Город. Сборник рассказов и повестей

– Не совсем так, – сказал Хомер. – Она внутрь залезла. Это была не блоха… это был робот, крохотный робот. Он просверлил дырочку в черепе Хезикайи и забрался в его мозг. А дырочку за собой заделал.

– И чем же теперь занят Хезикайя?

– Ничем, – ответил Хомер. – Но мы наперед знаем, что он сделает, как только робот-муравей изменит настройку. Его позовет Голос. Он услышит призыв и отправится строить Здание.

Дженкинс кивнул:

– Берут управление на себя. Самим такая работа не по силам, поэтому они подчиняют себе тех, кому она по силам.

Он опять поднял руку и поскреб подбородок.

– Интересно, Джо это предвидел? – пробормотал он. – Предвидел, когда выступал в роли бога для муравьев?

Да нет, ерунда. Джо не мог это предвидеть. Даже такой гигант, как Джо, не мог заглянуть на двенадцать тысяч лет вперед.

«Так давно это было, – подумал Дженкинс. – Так много всего произошло с тех пор. Тогда Брюс Вебстер только-только начинал опыты с псами, только начал осуществлять свою мечту о говорящих, мыслящих псах, которые будут идти по дорогам судьбы лапа об руку с человеком… И не подозревал, что всего через несколько столетий человечество разбредется по Вселенной и оставит Землю роботам и псам. Не знал, что само имя «человек» утонет в прахе веков. Что все племя будут называть фамилией одного рода.

Что же, род Вебстеров того заслуживал. Помню их, словно это было вчера. И ведь было время, когда я о себе самом думал как о Вебстере.

Видит бог, я старался быть Вебстером. Изо всех сил старался. Продолжал помогать вебстерским псам, когда род людской исчез, и наконец переправил последних суматошных представителей этого племени сорвиголов в другой мир, чтобы расчистить путь для псов, чтобы псы могли преобразить Землю по своему разумению.

А теперь и эти последние непоседы исчезли… исчезли куда-то… невесть куда. Нашли убежище в какой-то из причуд человеческой мысли. Что до людей на Юпитере, так они ведь не люди, а что-то другое. И Женева закрыта… отгорожена от всего мира.

А впрочем, вряд ли она более далека или более надежно отгорожена, чем мир, из которого я пришел. Мне бы только разобраться, как это у меня вышло, что я из отшельничества в мире гоблинов вернулся в усадьбу Вебстеров. Тогда, может быть, я так или иначе нашел бы способ проникнуть в Женеву.

Новое свойство, сказал себе Дженкинс. Новая способность. Которая постепенно развивалась незаметно для меня самого. Которой любой человек, любой робот… возможно, даже любой пес… мог бы воспользоваться, суметь бы только разгадать, в чем тут хитрость.

Хотя, может быть, все дело в моем туловище, этом самом туловище, которое псы подарили мне в день семитысячелетия. Туловище, с которым никакая плоть и кровь не сравнятся, которому открыты мысли медведя, и мечты лисы, и снующая в траве крохотная мышиная радость.

Исполнение желаний. Возможно. Реализация странного, нелогичного стремления во что бы то ни стало получить то, чего вовсе нет или редко бывает и что вполне достижимо, если взлелеешь, или разовьешь, или привьешь себе новую способность, которая направляет тело и дух на исполнение желаний.

Я каждый день ходил через этот холм, вспоминал он. Ходил, потому что не мог удержаться, потому что меня неодолимо влекло к нему, но я старался не приглядываться, не хотел видеть всех различий.

Я ходил через него миллион раз, пока сокровенная способность не достигла нужной силы.

Ведь я был в западне. Слово, мысль, образ, которые перенесли меня в мир гоблинов, оказались билетом в один конец, формула доставила меня туда, а в обратную сторону она не работала. Но был еще другой способ, которого я не знал. Да я и теперь его не понимаю».

– Ты сказал что-то про способ, – нетерпеливо произнес Хомер.

– Способ?

– Да, способ остановить муравьев.

Дженкинс кивнул:

– Я выясню. Я отправлюсь в Женеву.

Джон Вебстер проснулся.

«Странно, – подумал он, – ведь я сказал – вечно. Сказал, что хочу спать бесконечно, а у бесконечности нет конца».

Все остальное тонуло в серой мгле сонного забытья, но эта мысль четко отпечаталась в сознании: вечно, а это не вечность.

Какое-то слово стучалось в мозг, словно кто-то далеко-далеко стучался в дверь.

Он лежал, прислушиваясь к стуку, и слово превратилось в два слова… два слова, имя и фамилия, его имя и его фамилия.

– Джон Вебстер, Джон Вебстер.

Снова и снова, снова и снова два слова стучались в его мозг:

– Джон Вебстер, Джон Вебстер.

– Да, – сказал мозг Вебстера, и слова перестали звучать.

Безмолвие и редеющая мгла забытья. И струйка воспоминаний. Капля за каплей.

Был некогда город, и назывался он Женева.

В городе жили люди, но люди без идеалов.

За пределами города жили псы… Они населяли весь мир за его пределами. У псов был идеал и была мечта.

Сара поднялась на холм, чтобы на сто лет перенестись в мир мечты.

А я… Я поднялся на холм и сказал: вечно. Это не вечность.

– Это Дженкинс, Джон Вебстер.

– Слушаю, Дженкинс, – сказал Джон Вебстер, но сказал не ртом, и не языком, и не губами, потому что чувствовал, как его тело в капсуле облегает жидкость, которая питала его и не давала ему обезвоживаться. Жидкость, которая запечатала его губы, и уши, и глаза.

– Слушаю, Дженкинс, – мысленно ответил Вебстер. – Я тебя помню. Теперь вспомнил. Ты был с нами с самого начала. Ты помогал нам обучать псов. Ты остался с ними, когда кончился наш род.

– Я и теперь с ними, – ответил Дженкинс.

– Я укрылся в вечность, – сказал Вебстер. – Закрыл город и укрылся в вечность.

– Мы часто думали об этом, – сказал Дженкинс. – Зачем вы закрыли город?

– Псы, – отозвался мозг Вебстера. – Чтобы псы использовали возможность.

– Псы развернулись вовсю, – сообщил Дженкинс.

– А город теперь открыт?

– Нет, город по-прежнему закрыт.

– Но ведь ты здесь.

– Да, но я один знаю путь. И других не будет. Во всяком случае, до тех пор еще много времени пройдет.

– Время, – произнес Вебстер. – Я уже забыл про время. Сколько времени прошло, Дженкинс?

– С тех пор как вы закрыли город? Около десяти тысяч лет.

– А здесь еще кто-нибудь есть?

– Есть, но они спят.

– А роботы? Роботы по-прежнему бдят?

– Роботы по-прежнему бдят.