Горсть патронов и немного везения
Шрифт:
Стукнуло семь, дождь кончился, по сонному городу растекались асфальтовые сумерки. Шериф вовсю давил ухо, ему снились Елисейские поля. Позвонил Дима Киселев, остававшийся за старшего на доджане, спросил, буду ли я на тренировке. Я велел передать Полищуку, что его ждут в «Собачьем рае» в Нагатине.
Пока разогревался супчик на двоих, дозвонился в хирургическое отделение госпиталя МВД и попросил к телефону дежурного врача. Им оказался Гриша Веденин, ассистировавший доктору Рэмовой во время экспериментов на моем раненом брюхе.
— Григорий Ефимович, всегда ваш Женя Столетник!
— О-о!
— Да нет, Ефимыч. О ране я уже забыл. Тут другое. Нужно отыскать в рабочей картотеке или в архиве некоего Решетникова Викентия… отчества не знаю, но, возможно, на букву Я. Знаю, что в восемьдесят шестом он был старлеем, участковым 157-го отделения. Сейчас не работает.
— Когда уволился?
— Понятия не имею. Лет ему сорок или около этого.
Он шумно вздохнул:
— Я уже должен быть дома. Зонт забыл, пережидал дождь. Ну да чего не сделаешь ради такого веселого человека. Повтори еще раз…
— Решетников Викентий. Если их несколько — смотрите запись по поводу ожогов кистей рук первой-второй степени.
— Погоди, сейчас направлю Люсьен в регистратуру.
— Спасибо!..
Потом я позвонил по телефону, который назвал Рыжий. Долгие гудки удивили и насторожили меня: как правило, те, кто предлагает услуги диспетчера, все время находятся дома. Это калеки, пенсионеры, мамаши с грудными детьми, у которых из всех средств производства только то и есть, что телефон, а из природных способностей — умение говорить и умение молчать. Я записал номер на отдельном листке для заметок и спрятал его в бумажник, затем принялся за суп, перелистывая рекламное приложение.
АО «Земля» предлагала освоение чердаков, расселение коммуналок, покупку-продажу квартир, строительство коттеджей и другие операции с недвижимостью. «Под ключ» продавались коттеджи в Никольско-Архангельском. Самый дорогой стоил миллион долларов; самый дешевый — двести тысяч. То есть, если бы я продал свой офис, квартиру, Танькину квартиру, машину, мебель. Шерифа и попугая Прохора, то не хватило бы даже на сарай во дворе. В одном месте я нашел объявление банка «Риэлтер-Глобус», предлагавшего господам пластиковые карты и все виды банковских операции с валютой. Еще в одном — акционерное общество «Автостройтранс сервис» приглашало на работу главного бухгалтера. Итого — шесть. Больше такого количество объявлений не помещала ни одна фирма.
Я доел суп, выпил кофе, сделал бутерброд с салями и, наполнив термос, положил все это в сумку, в одно отделение с «набором юного взломщика», десятиметровым тонким шнуром, способным выдержать танк, перчатками, лупой, фонарем и прочей чепуховиной. Каждый из этих предметов всегда мог оказаться полезным, и я, никогда не знавший, что будет со мной через час, возил эту сумку с собой постоянно. Интуиция подсказывала, что домой я вернусь не скоро, во всяком случае — не раньше полуночи, так что самого усталого пса в мире придется брать с собой.
Телефон сработал только через полчаса.
— Да, Лелечка! Я на проводе.
— Это Квинт. Спускайся, — со двора послышался клаксон.
Приятель Толи Квинта оказался низкорослым
очкариком. Текст, который он использовал для рекламы «Ауди-100», был явно заучен раз и навсегда.— Теперь скажи, какого она хоть цвета? — попросил я, потому что освещенный электричеством с первого этажа бок машины не давал представления о цвете — серебрился, и все.
— О, у нее замечательный цвет: фисташковый с перламутровым отливом!..
— Ладно, поехали, — прервал я его, уразумев, что говорить он может очень долго — ему за это платили.
Мы уселись втроем в машину, действительно очень послушную и простую в управлении.
— В бортовом компьютере стала иногда мигать лампочка и сбрасывает звуковой сигнал, — как бы невзначай заметил приятель Квинта.
— И что это означает?
— Неисправность, только не знаю какую. Раньше этого не было.
Я нажал тормоз:
— Да ты что, парень, с ума сошел?! Да, может, она закипит или застучит у меня в самый неподходящий момент?
— Фирма гарантирует, — спокойно ответствовал очкарик и стал похож на попугая Прохора.
Мне оставалось только чертыхнуться и потребовать внести это предупреждение фирмы в договор.
— Машина — она ведь как живое существо, — разглагольствовал он, засовывая полтинник за доставку в кожаное портмоне. — Ей тоже хочется о чем-то поговорить.
— Пошел к… — вытолкал я его за дверь у станции метро «Измайловский парк». — Мерзкий тип, — сказал я Толе, когда мы остались вдвоем.
— Мерзкий, но нужный, — изрек он. — А за машину не бойся — хорошо идет, я слышу.
За тридцать минут обкатки сигнала больного компьютера я не услышал, лампочка не мигала. Машина слушалась руля, работала исправно, и я уже почти полюбил ее и даже придумал ей имя — «фисташка». Когда подъехали к дому Квинта на Прядильной, Толе не хотелось выходить из салона.
— Что бы я без тебя делал, — пожимая ему руку, сказал я на прощанье.
— Ездил бы на своем «Ягуаре» и не выдрючивался, — хмуро ответил Квинт. — Очень нужно выбрасывать на ветер такие деньжищи.
Я невольно засмеялся:
— Толя, ты не меняешься! Четыре года тебя знаю, а улыбку на твоей физиономии видел — по пальцам пересчитать.
— Пять, — сказал Квинт.
— Чего «пять»?
— Пять лет мы знакомы, а не четыре.
— Да нет, не может быть. Когда труп-то в гараже нашли, в девяносто третьем?
— В девяносто втором. В девяносто третьем матюшинский процесс был, в феврале.
Он открыл дверцу, чтобы выйти, и тут вдруг раздался акустический сигнал — тоненький, как будильник наручных часов, — а на панели компьютера замигала красная лампочка.
— Что за фигня? — шепотом спросил я у Квинта.
Он захлопнул дверцу, но сигнал продолжался еше секунд десять. На какое-то мгновение мне показалось, что там, внутри «фисташки», кто-то сидит и будто хочет мне что-то сказать по-своему — то ли пожаловаться, то ли есть попросить.
Сигнал прекратился внезапно и беспричинно, так же, как и начался. Мы с Квинтом посмотрели друг на друга, в его взгляде тоже застыло недоумение, хотя, казалось бы, ничего особенного не произошло — просто где-то в компьютере замыкало контакты.