Город
Шрифт:
Отец Валаам заелозил на стуле, поправил очки, огладил козлиную бородку, откашлялся, в замешательстве проговорил:
– Но у отца нашего небесного Линитима Искусителя нет прямого запрета гомосексуализма. Кроме того, святые Озалий и Кентукий были в связи, так сказать.
– Вот это и плохо, - вздохнул Грязнов-Водкин.
– Потому-то они и расплодились. Давно надо организовать крестовый поход против педерастов.
– Мы, господин премьер, думаем над законопроектом, - откликнулся прокурор.
– Вот это правильно, - одобрил тот.
– Только долго думаете. Однако,
– Да, совсем забыл, - хлопнул себя по лбу Кулинашенский.
– Нюхач в десятом микрорайоне обнаружил подвал, где скрывался шпион.
Нюхачем в городе звали старого беса, бывшего когда-то в услужении у самого Сатаны, но списанного по случаю утраты зрения. Теперь он проживал в Остальном мире и, как мог, творил людям мелкие пакости. Он обладал исключительным нюхом, которому позавидовала бы любая овчарка.
– Ну и?
– встрепенулся премьер.
– Мы обнаружили в этом подвале специально оборудованную комнату.
– Дальше, дальше что?
– К сожалению, дальше ноздри Нюхача были забиты нюхательным табаком и он потерял след.
– Это лишний раз говорит о мудрости и прозорливости нашего Несравненного правителя, - Грязнов-Водкин со значением воздел палец вверх.
– У шпиона остального мира в городе оказались сообщники. Пока мы не раскроем заговор, мы не можем спать спокойно. Город в любую минуту может взлететь на воздух.
– Свят-свят!
– в страхе прошептал отец Валаам, перекрестившись.
В это время в кабинет влетел первый телохранитель премьер-министра и заорал:
– Господин премьер, вас строчно вызывает правитель!
– Дождался!
– тяжело вздохнул Грязнов-Водкин, вставая из-за стола. Ну, ежели что, то я с вас, сукины дети, с живых шкуру спущу и голыми в Африку пущу!
– И премьер-министр потряс в воздухе увесистым кулаком, направляясь к двери.
10. Пантокрин сердится.
Правитель сидел за своим огромным письменным столом насупившись, будто сыч, и недобрым взглядом смотрел на вошедшего Грязнова-Водкина.
"Знает!
– захолонуло у того в груди.
– Какой-то козел исполнил свой патриотический долг - заложил".
– Ну и чего скажешь?
– нарочито ласково, растягивая слова, спросил его Пантокрин.
– Неувязочка вышла, Наисветлейший!
– упавшим голосом проговорил премьер, стараясь не встречаться взглядом с правителем.
– Сбежал шпион по дороге.
– И, помятуя, что повинную голову меч не сечет, низко склонил её.
– Это как жа тебя, Петечка, понимать?!
– продолжал фарисействовать Пантокрин.
– Шутишь ты, али как?!
Грязнов-Водкин прекрасно изучил своего правителя, знал, что последует за этим приторно-елейным тоном Наисветлейшего, и приготовился к самому худшему.
– Какие уж тут шутки!
– тяжко вздохнул он.
– Та-а-ак!
– протянул Пантокрин, грозно приподнимаясь из-за стола. Но тона не изменил: - А кто это давеча мне докладал, что шпион пойман и все такое?
– Поторопился малость, Наисветлейший. Извини!
Покорность премьер-министра действовала на правителя, как красная тряпка - на быка, -
лишь все более возбуждала. И уже не в силах сдерживать клокотавшую в нем ярость, Пантокрин подбежал к премьеру и так звезданул его кулаком в лицо, что, уж на что тот был крепок, но и то не удержался на ногах - упал.– Я тебе покажу извинения, сучий ты потрох!
– заорал правитель города благим матом, топая ногами. В такие вот минуты он чувствовал себя особенно хорошо, ощущал прилив энергии, бодрости, будто молодел разом на добрый десяток лет, а то и на два.
– Засунь эти извинения себе в задницу, охламон. Совсем работать, понимаете ли, разучился. На пенсию что ли собрался?
– Обижаете, Ваша Гениальность!
– слезно проговорил Грязнов-Водкин, поднимаясь и вытирая носовым платком текшую из разбитой губы кровь.
– Не заслужил я подобных слов.
– Молчать, негодяй!
– пуще прежнего закричал правитель, брызжа слюной и выкатывая глаза. Вены на его старческой шее настолько вздулись от натуги, что, казалось, вот-вот лопнут.
– Ты почему себе позволяешь, когда правитель?!... Пошто перебиваешь?! Я тебя в люди, можно сказать!... Приблизил, понимаете ли, и все такое. А ты - перебивать, засранец!
– И правитель попытался вновь ударить премьера. Но тот был на чеку и вовремя уклонился от удара. Это привело Пантокрина в ещё большее бешенство.
– Это ты почему так?!
– завопил он, схватил премьера за грудки и принялся трясти, будто грушу.
– Если в течении двенадцати часов ты мне шпиона не найдешь, негодяй, разжалую. Будешь старшему бесу гальюн чистить. Понял ты, жирный боров?!
– А может шпиона кто того?
– чуть слышно проговорил несчастный премьер-министр.
– Чего - того?
– не понял Пантокрин.
– Может прирезал кто? Не мог он сквозь землю провалиться?
– В таком случае, где его труп?
– Ищем, Наисветлейший.
– Это был бы наихудший вариант, - проговорил Пантокрин, немного остывая и возвращаясь на место.
– В этом случае мы не выявим его сообщников. А без этого не сможем спокойно спать. Будем все время чувствовать себя, как на вулкане или того хуже - на пороховой бочке.
– А может быть обратиться в к Всевидящему демону?
– робко спросил Грязнов-Водкин.
– Хорошая идея, - одобрил правитель.
– Только этот подлец уж слишком много берет. Боюсь, что у нас казны не хватит.
– Но ведь речь идет о национальной безопасности, Наисветлейший, раболепно проговорил премьер.
– Н-да, - почесал затылок правитель.
– Ты, пожалуй, прав. Здесь никаких денег, ни того.
– Он долго в задумчивости смотрел в пространство. Недовольно поморщился, будто у него болел зуб. Пожаловался: - Не люблю я с этими демонами общаться. Гнут из себя, понимаете ли, невесть что. Может, ты с ним поговоришь, а? Я скажу, как с ним связаться.
– Ну что вы, Наисветлейший, - возразил Грязнов-Водкин.
– Какой же демон станет со мной разговаривать.
– Тоже верно, - согласился Пантокрин, тяжело вздохнув.
– Придется самому... Ты вот что. Ты выйди пока. А то как бы не осерчал. Они, демоны, капризны до невозможности.