Горсть патронов и немного везения

— В двенадцать погрузка в машины и расчет, — сообщил.

— Я на тебя два часа угробил! — зло сказал я. — По сто двадцать баксов каждый! Пошли отсюда, тошнит.

Пропитанный креозотом воздух был для меня как океанская вода для Ихтиандра. Викентий вышел следом, задвинул дверь.

— Ты его уложил? — догнал меня, пришаркивая совсем отвалившейся подметкой.

— Устал человек, прилег отдохнуть.

Больше мы ни о чем не говорили. Я открыл дверцу, взяв Шерифа за ошейник, подвел к Викентию.

— Свои, Шериф, свои. Хороший, хороший!.. — дал обнюхать его одежду, всерьез опасаясь, что пес потеряет обоняние. — Это Викентий, Шериф. Викентий.

Шериф чихнул, помотал головой и, решив, что для первого знакомства с него достаточно, потащил меня в кусты.

Бутерброд они разделили пополам. Пока Викентий ел, изо всех сил стараясь не показать мне, что голоден как волк, до самого Сокольнического вала я не задавал вопросов.

— Два часа, говоришь? — завинтив крышку от термоса, пробормотал он. — Звонил в поликлинику. Потом ездил к Маше. Она дала Севкин телефон. Племянник Сашка — мои координаты. Что ж, неплохо.

Наши взгляды встретились, и я невольно засмеялся. Он тоже — глазами. В воздухе повис немой вопрос, и я почувствовал, что пора переходить к делу.

— Где ты два года был? — спросил напрямую.

Он понимал, что интерес мой не имеет ничего общего с любопытством, сосредоточенно смотрел на дорогу, обдумывая наиболее лаконичный вариант ответа.

— Сначала в тюрьме, потом на зоне, а после побега — в банде, — поведал с несвойственной ему пространностью.

На шутку не походило. По всему, он вообще не умел шутить.

— Сдал банду-то?

— Под протокол. С главарем и центнером героина.

— И что?

— А ничего. Получил медаль и майора. Уволился и дело с концом.

— Зачем? Чтобы марки клеить?

Решетников насупился и замолчал, а я не стал лезть к нему в душу. Он ушел из органов сам, получив награду, повышение в звании и отметку об излечении от наркозависимости. А значит, причина происшедших с ним перемен лежала в плоскости его убеждений или в личной жизни, о чем расспрашивать не принято, захочет — расскажет сам.

Тишину в салоне снова нарушил сигнал компьютера.

— Это что? — поинтересовался Викентий.

— Прокатная тачка, — объяснил я. — Некогда было перебирать, такую пригнали.

Он оглянулся, без опаски потрепал спящего Шерифа. Я почувствовал его взгляд на себе.

— Остановись, — тоном, не обязывающим к немедленному исполнению, попросил он. — Только с полосы не съезжай.

Я убрал передачу и покатил, не тормозя, на нейтралке, включив для оправдания такого маневра аварийную сигнализацию. «Фисташка» накатом прошелестела до самого Окружного проезда. Как только она остановилась, мимо на высокой скорости пронеслась какая-то иномарка. Красный глаз невидимого чудища подмигнул в последний раз и закрылся; динамик подавился выматывающим душу писком.

— Знакомая? — посмотрел вслед пролетевшей над Измайловским шоссе машине Викентий. — От самого Савеловского за нами шла. Тебя, часом, не пасут?

Я снова включил передачу, набрал скорость.

— С чего ты взял?

— Показалось. Может, радар на ней стоял. Оснований связывать произвольное срабатывание непонятного сигнала с возможной автослежкой я не видел: во-первых, огонек мигал и в моем дворе, и во дворе Толи Квинта, а там, кроме «фисташки», машин не было; а во-вторых, очкастый агент по прокату из «Ависа» меня предупреждал о неисправности. Тем более все равно в ремонте компьютеров я не намного превзошел представителей племени мумба-юмба и подозревал, что у Викентия с этим делом тоже обстояло хуже, чем с акцизными марками.

