Город заклинателей дождя

–  Вы еще пожалеете об этом, - продолжал греметь ученый, бросая уничтожающие взгляды на перепуганных профессоров.
– И запомните: в этот день начинается новая эра. Эра, в которой вам, робкие и убогие мозги, нет места!

Он развернулся, прихватил свои тезисы и покинул подиум.

Оскар растерялся. Зал неожиданно превратился в сущий ад. Публика вскакивала с мест, жестикулировала, металась в проходах. Крики, проклятия и хохот наполняли воздух. Ничего подобного это почтенное научное учреждение не знало со времен своего основания. Сбежались служители и принялись теснить публику по направлению к выходу. Толпа подхватила Оскара и увлекла за собой. Он едва успел схватить за руки Элизу и Шарлотту, иначе наверняка потерял бы обеих в толчее. Наконец людской поток выплеснул всех троих на широкие мраморные ступени перед главным входом в музей, и только тогда они смогли вздохнуть свободно.

Прошло несколько минут, прежде чем им удалось отыскать Гумбольдта. Он стоял возле площадки для экипажей, беседуя с тучным мужчиной с живыми темными глазами и усами, как у императора Вильгельма. Оба были всецело увлечены разговором.

Когда Элиза, Шарлотта и Оскар приблизились к ним, мужчина воскликнул, приподняв цилиндр:

–  Вот и ваши спутники, господин Гумбольдт. Мое почтение!

Отвесив короткий поклон, он продолжал:

–  А теперь прошу меня простить - важные дела. Однако не будем терять связь. В ближайшие дни я сделаю вам серьезное предложение.

Исследователь кивнул. Они обменялись рукопожатиями, мужчина сел в свою коляску и умчался. Гумбольдт уже собирался подозвать своего кучера, когда к ним бросился один из репортеров:

–  Прошу прощения, господин фон Гумбольдт! Я - Фриц Фердинанд из «Берлинер Моргенпост». Могу ли я попросить вас позировать для фото? Я готовлю репортаж о сегодняшнем событии в музее.

–  С удовольствием.
– Гумбольдт улыбнулся и облокотился о карету, приняв картинную позу. Репортер установил камеру, поднял палочку с магниевой смесью и крикнул: «Пожалуйста, не двигайтесь!» Блеснула яркая вспышка. Репортер закрыл объектив крышкой.

–  А теперь еще раз вместе с вашими спутниками!

Элиза, Шарлотта и Оскар столпились вокруг ученого и уставились в объектив. Еще раз сверкнул магний, затем репортер собрал камеру.

–  Благодарю вас, - произнес он, пожимая Гумбольдту руку.
– Через несколько дней я лично доставлю вам свежий номер и экземпляры фото, если не возражаете.

–  Но только в том случае, если все будет написано так, как и было на самом деле, - заметил Гумбольдт.

–  Вы не будете разочарованы, - рассмеялся репортер.
– Но, боюсь, господам из университета не слишком понравится.

Наконец все четверо уселись в карету, и Гумбольдт велел кучеру отправляться.

Но не проехали они и двух кварталов, как Шарлотта взорвалась:

–  Почему ты позволяешь так обращаться с собой, дядя?
– закричала она, кусая побелевшие от гнева губы.
– Эти надутые индюки выставили нас перед всем миром лжецами! Дорого бы я дала, чтобы видеть их в суде по обвинению в клевете!

–  Ты напрасно кипятишься, - проговорил ученый, невозмутимо разворачивая газету.
– Это именно то, на что я рассчитывал. Ты ведь знаешь: хорошо смеется тот, кто смеется последним.

–  Не нахожу здесь ничего смешного!
– Шарлотта все еще не могла успокоиться.
– Интересно, зачем тебе все это понадобилось?

Гумбольдт улыбнулся.

–  Смотри на это как на маленький урок. Я хотел показать вам, что ждет всякого, кто слишком долго дышит книжной пылью в библиотеках, вместо того чтобы выйти на улицу и столкнуться с реальной жизнью. Такие люди часто не в состоянии отличить золотой самородок от латунной пуговицы.

