Город святых и безумцев

Ночь прошла сравнительно спокойно, если не считать того, что Мэнзикерт не вернулся. С первой зарей София поспешила в город во главе отряда из трехсот человек, что было на треть больше, чем малая армия, изничтожавшая серошапок накануне.

Софии и юному Мэнзикерту II [35] , вероятно, открылась странная картина. Утреннее солнце освещало пустынный город. На деревьях перекликались птицы, над цветами жужжали пчелы, но нигде не было видно ни одного мертвого серошапки, ни одного живого человека — ни следа крови, точно никакой резни не было и в помине, а сам Мэнзикерт никогда не ходил по Земле. Когда они двигались по безмолвным улицам, их обуял такой страх, что к тому времени, когда они вышли к «библиотеке», находившейся почти в сердце города, более половины людей оставили строй и отступили к причалам. Хотя София и Мэнзикерт II не утратили присутствия духа, они были к этому близки. Мэнзикерт II пишет так:

35

Вся информация, какой мы располагаем о последующих событиях, исходит от Мэнзикерта II, который не умеет развлечь, как Тонзура, за нехваткой остроумия и дара к живописанию. Мэнзикерт II был серьезным семнадцатилетним отроком (как я лично могу засвидетельствовать, убийственное сочетание для исторических сочинений), и по большей части я воздерживался от прямых цитат. — Примеч. автора.

Я не только никогда прежде не видел мать столь напуганной, я никогда не думал, что доживу до такого дня. И все же отрицать это было невозможно: когда мы поднимались по лестнице в «библиотеку», она дрожала от страха. Ее глаза как будто выцвели, взгляд нервозно метался, точно в любую минуту что-то могло возникнуть из ясного неба, из мягкого воздуха, из не омраченных тенями жилищ и на нее наброситься. Видя мать в таком страхе, я не счел себя трусом за собственный ужас.

Внутри «библиотеки», которая была опустошена, очищена от книг, грибов и «полок», они нашли лишь единственный стул [36] , на котором сидел Мэнзикерт [37] и плакал, закрыв лицо руками. У него за спиной, в дальней стене зиял пролом, лестница за ним уводила в обширную систему подземных туннелей под Цинсорием. В этот пролом, как позднее поведает Мэнзикерт I, он спустился вместе с Тонзурой и своими берсарами в погоне за убегающим серошапкой.

36

Серошапки, вероятно, забрали и свое легендарное золотое дерево, поскольку ни в рассказе Мэнзикерта II. ни в последующих хрониках о нем нет ни слова. Чтобы такое примечательное изобретение вообще нигде не было упомянуто, противно законам вероятности, разве что его уже прихватили с собой серошапки. — Примеч. автора.

37

С этого момента во избежание путаницы я стану назвать его Мэнзикертом I. — Примеч. автора.

Но тогда Мэнзикерт I способен был только плакать, а когда Софии наконец удалось отнять его руки от лица, она поняла, что то были не слезы, ибо «глаза были удалены из глазниц так аккуратно, так умело, что при виде этого несчастного можно было подумать, что он родился таким». Ни Тонзуры, ни берсаров капана не было и следа, хотя, возможно, монах позднее объявился. Они фактически исчезли на веки вечные.

Несколько дней речь Мэнзикерта II была бессвязной, он кричал во сне, блевал, и его мучили приступы как будто эпилептического характера. Так же он словно бы страдал помрачением рассудка, поскольку твердил, что провел под землей более месяца, тогда как спустился в туннели всего лишь прошлым вечером.

В это трудное время, когда супруг ее был недееспособен, сын парализован от потрясения при виде отца, а Тонзура исчез, горе и страх Софии обратились в ярость. На третий день после того, как обнаружила мужа в «библиотеке», она приняла решение, на много столетий расколовшее ряды историков: она велела поджечь Цинсорий [38] .