Я въехал во двор, аккуратно втерся между голубым «Запорожцем» Аркадия Макаровича с опознавательным знаком «Инвалид» и ижевским фургоном.

— Станция Березай, кому надо — вылезай, — объявил. Потом поставил «фисташку» на сигнализацию для детей до четырнадцати, которым еще не пришло время нести уголовную ответственность; на тех, кто постарше, эта система действовала, как газовый баллончик на танк.

Едва переступив порог, Решетников аккуратно расшнуровал насквозь дырявые ботинки со следами краски, глины, нефти, силикатного клея и всех прочих мест, где он шабашил в последнее время; любовно заправив внутрь шнурки, поставил их в уголок. Затем снял ватник, поискал глазами, куда его повесить. Я ему помог: расстелил ватник на полу, поставил на него ботинки.

— И все остальное — сюда же! — приказал. — Пока ты будешь отмываться, я снесу это в химчистку.

Под химчисткой я подразумевал, разумеется, мусоропровод.

Пара нового белья, брюки, пиджак и белая рубаха у меня нашлись, подобрал я и вполне приличные туфли. В шкафу висело старое черное длиннополое пальто с белоснежным шарфом в рукаве, нужное мне разве что в качестве маскарадного костюма: время сделало подобный наряд, еще недавно бывший в моде, униформой бригадиров из преступных группировок, и я не носил его по принципиальным соображениям. Но на Викентии с его хемингуэевской бородкой все это должно было выглядеть иначе. Черная же фетровая шляпа с широкими полями и вовсе должна была сделать его похожим на киногероя, шагнувшего с американского экрана в русский народ: что-то среднее между суперменом и разночинцем.

Мылся Викентий долго. По моим расценкам — долларов на шестьдесят. Но я его понимал и не торопил — успел приготовить в духовке ножки Буша с луком и картошкой, накормить пса и полить кактус.

— Дожил, — грустно сказал Викентий, оценив себя в зеркале.

Все было ему слегка длинновато, но по ширине — в самый раз.

— Только не нужно комплексовать, — достал я из сейфа розовые папки от Александрова с документами и фотокарточками по делу Ямковецкого. — На разговоры «за жизнь» у нас не осталось времени, Викентий. Поэтому совместим приятное с полезным — за ужином я тебе все объясню.

Предложения выпить по рюмке виски он не принял, коротко мотнул головой: «Не пью и не тянет!» Я тоже не стал. В двух словах изложил ему суть — начиная с визита Илоны и опуская мелкие подробности, не относящиеся к делу, как-то: разгром китайского концлагеря и поездки по Птичьим рынкам. Викентий ел смачно и неторопливо, не поднимая на меня глаз, но я видел, что в голове его происходит напряженная аналитическая работа.

— Посмотри-ка, — положил я перед ним сводку ГУВД от 86-го года, в которой упоминалась его фамилия.

Он дожевал, вытер салфеткой руки, двумя пальцами взял у меня бумагу и прочитал чуть заметно шевеля губами и кивая.

— Помнишь такого? — спросил я с надеждой, когда он вернул мне документ и как ни в чем не бывало принялся за следующую ногу американского петуха.

— Смутно, — ответил он. — Но случай, конечно, помню. Я тогда впервые «ПМ» на поражение применял, как забыть. Четверо моих подопечных с участка по этому делу пошли, следователь несколько раз вызывал.

Я рассказал о Матюшине и подброшенном в яму Квинтова гаража жмурике (хотя никакой уверенности в том, что это имеет отношение к делу, у меня не было), о Рыжем, гонке за «капелькой», старухе диспетчерше, налете на контору Вали Александрова и обо всем, что мне стало известно от Новожилова. Оказалось, одно время Решетников снимал дешевую квартиру (ночлежку, он сказал) через риэлтерскую контору «Земля» в ЮЗАО. Когда же я дошел до оценки деятельности Майвина «Альтернативой», он презрительно хмыкнул и покачал головой: «Ну дают!»