Город. Сборник рассказов и повестей

Если посадить группу людей на изолированный и тщательно охраняемый астероид, если запереть их в лабораториях и заставить решать некую задачу – день за днем, день за днем, – неплохо бы принять какие-то меры, чтобы они не сошли с ума.

Для этого вполне годятся книги и музыка, фильмы, игры, танцевальные вечера – все старые добрые средства, к которым испокон веков прибегало человечество, отвлекаясь от бед и невзгод.

Но однажды настает момент, когда эти забавы перестают справляться со своей функцией, когда их становится недостаточно. Тогда приходится искать что-то новое – еще не опробованное, свежее, революционное и в то же время очень простое. Занятие, в которое будут вовлечены все участники отрезанной от мира группы. Совместная деятельность, настолько захватывающая, что позволит ненадолго позабыть о себе и своих проблемах.

Так и родился Спектакль.

В стародавние времена в домах европейских крестьян и первых поселенцев в Северной Америке отец семейства вечерами забавлял детей игрой в тени. Поставив напротив голой стены свечу или лампу и сев между ними, он изображал руками фигуры. Причудливые тени этих фигур на стене превращались в кроликов, слонов, всадников на конях, медведей и все такое прочее. Целый час, а то и больше, люди, птицы и звери сменяли друг друга на стене – кролик жевал клевер, слон помахивал хоботом и ушами, волк выл на холме, – а детишки сидели, не дыша, и любовались чудесами.

Позже, с появлением кино и телевидения, комиксов и дешевых пластиковых игрушек, тени на стене перестали быть чудом, и такие развлечения ушли в прошлое.

Если взять принцип устройства театра теней и добавить к нему тысячу лет развития технологий, вы получите Спектакль.

Знал ли придумавший его давно забытый гений о театре теней или нет, теперь неизвестно. Однако принцип работы Спектакля был тот же, пусть изменился подход: теперь фигуры не складывались из пальцев, а создавались силой мысли. И это уже были не монохромные и одномерные слоны и кролики, а объемные и цветные персонажи – любые, какие только в состоянии придумать разум, который у человека куда гибче рук.

Экран, куда проецировались персонажи, представлял собой триумф электротехники. У него были блоки памяти, многие ряды акустических трубок, селекторы цвета, телепатические антенны и прочие достижения прогресса, но все же основная работа ложилась на аудиторию. Материал для спектакля поставлял разум зрителей – они придумывали персонажей, управляли ими, сочиняли для них реплики. Весь реквизит и декорации также являлись плодами коллективной фантазии.

Поначалу Спектакль был довольно сумбурным, а персонажи сырыми во всех смыслах: их действиям недоставало логики, а им самим – нередко рук и ног. Реквизит и декорации являли собой плоды нескоординированных усилий всей группы. Иногда в небе возникали сразу три луны, причем в разных фазах. Иногда на одной половине экрана шел снег, а на другой яркое солнце заливало пальмы.

Однако время шло, и Спектакль совершенствовался. Персонажи мало-помалу приобрели законченную форму, обзавелись характером и полным набором конечностей, стали иметь вид настоящих живых существ. Декорации уже выглядели как результат совместного творчества, призванный создать задуманную атмосферу, а не как судорожные попытки девяти участников по отдельности заткнуть белые пятна на экране.

Само развитие сюжета сделалось плавным и непрерывным – но при этом никто из девятерых никогда не знал точно, как все сложится дальше.

В этом заключалась прелесть Спектакля. Каждый персонаж мог в любой момент изменить ситуацию по своему усмотрению, и остальные должны были реагировать, менять поведение и выдавать соответствующие реплики.

В какой-то мере это превратилось в столкновение характеров – каждый участник искал выгоду для своего персонажа и старался защитить его от опасностей. По сути, Спектакль стал бесконечной шахматной партией, в которой каждый играл против восьмерых противников.

