Город
Шрифт:
– Ну зачем же ты меня так, - обиженно проговорил правитель.
– Что же, прикажешь, мне век бобылем доживать что ли?
– Нет, я тащусь от твоего наива. Ты кому, блин, мозги запудрить хочешь? Кто ж тебя бобылем-то сделал, паскудник ты этакий? Может тебе, гаденыш, напомнить, кто супругу твою "замочил"?
– Не надо!
– Пантокрин чувствовал себя очень маленьким и очень несчастным.
– Не надо!
– передразнил его Бархан. И вдруг разревелся. Натурально. Со всхлипами, обильными слезами, соплями и прочим. Он очень любил подобные концерты.
Пантокрин с ненавистью смотрел на кривляющегося
– Фаина! Святая женщина!
– причитал Бархан, кривляясь. Правая щека теперь дергалась не переставая.
– За что этот сатрап, этот старый пердун, этот развратник лишил тебя невинной жизни?! Мало его, мерзавца, мужики с балконов сбрасывали, в прудах купали, все ему неймется. Увидел крутую задницу и слюнки сладкие у мерзавца потекли, трахаться захотелось. Вот и пострадала ты, Фаина, из-за ненасытного желания этого срамца, этого кобеля! Слышишь ли ты меня, святая женщина?!
– Слышу-у! Слышу, демон!
– гулко прозвучал будто из загробной дали голос Фаины.
И хоть Пантокрин давно привык к подобным штучкам Бархана, все же по спине его прошел озноб, жутко стало. Он понимал, что статс-секретарь прибыл конечно не затем, чтобы поиздеваться над ним. Предстоит что-то серьезное. Скрипя сердце, правитель угодливо улыбнулся.
– Ты, Бархан, в таком почтенном возрасте, а употребляешь такие современные словечки, прямо как последний куклявый.
– Дурак ты, Пантокрин. Эти словечки придумывает у нас демон-шут, а уж потом внедрят их среди вашей молодежи. Он у нас такой выдумщик. Считает, что со временем все человечество будет разговаривать исключительно на его языке. И. похоже, все к тому идет. Ты мне лучше вот что скажи, Ромео, ты кроме своей любви способен о чем-нибудь ещё думать?
– Ну а как же. Я вот на медни шпиона разоблачил.
– Шпиона?!
– Бархан расхохотался.
– Шпиона, блин, нашел! Перепутал парень автобусы, а ты и рад стараться - есть повод поставить всех на уши в поиске врагов. Я тебя спрашиваю о Максиме?
Только тут Пантокрин вспомнил, что несколько дней назад он передал старшему черту письмо к Самому, где подробно рассказал о своем плане. Как же у него вылетело это из головы? Демон прав - виной всему так неожиданно свалившаяся на его голову любовь.
– Ну да, конечно, - пробормотал он.
– Я даже провел с проповедником предварительную беседу.
– Опять, негодяй, врешь. Ты и думать-то об этом забыл со своей Татьяной. Оставь девку в покое. Ничего у тебя с ней не получится.
– Это мы ещё посмотрим, - набычился Пантокрин.
– Ну-ну, ищущий да обрясщет. Это твое дело, подонок. Ты ведь не можешь без того, чтобы не делать людям пакость. За это ты нам и нравишься. Потому и пал на тебя выбор. Так вот, Хозяину твой план приглянулся. Сегодня же приступай к его выполнению. Я присутствовал на проповеди Максима. Человек он несомненно
умный и одаренный, а главное - способен зажечь своей идеей массы. А уж куда им идти будем решать мы. Верно?– Верно, - разулыбался правитель. Ему были приятны слова демона. Но он понимал, что с нечистой силой надо держать ухо востро. Потому спросил:
– А не украдет мою идею, кто-нибудь из ваших бесов?
Бархан рассмеялся, укоризненно покачал головой.
– Как говорил мой приятель Гоби: "Не надо искать черную кошку в темной комнате", Пантокрин.
– Но как мне пониться, это сказал какой-то китаец?
– Ну да, - кивнул демон и загадочно усмехнулся.
– Все мы отчасти китайцы. Ты должен уяснить себе очень простую истину, что если твой план одобрил сам Мефисто, то это значит - ты застрахован от неприятностей. Понял?
– Спасибо! Передай искренную признательность Самому.
– Передам. Что ж, действуй, негодяй. Действуй. Скоро ты из Пантокрина-мерзавца, станешь Пантокрином Святым. Хотя мерзкая суть твоя от этого, вряд ли, изменится. Соответствующую биографию великомученика и правдолюбца мы тебе обеспечим. Наши черти-писарчуки уже принялись за дело. Ну ладно, бывай, волчара, твори свои пакости! Я через недельку наведаюсь.
И демон исчез, растворился в воздухе.
А Пантокрина обуяла жажда деятельности. Но было уже слишком поздно и пора было подумать о покое.
Ранним утром следующего дня к нему в кабинет доставили Максима. Он спокойно поздоровался и сел в предложенное правителем кресло, внимательно взглянул на него большими скорбными глазами.
– Как поживаете, святой отец?
– вкрадчиво спросил Пантокрин.
– Спасибо, брат, хорошо.
– Здесь столько пришло писем от ваших благодарных прихожан с просьбой разрешить вам читать проповеди каждое воскресенье. Все восторгаются вашим умением донести слово Создателя до их душ. Я решил удовлетворить их просьбы. Вы не против?
– Спасибо! Буду только рад, - все также спокойно ответил Максим, хотя по проступившему на лице румянцу, было видно, что ему приятны отзывы "прихожан".
– Вы знаете, отец Максим, я долго думал о нашем с вами последнем разговоре, долго мучался. Вы были правы - меня обуяла гордыня. Обуреваемый ею, я, грешный и жалкий, аки червь земной, возомнил себя сверхчеловеком, способным встать вровень с Богом. Я даже придумал потешного бога Линитима Искусителя и заставил людей поклоняться ему. Грех мой велик, а искупление будет тяжким. Но я готов к нему. Особенно я понял это после смерти моей жены. Ее смерть послана мне в наказание!
– Пантокрин выдавил из глаз две слезы и они очень впечатляюще покатились по его дряблым щекам.
– Что я могу для вас сделать, святой отец, чтобы искупить хоть частично свою вину перед Создателем?
– Я радуюсь вашему покаянию, брат. Отпустите меня и моих товарищей из города, чтобы мы смогли продолжить, начатое здесь. Этим вы положите начало икуплению грехов своих.
– Я согласен, святой отец. Но позвольте спросить - что вы намереваетесь делать, покинув наш город?
– Я с друзьями обойдем все города и веси великой и необъятной Земли, чтобы донести слово Создателя до каждого человека.
– Но это невозможно!
– воскликнул правитель.
– Так будет. Мне было видение.