Пожар начался в «библиотеке», и, говорят, она выразила большое сожаление, что в ней не осталось больше «книг», которые можно было бы бросить в огонь. Город пылал три дня, и все это время аанам — из-за ошибки в расчетах — пришлось трудиться в поте лица, защищая доки, которые, когда ветер переменился, также оказались под угрозой возгорания. Но наконец город сгорел дотла, оставив по себе лишь мимолетные описания в дневнике Тонзуры, несколько разрозненных рассказов солдат Мэнзикерта I и горстку строений, оказавшихся неподвластными огню [39] . Главными среди них стали стены самой «библиотеки», которая, как выяснилось, была возведена из огнеупорного камня, акведуки и алтарь перед «библиотекой» (последние два стоят и по сей день). София осознала тщетность, не говоря уже про экономические последствия разрушения акведуков, и потому выплеснула свое разочарование на «библиотеку» и алтарь. Алтарь был высечен из камня настолько прочного, что его нельзя было расколоть даже кайлами и прочими инструментами. Когда же его попытались выкопать, то обнаружили, что он представляет собой капитель колонны, уходящей вглубь по меньшей мере на сто футов, если не более, и потому неприступной. А вот «библиотеку» София разрушила, и от нее «не осталось камня на камне». Что до входов в подземелья древнего города, София велела заложить их несколькими слоями обгорелого камня из разрушенных зданий, а затем залить примитивным строительным раствором из извести, гальки и грязи. Этот слой был усилен деревянными досками обшивки, сорванной с бортов кораблей. И наконец, у каждого из входов София поставила часовых, группами по десять человек, и пять лет спустя мы находим описания этих караульных в дневнике Мэнзикерта II, где говорится, что они все еще несут свою службу.

38

Лаконд: «Акт величайшего варварства, уничтожение лучших артефактов культуры, не встречавшейся более нигде в известных землях, уничтожение народа, одновременно мирного и развитого. Геноцид — еще слишком мягкое слово для ее преступления». Сабон: «Без храбрости Софии новорожденная Амбра канула бы в вечность, погубленная предательством серошапок». — Примеч. автора.

39

Биография пытается заставить читателя поверить, будто София уничтожила все постройки, но поскольку в других источниках мы находим, что десятью годами позднее Мэнзикерт II некоторые из них использовал под склады и оборонительные сооружения, это представляется маловероятным. — Примеч. автора.

К тому времени к супругу Софии вернулся разум — или, точнее, вернулся настолько, насколько это вообще было возможно…

Мэнзикерт I отказался обсуждать случившееся с ним под землей, поэтому мы никогда не узнаем, помнил ли он вообще о событиях, которые привели его в это здание. Он не говорил ни о чем, кроме лоснящихся жирных крыс, которые, спрятавшись от бойни и пожаров, вышли бродить по сожженному городу, без сомнения удивляясь произошедшим в нем переменам. Мэнзикерт I утверждал, что крысы это реинкарнации душ святых и мучеников и потому их следует почитать, обихаживать, кормить и давать им кров в той мере, в какой они знали эти блага в своей прежней жизни [40] . Эти заявления приводили Софию к отчаянию, и в следующие несколько недель с флагманского корабля часто слышались крики и вопли шумных ссор. Однако, поняв, что ее супруг не оправился, а, напротив, в определенном смысле умер под землей, она поселила его возле доков, в том самом строении, возле которого он впервые встретился с серошапкой. Тут она позволяла ему предаваться своей мании, сколько душе угодно.

40

Мы начинаем недоумевать, действительно ли Мэнзикерт искренне верил, что должен вырезать серошапок из-за странной формы лишайников. — Примеч. автора.

Хотя он уже не являл собой устрашающего зрелища, будь то высокого или низкорослого, Мэнзикерт I прожил остаток своих дней в вечном блаженстве, и его зияющая пустотами на месте выпавших зубов улыбка стала столь же частой, как и насупленные брови в предыдущие годы. Обычным делом было видеть, как, шаря перед собой тростью, он ведет процессию своих лоснящихся, откормленных и все более ручных питомцев по городу, которому дал имя. По ночам крысы собирались в новом доме бывшего капана и, к немалому смущению его сына, спали подле его кровати или даже в оной. Подобное почитание, которое он выказывал крысам вследствие безумия или истинного духовного прозрения, произвело большое впечатление на многих аанов, особенно на тех, кто еще поклонялся старым идолам, и тех, кто принял участие в уничтожении серошапок. Вскоре у него появилось много последователей [41] . Однажды утром, восемь лет спустя после пожара, эти последователи нашли Мэнзикерта в его кровати, обглоданного до смерти «святыми и мучениками», но (если верить Мэнзикерту II) «с улыбкой на безглазом лице».

