Городошники

Я пошел между столами:

– Задача на сегодня ясна – красиво разместим на планшетах схемы, генплан, фрагмент жилой группы…

– Как, и жилую группу тоже надо разрабатывать?

– И дом, и сельский клуб – но в следующем семестре.

– Так мы целый год будем с поселком возиться?!

– На будущий год мы будем возиться с поселком на сорок тысяч жителей. Мы будем делать генплан, жилую группу, многоквартирный дом и школу.

– А на пятом курсе что будет? Село на четыреста…

– Город на пятьсот тысяч жителей.

– И снова генплан, жилая группа…

– …парк и центр.

– А там и диплом, – грустно сказал Слава Дмитриев. – Не успеешь оглянуться, как…

– …нам станет мучительно больно за бесцельно прожитые годы!..

– Ха-ха!

Я пробрался в свой угол.

– Что, Люба, выбрали вариант?

– Выбрала…

– А почему нос повесили?

– Я?! Я не повесила…

– У нее не нос, а рука болит, – объяснил Слава Дмитриев, – и пока она проставляла этой перевязанной рукой плюсы и минусы по шкале оценки, она решила, что городошника из нее не получится, потому что она не с того конца начинает.

Я засмеялся:

– А с какого конца нужно начинать?

– Городошнику полагается начинать со схем и анализа, генплан разрабатывать, а дома потом. А объемщик начинает с домов – то есть идет от частного к общему, а не наоборот.

– А вы, Слава, с чего начинаете?

– Я, Герман Иванович, начинаю с идеи и образа и мыслю, как вы уже успели заметить, в трех измерениях, – он показал на макет. – А что такое генплан? У него есть только ширина и длина. Мне же еще нужна высота.

Он подумал и добавил:

– И Давыдовой тоже нужна. Пока она себе не представит конкретно, где что, какие дома… в общем, нам с ней фантазии на генплан не хватает.

Послышались унылые вздохи:

– И нам… и мне…

Я заговорил горячо, что можно хоть как начинать, хоть со схем и анализа, хоть с конкретных домов и идти от частного к общему и наоборот, и если образ найден, если он есть, то уж давайте-ка рисовать, дорожки и дороги прокладывать, деревья высаживать – то есть генплан сочинять!

Кислова напомнила:

– У меня тоже сначала был дом. Однако мне не позволили сочинить вокруг него генплан.

Я был настроен решительно:

– А что у вас сейчас?

Она опустила голову, угрюмо разглядывая свои руки. (Вязавшие в моем сне носочки для «солнечного дома».)

– Сейчас у меня совершенно новый, абсолютно современный генплан будет. У меня будут био-структуры.

– Ну что ж, почему бы и нет, – я сокрушенно смотрел на три ее версальских луча. Они были чем-то увиты (чем-то био-структурным), то ли виноградом, лазящим при помощи усов, то ли плющом, лазящим при помощи корешков—прицепок.

– Это био-дома, – она вскинула на меня глаза с нарисованными на нижних веках ресничками. – Без садиков-огородиков.

– Это же поселок, как без огородика?

– Как без хрюшки.

– И правда, как? Человек в деревне живет, ему и колбаску хочется иметь свою и…

– Что-то я, когда была в деревне – а у нас дача в Кашино, – не видела, чтобы они рвались хрюшек иметь. А тем более, колбаску. За колбаской они к нам в город ездят.

– Потому и ездят, что охоту отбили к огородикам. Недавно в передаче «Сельский час» председатель колхоза…

– Простите. В какой передаче?

– «Сельский час», так вот, председатель…

– А мы не смотрим такие передачи. Все как-то времени не хватает.

– И зря, ведь мы с вами поселок делаем!

– Мы с вами? – она проинспектировала меня внимательным взглядом. – Вы с Дмитриевым делаете футуристический поселок, но его вы не призываете следовать девизу «каждому частнику – свой огород». А мне вы рассказываете про колбаску и хрюшек. Почему?

Я развел руками, разглядывая усы и корешки «био-домов».

– Герман Иванович, – позвал Слава Дмитриев, – пойдемте чай пить! У нас торт!

Я сказал, что сейчас, побежал в кафетерий – он еще не закрылся, – купил пирожных и взлетел на наш этаж.

Из аудитории доносились печальные вскрики:

– …бумага волнами, придется перетягивать!

– Да брось, так сойдет для твоей идеи и образа!

– Я их еще не нашел!

– Ничего, Иваныч найдет.

Я остановился.

– Он не у всех находит, только у своих. Я хотела делать свайный поселок на воде, а он мне сказал, что рыбкам темно. Жалко рыбок.

Я прокрутил назад их вопросы, мои ответы и внутренне похолодел. Придется бороться с собой. Выучивать наизусть свои речи и декламировать их перед зеркалом (с камешком во рту, разумеется).

– …и когда только Десятов придет, сколько можно ждать!

– А ты не жди.

– Ну да, не жди! Десятов сказал, что проверит, как мы посещаем вечернюю консультацию!

– Хватит ныть, надоело сидеть, домой топайте.

– А Иваныч потом доложит, что мы не…

Я вошел в аудиторию.

– Иваныч вас не заложит.

На улице спохватился, что так и тащу коробки с пирожным. И с этими коробками в обеих руках я держал перед ними речь: Уходя, гасите свет, а Иваныч вас не заложит. Мне стало тошно от всех этих Оль, Свет, Мил, Ир, и стыд, как зубная боль, мучил.

– Почему вы рыдаете, Любаша?

– Я?! Я не рыдаю. Вы же видите, я скромно плачу.

Герман Иванович стал бегать вокруг, старательно придумывая, как бы меня утешить. Тогда я всхлипнула в последний раз.

– Это же только наши воспоминания. Еще чего не хватало, расстраиваться из-за них.

– Помните, вы убежали с консультации? Без пальто и без шапки.

– Не помню.

– Я тоже готова сбежать.

– Вы справитесь.

– Я справлюсь. Я справлюсь, справлюсь, справлюсь… Голубев перестал спать на занятиях, а это уже достижение.

Владимир Григорьевич взглянул на часы:

– Нам пора, Любовь Николаевна.

Сердце застучало, тук-тук, стучат каблуки, мы идем по красивому коридору, тук-тук, от кафедры до аудитории, до нашей аудитории, только там теперь не мы, а двадцать пять других будущих городошников.