И конечно, никто не знал, где чей персонаж. К шахматной партии добавилась оживленная игра в угадайку, постоянные остроты и шуточки – и все это шло группе на пользу: отвлекало от ежедневных забот и печалей.

Каждый вечер после ужина девять человек собирались в театре, вспыхивал экран, и на нем оживали девять персонажей: Беззащитная Сиротка, Усатый Злодей, Правильный Юноша, Красивая Стерва, Инопланетный Монстр и все остальные.

Девять человек – мужчин и женщин. И столько же действующих лиц.

Но теперь осталось только восемь, потому что Генри Гриффит умер. Умер прямо за лабораторным столом, с блокнотом под рукой. Спектакль лишится одного персонажа – того, что принадлежал покойному. И Лодж гадал, какого именно.

Явно не Беззащитной Сиротки, это совсем не в духе Генри. Он, скорее, мог выдумать Правильного Юношу, Нищего Философа или Провинциального Хлыща.

«Стоп, – остановил себя Лодж. – Только не Провинциального Хлыща. Провинциальный Хлыщ – это я».

Он снова задумался о том, кто за кем стоит. Красивая Стерва – наверняка Сью Лоуренс. Чопорная и практичная Сью, настолько далекая от этого образа, насколько можно представить. Как-то Лодж подразнил Сью, высказав ей свои предположения, и она несколько дней с ним почти не разговаривала.

Форестер настаивает, что Спектакль нужно продолжать. Возможно, он прав. Они приспособятся. Бог свидетель, эти люди ведут Спектакль каждый вечер на протяжении многих месяцев, они могут приспособиться к чему угодно.

Спектакль ведь действительно сумасбродный. У него нет и не может быть финала. Даже логичного финала одного эпизода – эпизоды просто не успевают достичь логического завершения. Едва в сюжете намечается явное направление, какой-нибудь шутник ставит палку в колесо и пускает действие по другим рельсам. Лодж подумал, что при таком раскладе исчезновение одного персонажа не станет непреодолимым препятствием.

Он встал из-за стола и подошел к большому панорамному окну. Снаружи простирался унылый безлюдный пейзаж астероида. Внизу были куполообразные крыши исследовательского центра, а дальше – черная каменная пустошь до самого горизонта. С северной его стороны над щербатыми скалами виднелась искра – занимался рассвет. Скоро взойдет крошечное местное солнце размером не больше наручных часов и прольет скудные лучи на крошечный камень, затерянный в космосе. Лодж смотрел, как разрастается искра, и думал о Земле, где рассвет означал утро, а закат – вечер. Дни и ночи на астероиде были такие короткие, что ориентироваться на них не имело смысла. Поэтому утро и вечер у работающих здесь людей наступали в установленный час вне зависимости от положения солнца. Нередко все ложились спать, когда светило было в зените.

«На Земле все могло бы складываться иначе, – думал Лодж. – У нас была бы возможность нормального человеческого общения. Мы бы не проводили столько времени наедине с собственными мрачными мыслями. Мы бы обтерли свой комплекс вины о шкуры других людей».

Однако нормальное человеческое общение неизбежно повлекло бы за собой слухи и риск огласки, а в таком деле огласка недопустима.

«Если живущие на Земле узнают, чем мы тут занимаемся… – Лодж немедленно поправил себя: – Вернее, чем мы тут пытаемся заниматься… поднимется такой шум, что проект могут попросту свернуть. Даже здесь, – размышлял он, – даже здесь у людей есть на этот счет страхи и сомнения. Человек должен ходить на двух ногах, иметь две руки, два глаза, два уха, один нос, один рот и волосы на положенных им местах. Он должен ходить – не прыгать, не ползать на четвереньках, не пресмыкаться, как рептилия. Они называют это извращением человеческой формы, надругательством над человеческим достоинством, шагом туда, куда Человек со всей свойственной ему наглостью никогда не должен ступать».