41

Настолько много, что Мэнзикерту II пришлось запретить кормление крыс во время голода. — Примеч. автора.

Так пикантно завершилась бурная жизнь первого правителя Амбры, человека, который в полной мере заслуживал быть обглоданным крысами, ведь до момента его ослепления не проходило года, чтобы он собственноручно не умертвил по меньшей мере десять человек. Храброго, но жестокого; гения тактики на войне, но никчемного в дни мира; загадку в смысле его роста, Мэнзикерта I сегодня вспоминают не столько как основателя Амбры, сколько как основоположника религии, которая по сей день находит последователей в Религиозном квартале и которая до сих пор известна как «мэнзиизм» [42] .

42

К немалому огорчению всех труффидиан, мэнзииты зачастую претендуют на то, чтобы считаться братьями и сестрами в Труффе, что не раз уже приводило к беспорядкам (и к жаренью на вертеле десятка-другого крыс) в Религиозном квартале. — Примеч. автора.

II [43]

Сыну Мэнзикерта I капану Мэнзикерту II выпала колоссальная задача превратить сброд пиратско-китобойного флота в жизнеспособное, базирующееся на суше общество, которое могло бы дополнять рыболовство экстенсивным земледелием и торговлей с другими общинами [44] . По счастью, Мэнзикерт II обладал добродетелями, которых недоставало его отцу, и хотя, в отличие от отца, никогда не был полководцем, но и не был наделен импульсивностью, которая изначально вынудила пиратов бежать и оставить морской разбой [45] . Еще в его распоряжении был призрак Самуэля Тонзуры, ибо он всем сердцем воспринял учение монаха.

43

Нетерпеливый, нерадивый читатель, не имеющий ни тени интеллектуального или исторического любопытства, да сделает старому историку одолжение и перелистнет следующие несколько страниц, перейдя непосредственно к самому Безмолвию (часть III). Я бы предположил, что в нашу отвратительную эпоху это относится к большинству из вас. Разумеется, подобные читатели, которые скорее всего примечаний не читают и потому едва ли смогут оценить несколько следующих страниц, перескочат и это и будут мучиться скукой хроник… — Примеч. автора.

44

После того как Мэнзикерт I вернулся к ней слепой и душевнобольной, София уже не была прежней: она отошла в мир иной вскоре после его смерти, а при жизни не проявляла особого интереса к управлению, хотя по меньшей мере в двух случаях (по настоянию сына и с большим успехом) возглавляла карательные экспедиции против южных племен. София поистине любила своего скотину мужа, хотя и не на плаксиво-сентиментальный лад, как то описывает Восс Бендер в своей первой и наименее успешной опере «Трагедия Джона и Софии»: трудно не посмеяться над сценой в конце третьего акта, когда Джон танцует с мужчиной в крысиной шкуре, в безумии приняв его за Софию. — Примеч. автора.

45

По всей очевидности, он был красивым мужчиной, хотя и не обладал грубоватой представительностью отца; он был худощавого телосложения и имел гриву черных волос, из-под которой зеленые глаза светились живым и проницательным коварством. — Примеч. автора.

Мэнзикерт II выказал себя прежде всего строителем — идет ли речь об основании постоянного поселения на месте старого города Цинсория или об установлении дружеских отношений с соседними племенами [46] . Когда мир оказывается невозможным (как, например, с западным племенем, известным как доггхе), Мэнзикерт не мешкал прибегнуть к силе. Дважды за первые десять лет он оставлял созидание, дабы сражаться с доггхе, пока в решающем столкновении на подступах к самой Амбре не обратил в бегство и не истребил крупную армию племени, и, наилучшим образом использовав свое превосходство на воде, уничтожил остальных, когда они искали спасения на каноэ. Вождь доггхе скончался от крайне мучительного приступа подагры в ходе сражения, и с его гибелью у доггхе не осталось иного выбора, кроме как искать примирения.

