Городская Ромашка

От воеводы оба вернулись пасмурными, Тур причем выглядел весьма растерянно. Они присели тут же, возле Ромашки, и после недолгого молчания Тур произнес:

–  Не понимаю, отчего… Я ведь брат ей, значит, с меня и спрос. Что-то он тебя винит, а?

Девушка посмотрела на Тура, потом на Мирослава.

–  Ромашка со мной в Вестовое пришла, - ответил Мирослав, с грустной улыбкой встречая взгляд девушки.

–  Сильно ругал?
– тихонько спросила она.

Мирослав качнул головой, задумчиво глядя на пламя костра, потом усмехнулся как-то по-особенному горько.

–  Это не из-за Ромашки, - сказал он и встал, вытащил две миски из своего мешка.

С костра уже сняли котел с кашей и люди с мисками шли за своей порцией. Мирослав тоже сходил и вернулся. Одну миску протянул Ромашке, вторую, где была двойная порция, оставил себе и Туру. Сивер тоже успел сходить за кашей, и неторопливо ел, поглядывая изредка на друзей и прислушиваясь к их разговорам.

Шатров было немного, и многие ночевали на улице, завернувшись в шкуру у костра. Естественно, никто не собирался оставлять девушку на ночь на улице, поэтому Тур с Ромашкой устроились в шатре. Девушку положили под стенкой, а Тур прилег рядом, словно загораживая ее ото всех своим телом. Сначала Ромашка беспокоилась о том, что и Мирослав, и Сивер остались на холоде, но Тур успокоил ее, что им - не впервой.

Мирослав уже собрался лечь и завернуться поплотнее, когда голос Сивера заставил его обернуться:

–  Что воевода сказал?

Мирославу даже в голову не пришло ответить что-то вроде "А какое твое дело?"

–  Велел присмотреть за Ромашкой, да чтоб она воинам беспокойства не доставляла и в пути не задерживала.

Воевода, конечно же, не был так немногословен. Еще и попенял сыну, что девушка за ним увязалась, да только об этом Мирослав, ясное дело, рассказывать не стал.

–  Любомира с ней не занималась?
– снова спросила Сивер.

–  Нет, - Мирослав, уже улегшийся на землю, приподнялся, удивленный вопросом.

–  А ты?

–  Нет.

–  Плохо, - пробурчал Сивер, отворачиваясь.

Мирослав некоторое время смотрел ему в спину, потом все же спросил:

–  Почему "плохо"?

Он слышал, как Сивер хмыкнул, и когда Мирослав уже не ждал ответа, обернулся.

–  Ты научи ее хотя бы блок ставить - пригодится.

Утром, во время завтрака Ромашка поймала на себе недоброжелательный взгляд воеводы из Вестового, отца Мирослава. На сына Вояр даже не взглянул, и девушке показалось, что это намеренно.

Девушка тронула Мирослава за локоть и прошептала:

–  Прости меня, пожалуйста. Я думала, ругать будут только меня… Мирослав!

Мирослав не сразу обернулся. Девушка вдруг подумала, что он, должно быть, слишком сердит на нее, но заглянув в светлые глаза, поняла - дело не в ней.

–  Ты плохо сделала, Ромашка, что не послушалась меня, - ответил Мирослав.
– Но отец сердится не столько из-за тебя, сколько… - он пожал плечами.
– Он считает, что плохо воспитал сына.

–  Это почему?
– удивленно обернулся Тур, сидевший по другую сторону от девушки.

–  У нас на многое разные взгляды. Он рассердился на меня еще тогда, когда я выступил на Совете за то, чтобы города не трогали.

–  Ну и что, - Тур недоуменно приподнял рыжеватые брови.
– Многие за это выступали. Я вон тоже…

–  Мой отец - воевода. И он не понимает, почему я выступал против войны.

–  Но ведь всегда лучше решать проблемы мирным путем, - вставила Ромашка.

–  В данном случае у нас это не получилось, - усмехнулся Мирослав.
– Так что отец оказался прав.

–  Ну так что же? Каждый может ошибиться. Неужели он до сих пор сердится из-за Совета?

Мирослав покачал головой, и Ромашка поняла вдруг, что есть что-то еще, о чем Мирослав говорить не хочет.

–  Может, это из-за меня?
– едва слышно прошептала она.
– Ты дружишь со мной, а я ведь - городская.

Грустная улыбка появилась на лице Мирослава.

–  Помнишь, Тур, когда твоя мать с Сивером лечили меня в Долине Ручьев? Отец заходил тогда. Я ведь все слышал, хотя вы и думали, будто я сплю или без сознания. Так получилось, что только Сивер знал, что со мной случилось во время боя. Я слышал, как Сивер рассказал обо всем моему отцу. Ты же был там, Тур, ты тоже все слышал.

–  Я… я далеко стоял. Да и не прислушивался. И за водой выходил разок.

Мирослав поднял руки, распустил ремень на затылке, пригладил рукой растрепавшиеся волосы и снова перетянул их ремешком.

–  Когда-то еще мой прадед дал обет не стричь волос, если мы победим в войне, что была тогда между нами и городом. Мы победили. И побеждали каждый раз, в каждой битве. С тех пор длинные волосы - это что-то вроде семейной традиции. Мой прадед стал героем, мой дед отличился во время великой битвы - девяносто шесть лет тому назад. Отец стал воеводой в Вестовом тоже не просто так - он завоевал свою славу на Рубежном, где не раз сталкивался с отрядами городских солдат. Я выступил против войны… Может поэтому, а может и не только… но отец считает меня трусом.

И Ромашка, и даже Тур удивленно открыли рты. Мирослав встал, потом наклонился, подхватил рукой шкуру, на которой сидел, и принялся аккуратно ее сворачивать.

–  Но ведь это неправда, - растерянно пробормотал Тур.
– Это вообще… А уж после того, что рассказал Сивер - как ты бился у Долины Ручьев…

–  Я не сделал ничего особенного тогда, - отозвался Мирослав, не поднимая глаз. Замер на секунду со свернутой шкурой в руках, потом поднял голову: - Давайте сюда свои свертки - пойду, заброшу на сани.

Вскинув на плечо три свернутые шкуры, Мирослав пошел к запряженным саням. Ромашка с Туром смотрели ему вслед.

Глава 28

На следующий день мороз усилился и пошел снег. Еще до полудня войско перешло Рубежный, и Ромашка уже с перевала угадала вдалеке на северо-западе очертания круглых холмов, расплывавшиеся бесформенными тучами в пелене снегопада. Именно эти самые холмы видели они с Мирославом, когда перелетели городскую стену на параплане. От холмов до города, как уже знала Ромашка, было рукой подать - немного пройти через редколесье да луг, а там - мертвая земля до самой стены.

Вьюга усиливалась, и идти становилось все труднее. Ромашка измучилась и устала, но хотя девушка знала, что может сесть на сани и никто при этом не посмотрит на нее косо - шла, как и все, сильнее опираясь на палки руками, которые пока болели меньше, чем ноги. Мирослав молчал, и ни девушка, ни Тур долго не решались заговорить с ним - всё думали о том, что сказал он утром. Теперь Ромашке стало понятно, почему отец так холоден с сыном, почему Мирославу так нелегко разговаривать с воеводой, но она не могла взять в толк, что же могло послужить поводом для такого необоснованного суждения воеводы Вояра о собственном сыне.