Городские легенды

Вы не представляете, что это было за квартира! Шестой этаж, две комнаты. А ремонт! А мебель! Закачаешься! У меня такого никогда не будет, а вот ей – Дженни – досталось все даром.

Не думайте, она очень быстро показала характер. Свое истинное лицо, так сказать. Каждый день – ей-богу не вру! – она водила парней, устраивала тусовки. Ну, вот как я могла подготовиться к экзаменам в таких условиях* Естественно, никак! Провалилась. А вот мерзавка эта поступила. Она – да, а я – нет.

Тетка тут же перетерла что-то там с моей матерью, и они начали меня в два голоса уговаривать остаться в Москве, мол, Дженни со мной не скучно. Ну, еще бы! Это ведь я, а не она, подтираю блевотину после ее вечеринок, это я выбрасываю бутылки, я улаживаю конфликты с соседями, когда те вызывают милицию. Дженни даже пальцем не шевелит! Всё я. Магазин, уборка, стирка. Домработница.

Я ей отомщу. Я знала, что однажды я ей отомщу. И я ей отомстила.

Как-то вернулась особенно поздно. Сперва ходила в кино, потом попала в пробку. В общем, еле-еле приволоклась с полуночи, а там!..

Господи, что там творилось! Какие-то пьяные парни, пьяная Дженни, лужи блевотины в коридоре, на кухне, всюду бутылки, остатки еды. А музыка грохочет так, что у чертей в аду уши закладывает.

Как я разозлилась! Схватила тряпку – если лужи не убрать сейчас, потом это присохнет, и ленолиум будет вонять. Тут Дженни заржала надо мной:

– Я же говорила, что она всё уберет! – Она повисла на парнях и ржала, скаля зубы. – Вы думаете, зачем ее мамань из провинции выписала? Чтобы подтирать дерьмо!

Ух, как я тогда заорала, ногами затопала.

– Прочь! Прочь! А то милицию вызову! Я вам сейчас покажу, зачем я выписана!

Парни сперва тоже заржали, но я одному половой тряпкой по морде, другому – быстро поняли, что лучше убраться. А Дженни скулила: «Не уходите, давайте потусим ещё!» Вот так и скулила, как щенки без титьки. Но парни предпочли убраться.

Я же набрала ведро мыльной воды, переоделась. Пока собирала в пакеты мусор, Дженни ходила за мной и нудила, что я испортила вечеринку, что я вообще жизнь ей порчу. Вот шалава! Я ей всё тогда высказала. А она заржала:

– Да ты мне просто завидуешь! – Она ржала и скалила свои зубы, между прочим, просто шикарные зубы.

Я огрела её тряпкой и велела убираться спать. Она запричитала, что всё расскажет матери. В общем, убралась. А я начала подтирать пол.

Пока тёрла в коридоре, слышала, как Дженни ходит. Напевает что-то. Хорошо ей, паскуде! Надо было её в блевотине оттаскать, вот тогда бы она попела. Потом слышу – идет на балкон. И звуки такие характерные. Я аж подскочила. Шестой этаж ведь! Она же окна соседям заляпает!

Выскакиваю, а она такая навалилась на перила и ржет. Весело ей. Еще задницей мне подмахивает. Вот шалава.

– Туда ей и дорога, - решила я.

За ноги дуру эту и через перила. А она летит и ржет, представляете? Плюнула я ей вслед и пошла на кухне пол тереть.

Тру и злюсь. Тру и злюсь. Только закончила тереть, как увидела, что кто-то в таз с грязным бельем наблевал. Ух! Вот же подлюги… Бросилась стирать. А ведь такое не просто в машинку закинешь – замочить сперва надо, чтобы отлипло все, прополоскать, и только потом в пузо техники. В общем, пока вошкалась со всем этим – рассвело.

Тут звонок в дверь. Я в чем была, в том и пошла открывать – в тапочках и футболке, вся потная, грязная. Открываю, а на площадке менты и бабулька-соседка, та самая, с которой их после каждой Дженниной гулянки мосты навожу.

Соседка ментам лопочет:

– Ой, шуму-то было! Вот сестрица еная пришла, повыгоняла. Слышала, как выгоняла. Потом они на площадке долго ругались.

Я стою, дышу тяжело. Устала. Как вдруг заору:

– Да угомонились уже все! Поздно пришли, надо было раньше!

Менты на меня уставились, как на дуру. Мол, мы тут вашу сестрицу… А меня такая злость пробрала, что сил просто нет! Ну и давай им про все горести свои выкладывать: полы там, да белье. А соседка мне поддакивает – так и есть, мол, так и есть. Менты глаза выпучили, молчат. Тут вдруг один увидел у порога пакеты с бутылками.

– Это они что столько выпили?

– Да, - говорю я, а сама чуть не плачу. И опять своё про полы да белье.

Они прошли, а я семеню за ними, толдычу свое: полы да белье, белье да полы. Один из них набрался духу, да говорит:

– Сестра ваша…

Я как про Дженни услышала, как заору:

– Да там дура эта, - руками машу, - куда отправила, там и есть! Дрыхнет шалава! А я тут… - и на балкон посмотрела.

А там Дженни стоит. Ржет. Только рот у неё красный и зубов нет. Я её увидала, да как заверещу:

– Дженни! Дженни! Дженни там!

Правда, они всё по-своему поняли, мол, только до меня дошло, что они сказать-то хотели. На диван усадили, соседка капли какие-то приволокла. А я верещу, плачу. В общем, хорошо всё закончилось.

Экспертиза у Дженни в крови такое количество алкоголя показала, что вопросов даже не возникло. Ещё и окна, ею порядочно загаженные, свою роль сыграли. Мол, пьяная была, вышла на балкон подышать свежим воздухом, ну и навернулась. То, что это я ей помогла, никто даже не подумал. Только теперь Дженни за мной по пятам ходит. Впрочем, я уже и привыкла.

На похоронах её, меня такой ржач пробрал. Все стоят вокруг гроба (он, естественно, закрытый), голосят. А Дженни там, среди них, и ржет. Рот у неё красный такой, зубов нет – при падении все выбило. Я смотрю на неё и самой ржать охота: всё у тебя, сучка, шоколадное было, только ты теперь мертва, а я нет! Даже слезы из глаз брызжут – так смешно. Мамань еная мне потом сказала, что даже и не подозревала, как я дочку её любила – вся исгримасничалась на похоронах. Смешно!

В общем, я осталась в Москве, в её квартире. Так тётка захотела, мать моя согласилась. А мне хорошо-то как! Тётка теперь говорит, что я у неё одна, что теперь всё её – моё.

Ну, ещё бы! Пусть попробует не моим стать. Я теперь знаю, что в таких случаях делать.

04.07.2010

Прорицательница

Черная фигура в балахоне казалась смешной и ужасной одновременно – уж слишком все было пафосно!

– Зачем Вы пришли?

Голос прорицательницы оказался красивым, звонким, но все-таки немного искусственным.

– Я?

Аркадий оробел. Он неуверенно топтался на пороге комнаты, не знал, куда деть руки.

– Мы здесь одни, - сказала прорицательница.

– Да, одни…

– Проходите.

И Аркадий прошел.

Он сам не знал, почему пришел сюда. На самом деле во всю эту мистическую чушь он не верил! Назойливая реклама с вызывающим лозунгом «Только я знаю, где выход из Вашей ситуации» уже давно мозолила ему глаза и в метро, и в газетах. Ей он тоже не верил. Уж слишком убедительно! Того и гляди, обманут.