46

Долгое время эти племена избегали города и к новому поселению относились с чрезмерным уважением, — пока не поняли, что серошапки ушли, и, по всей видимости, окончательно, после чего решительное презрение к аанам стало повсеместным. — Примеч. автора.

Так в одиннадцатый год своего правления Мэнзикерт II смог сосредоточиться исключительно на строительстве дорог, развитии торговли и, что самое важное, создании многоступенчатой эффективной бюрократии, необходимой для управления обширным краем. Сам он больших земель не завоевал, но заложил основу системы, которая достигнет своего апогея триста лет спустя в правление Трилльяна Великого Банкира [47] .

Мэнзикерт II также заложил основу уникальной особенности Амбры, возведя церкви там, где вырастет Религиозный квартал, и, не к чести своей, усердно грабя другие города. Одержимый жаждой реликвий, Мэнзикерт II регулярно посылал агентов на юг и на запад, чтобы они покупали или крали части тел святых, пока под конец своего правления не скопил огромную коллекцию из семидесяти мумифицированных носов, век, ступней, коленных чашечек, пальцев, сердец и печенок [48] . Помещенные в различные церкви, эти реликвии привлекали тысячи пилигримов (а заодно и их деньги), некоторые из которых оставались в городе, тем самым вызвав его стремительный рост, который превратил Амбру в процветающую метрополию всего через двадцать лет после ее основания. Примечательно, что хитроумная дипломатия Мэнзикерта II по меньшей мере в четырех случаях предотвратила катастрофу, когда похищение реликвий приводило ограбленные города в такую ярость, что они уже готовы были вторгнуться в Амбру.

47

Подробный обзор ранней политической и экономической системы, а также подробный отчет об урожаях и т. д. см. в великолепной работе Ричарда Мандибулы «Финансы и общество в ранней Амбре», недавно опубликованной в «Альманахе историка», т. XXXII, выпуск 3. Столь детальная информация выходит за рамки этого краткого эссе, не говоря уже о границах терпения читателя и выносливости скрипучих суставов старого историка. — Примеч. автора.

48

Составленный в правление Мэнзикерта II каталог коллекции указывает, что по меньшей мере две реликвии были изъяты из святых еще при жизни и что, хотя агенты капана долго и упорно торговались с Халифом, чтобы приобрести «пенис и левое яичко святого Георгия Асуфского», заполучить им удалось только яичко. (Можно только воображать себе причудливое зрелище победного вступления яичка в город, когда его, высоко подняв над головой, нес на надушенной, расшитой золотом подушке, верховный труффидианский понтифик, а собравшиеся толпы встречали его бурным ликованием.) На пике религиозной лихорадки Церковь Семиконечной Звезды даже собрала комплект частей тела — голова оттуда, ухо отсюда, — чтобы создать существо, которое они назвали «Святым всех святых», своего рода суперсвятого. Этот экспонат на протяжении двадцати лет выставлялся на всеобщее обозрение, пока несколько других церквей, из-за отсутствия собственных реликвий оказавшихся на грани разорения, не объединились и, совершив сообща набег, не «разъяли» этого первого голема. — Примеч. автора.

Что до архитектурного поприща, то при помощи своего главного архитектора, Мидана Пейоры, Мэнзикерт II возвел много удивительных зданий, но более всего известен среди них дворец капана, простоявший в неизменном виде триста пятьдесят лет, пока Великий Визирь Халифа не разобрал большую его часть во время краткой оккупации Амбры [49] . По всей очевидности, дворец был довольно странным сооружением. Его внешний облик вдохновил известного путешественника Алана Баскера на следующее замечание:

49

Восстановленный дворец не вызвал ни порицаний, ни похвал: и действительно, самой интересной его чертой были многочисленные фрески и портреты на внутренних стенах, на некоторых запечатлены победы над армиями Халифа, высосанные из пальца историками. Хуже того, на двух первых портретах в тронном зале изображены капаны, которых вообще не существовало, дабы затушевать факт Оккупации, периода, во время которого город находился под властью Халифа. По сей день амбрским школьникам рассказывают про подвиги капана Скиндера и капана Бартина. Редко когда по земле ходили столь могучие, хотя и эфемерные полководцы… — Примеч. автора.