не подумай, что мне не нравится быть невидимым. Нравится. Джейкоб, я действительно доволен тем, что я странный. Это сама суть того, что я из себя представляю. Но бывают дни, когда мне очень хочется выключить эту свою странность.

— Я понимаю, о чем ты, — ответил ему я.

Но, разумеется, ничего я не понимал. Моя странность создавала мне определенные затруднения, но, по крайней мере, она не изгоняла меня из общества.

Дверь в наше купе открылась. Миллард быстро накинул капюшон, чтобы скрыть лицо, или точнее, явное его отсутствие.

В дверях стояла молодая женщина. Она была одета в униформу и держала коробку с товарами.

— Сигареты? — предложила она. — Шоколад?

— Спасибо, не надо, — ответил я.

Она посмотрела на меня.

— Вы американец?

— Боюсь, что да.

Она наградила меня сочувственной улыбкой.

— Надеюсь, ваша поездка будет приятной. Вы выбрали не самое лучшее время для посещения Британии.

Я засмеялся.

— Да, я в курсе.

Она вышла. Миллард немного повернулся, чтобы проводить ее взглядом.

— Хорошенькая, — отрешенным голосом прокомментировал он.

Мне пришло в голову, что он уже много лет не видел девушек, не считая тех немногих, что жили на Кэрнхолме. Но в любом случае у такого, как он, не было ни единого шанса завязать отношения с нормальной девушкой.

— Не смотри на меня так, — прервал он ход моих мыслей.

Я и не догадывался, что смотрю на него каким-то особенным образом.

— Как?

— Как будто ты за меня переживаешь.

— Я не переживаю, — возразил я.

Но это было неправдой.

Миллард встал с дивана, снял пальто и исчез. После этого я еще долго его не видел.

* * *

Часы тянулись медленно, и дети занимали их тем, что рассказывали друг другу истории. В основном это были истории о знаменитых странных людях и о мисс Сапсан в те волнующие первые дни существования ее петли. Постепенно они переключились на свои собственные истории. Некоторые из них я уже слышал — например, историю о том, как Енох воскрешал мертвецов в похоронном бюро своего отца, или как Бронвин в нежном десятилетнем возрасте совершенно нечаянно сломала шею своему отчиму-дебоширу. Но некоторых рассказов я еще не слышал. Потому как, несмотря на то что эти дети были довольно старыми, в воспоминания они ударялись редко.

Гораций начал видеть свои сны, когда ему было всего шесть лет. Но только два года спустя он осознал, что они пророческие или что-то в этом роде. Однажды ночью он увидел сон о катастрофе «Луизитании», а на следующий день услышал сообщение о гибели судна в выпуске новостей по радио. Хью с юного возраста любил мед больше любой другой еды, а когда ему было пять лет, он начал поедать и соты, причем так жадно, что, впервые проглотив пчелу, даже не заметил этого, пока не почувствовал, как она жужжит у него в желудке.

— Мне показалось, что она совершенно ничего не имеет против того, чтобы там пожить, — сообщил Хью, — поэтому я просто пожал плечами и продолжил есть соты с медом. Очень скоро во мне поселился целый рой.

Когда пчелам необходимо было заняться опылением, он разыскивал для них цветущее поле. Именно так он и нашел Фиону, которая спала среди цветов.

Хью поведал нам и ее историю. Фиона была беженкой из Ирландии. Во время голода 1840-го года она выращивала еду для жителей своей деревни, пока ее не обвинили в колдовстве и не выгнали. Все это Хью сумел выяснить из тонкого, невербального общения с Фионой, которая, по его словам, не говорила не потому, что не могла, но потому, что «то, чему она стала свидетелем во время голода, было настолько ужасно, что похитило ее голос».