Город снов
Шрифт:
Познакомился я с ним года четыре назад, и тогда он был еще довольно наивным и, казалось, простодушным Ванюшей. Он жил в поселении со своей любимой девушкой, с которой недавно познакомился, и лелеял мечты о совместном счастье. Они были не из бедных семей и в скором времени перебрались на съемную квартиру. Он тогда баловался травкой, но это в детстве частенько случается. В общаге он познакомился с Джином. Джин приехал из Москвы учиться за папины деньги, он с московским понтом и присущим богатеньким франтам цинизмом сорил деньгами, собирая вокруг себя всех, с кем удавалось завести разговор. Хотя он и был немного кичливым и резким, ребятам он поначалу нравился, потому что был щедрым и что-то в нем было от обиженного ребенка, обделенного вниманием в детстве. Джин был компанейский парень и ради друзей был готов на все, но постоянных друзей у него, похоже,
Крыса потом рассказывал мне, что Джин жил у него до того времени, как я к нему поселился с Викой, но после нахлынувшие денежные проблемы и кидалово друзей вынудили его убраться из Города. Джин уехал в Москву ни с чем, с горестным сожалением о людской мелочности и слабости, непонятый и преследуемый кредиторами. Джин изредка инкогнито появлялся в Городе, навещал свою девушку и захаживал к Крысе. Так уж получилось, что перед его окончательным отъездом, я случайно забрел к Крысе. Меня привлекала эта темная часть Города, и я искал ответы на свои сны. В общем, когда пришел к ним, они уже были нахлобучены LSD-эшными марками, которые Леха привез из Питера. Они не особенно были рады меня видеть, хотя их настроение быстро изменялось от незначительных факторов, и Леха мне предложил захавать Ленина. Я отказывался, но он уже развел в кружке воды, плюхнул туда марку и заставил меня выпить с довольной рожей. У меня было жесткое настроение и стало еще жестче. Я не знал, как себя вести и не мог понять, чего требует данная ситуация. Крыса съел Гитлера, Глеб Дзержинского, а Леха Черчилля раньше. В итоге мы задули все это дело гашем и пошли провожать Джина в Москву, ему срочно надо было ехать, ему позвонил приятель и сказал, что они нашли урода, который подсунул ему барбитуру в последний раз. Чтобы хоть как-то разбавить жесткач, я взял у Лехи его новомодный плеер с плюшкой на затылке и всю дорогу пританцовывал и махал руками под Talamaska, но жесткач упорно долбил мой мозг. Смутно помню, как мы ловили ему такси и в итоге оказались на вокзале. Я сидел на скамейке, понурив голову, а Крыса все допытывался до меня, как мне вставило. Мы еще разок дунули гашика, и меня стало срубать, Леха же наоборот вошел в кураж и что-то орал кассирше посреди пустого вокзала, как на трибуне, она, вроде, отказалась ему вызвать такси или что-то в этом роде. Крыса разрулил эту тему, я продолжал тупить на скамейке. Затем ко мне подошли Крыса и Глеб и сказали, что Леха уехал, что они мне в окно стучали, на что мне было абсолютно по барабану. Я же им в ответ сказал: «Надо бы Леху проводить».
Они приподняли меня, но на улицу я вышел сам. Свежий ночной воздух придал мне сил, и мы пошли до хаты, рассуждая о том, какая красивая перед нами дорога, что так здорово топать по асфальту именно в это время суток. У меня сложилось впечатление, что все пошло немного не так, как надо и причина во мне, но вскоре я забыл об этом.
К этому времени Крыса уже разошелся с Настей и жил, с кем придется. Дверь нам открыла Аня, и что-то знакомое было во всем ее облике, такие девушки встречаются в палатах с ранеными, на них обычно белые халаты и бывают колпаки с красным крестом, но одета она была иначе. На ней были джинсы и блузка, хотя лучше бы она носила халат. Она открыла дверь и исчезла в другой комнате, где обычно зубрила английские мантры и занималась психоанализом с магнитофоном. Мы разделись и прошли на кухню, заварили чай и расположились вокруг стола. Крыса был чем-то очень рад, он притопывал ногами и мотал головой в стороны, из-под очков щуря своими хитрыми глазами. Глеб что-то мычал всю дорогу и изредка раздражался своим грохочущим смехом.
Закипел чайник, и мы решили позвать Ан к столу.– Аня, Анька! Ну, иди уже!
– орал Крыса.
– Вы что уже его проводили?
– Да, он на такси уехал, только вот этот нехороший человек даже не вышел.
– Почему?