–  Теперь нас ославят на всю Германию как мошенников и проходимцев, - фыркнула Шарлотта.

–  Ошибаешься, - возразил Гумбольдт.
– Давай дождемся свежих выпусков газет. Я уверен, что репортеры преподнесут это событие совсем иначе, чем рассчитывают господа из ученого совета.

–  А если нет?

–  Тогда мы приложим некоторые усилия, чтобы их переубедить.

–  А что случилось с вашим голосом под самый конец?
– спросил Оскар.
– Он звучал, словно с горы Синай!

–  Тебе понравился мой маленький трюк?

–  Эти раскаты до сих пор отдаются у меня в ушах.

Гумбольдт распахнул плащ и расстегнул верхнюю пуговицу своего сюртука. На его груди Оскар увидел маленький серый ящичек, от которого множество разных проводов тянулись к вещице размером с запонку, прикрепленной к углу воротника.

–  Что это?

–  Лингафон, - посмеиваясь, ответил Гумбольдт.
– Но не совсем. Я его немного переделал и оборудовал усилителем голоса. Мне ужасно не терпелось испытать его в большом зале с хорошей акустикой.

Ученый заговорщически подмигнул Оскару.

–  Вы оба ведете себя как малые дети, - снова вспыхнула Шарлотта.
– К тому же ты, дядя, далеко не все объяснил. У меня вообще сложилось впечатление, что ты со своим докладом буквально добивался, чтобы нам не поверили. Зачем тебе это?

–  Ты совершенно права, - ухмыльнулся Гумбольдт, продолжая возиться со своим аппаратом.

–  Но ведь это же… это просто несерьезно!

Ее лицо разгорелось от возмущения.

–  Скандал был заранее запланирован. Он, можно сказать, неотъемлемая часть моего доклада, - проговорил Гумбольдт.
– Я слишком давно знаком с этими господами и хорошо знаю, как себя с ними вести. Они, если угодно, почти что члены моей семьи.

–  Но зачем?..

–  Во-первых, чтобы вы оба поняли, что официальная наука всегда находится во власти тех, кому принадлежит власть. Такие вещи особенно остро чувствуются во всяких там академиях и высших научных советах. Речь там идет вовсе не об истине и познании, хотя многие об этом даже не подозревают, а о власти. Кто пользуется властью, тот и решает, что истинно, а что нет. Со времен Галилея мало что изменилось, и я не удивлюсь, если вдруг снова будет признано, что Земля имеет форму диска… Научные теории имеют способность окостеневать. Тем более, что их изо всех сил поддерживают те, кто их же и создал. И если кому-нибудь приходит в голову нечто новое, он должен не только сформулировать свеженькую теорию, но и быть готовым к жестокой борьбе со сторонниками старого. Наука - это ведь не только добыча новых знаний, но, к тому же, еще и политика, вернее, одна из ее форм.

Он улыбнулся и пожал плечами.

–  А во-вторых?
– спросила Шарлотта.

Гумбольдт мягко накрыл своей ладонью руку Элизы.

–  Сегодня я распрощался с университетом и порвал все связи с академической наукой. Отныне я становлюсь научным консультантом в области необычных проектов. И как всякий человек свободной профессии, я нуждаюсь в рекламе.

–  В рекламе?
– Оскар удивленно взглянул на своего старшего друга.

Гумбольдт кивнул на газету, лежавшую у него на коленях.

–  Завтра все крупные газеты и журналы напишут о нас. Наши имена будут упоминаться в разговорах самых разных людей. По-моему, лучшей рекламы и желать нельзя, правда? Между прочим, сегодня мы заполучили нашего первого клиента.

Оскар приподнял брови.

–  Вы имеете в виду того мужчину, с которым беседовали перед музеем?

Гумбольдт кивнул.

–  Совершенно верно. Он живо заинтересовался расчетами конструкции пилотируемого летательного аппарата. И готов за это неплохо заплатить. Его зовут граф Фердинанд фон Цеппелин.