– Я не помню этого, они ушли куда-то и все, - оправдывался я.
– Леха обиделся на тебя, типа, он все сделал для нас, а ты даже не проводил его.
– Я был в ступоре и не мог, короче достали. Уехал и уехал!
– заорал я.
– Ань, у нас гаш есть, будешь?
– Не знаю, а вы уже покурили?
– Да, это нам еще осталось, попробуй.
В общем, Ане тоже перепало гаша, мы сидели и пили чай. Крыса все подкалывал меня, а Ан поедала глазами, Глеб мостился на табуретке. Вскоре им надоела вся эта «свадьба в Малиновке», и они ушли в другую комнату общаться, оставив нас на кухне.
– А ты, правда, из поселенцев?
– Да, а что в этом удивительного?
– А до какого уровня ты дошел?
– Мои сны всегда имели хорошие показатели. И потом, уровни не играют особого значения, я на пятом уровне.
– На пятом? Но по тебе совсем не скажешь. Какие у тебя сны, наверное, красивые?
– Много снов утекло от меня. Я играл в футбол, шахматы, теннис, участвовал в соревнованиях. Работал как-то в администрации Города. А этим летом хотел устроиться работать в модельное агентство в Москве, но это, похоже, был просто развод на деньги. Я нашел нужного человека, занял денег, но… Меня, наверное, скоро найдут, хотя договор я очень мутно составил.
– Ты, наверное, хорошо танцуешь?
– Этого у меня не отнимать, люблю танцевать, особенно с красивыми модницами. У девчонок нежные сны, мне с ними легче, я часто посвящал им стихи раньше.
– А ты знаешь Графа?
– Нет, не знаю.
– Как не знаешь? Ну, он еще с девчонкой встречался, с Аней Нечаевой, с твоего уровня. Мне говорят, я на нее похожа очень, прямо двойник.
– Да, похожа. Я тоже с ней встречался года три назад, она была ярким сном, одним из первых, хочешь, познакомлю вас.
– Почему ты сразу мне не сказал, все обычно замечают сразу?
– Я тоже сразу заметил, но не сказал, не знаю, просто в Городе мы все меняемся.
– А у меня сейчас духовный прорыв, кажется, все получается, как я хочу. Не верится даже, я Достоевского хочу перечитать. Недавно смотрела «Солярис» Тарковского и поняла многое по-новому.
– Так возьми и читай, делай это, хочешь - делай. А я не смотрел «Солярис».
– Нет, этого не может быть, я это только что сделала, я провела параллель между Достоевским и «Солярисом». Они к одному подводят. Да! Как это просто.
Она сидела с потрясенным лицом и со слезами на глазах, будто сделала открытие, к которому шла долгие годы.
– Я тоже стихи сочиняю иногда.
– Прочти.
– Так сразу, надо вспомнить.
– Ты же их сочинила, значит, не могла забыть, рассказывай.
И она встала с кресла, собираясь с мыслями, и хотела было уже открыть рот, но в это мгновение дверь на кухню хлопнула, и ввалились Глеб с Крысой в припадке дикого хохота. А Крыса повторял:
– Солярис! Солярис! Солярис!
– звучало как тире в азбуке Морзе.
– Уроды, Вы все испортили!
– возмущался я.
– А мы не специально, мы больше не могли там находиться.
– Почему?
– О-о-о. Знаешь, что такое квадрат в квадрате? Много-много квадратов.
– Какие квадраты?
– Там на стене цветные, разные много…
– Глеб, что с Вами?
– Ничего, мы фильм обсуждали. Там большой чувак бегал по квартире и хотел соединить квадрат в квадрат, а потом сам себя сожрал.
– Как сожрал?
– Сначала всех сожрал, а потом себя сожрал, - пояснил Крыса.
– Чушь какая-то. И вы над этим угорали?
– А вы что тут… Мы слышали Солярис, Солярис?
– смеялся Крыса.
– Почему ты такой, все б тебе на ха-ха перевести?
– Потому что мне и так этого хватает, этих проблем.
– Просто ты по-другому не можешь.
– Могу, но мне это сейчас не нужно, мне просто весело, и я все могу.
– А ты можешь быть нежным?
– Чего?
– Ну, изобрази нежность вот хотя бы к чайнику. Можешь?
– Нежность к чайнику?
– изумился Крыса, - нет, не могу. А ты можешь?
И я стал изображать нежность к чайнику и, похоже, все так этим прониклись, что притихли, а у Ан даже слезы выступили.
– Не знаю, чем вы там занимались, а разговаривали мы об искусстве.