Горячее лето 42-го
Шрифт:
Перед уходом я пообщался с особистом, он дал понять, что хочет поговорить. Полчаса всего, я торопился покинуть эти края, время поджимало, я же не знал, что мне два карательных батальона встретятся. Он мимоходом удивился, что я уже не старлей, в петлицах шпалы капитана, изучил мои документы, все метки и все, что положено, было отмечено, явно запомнив номер удостоверения. Я сообщил ему, что звание получил всего двое суток назад, пояснив, что самолетом доставили вместе с формой. Тот покивал, явно не поверив, что-то он знал, но что – не говорил, вернул удостоверение и стал уточнять некоторые вопросы по старым моим делам, на что я всегда отвечал, что давал подписку о неразглашении. А вот по следующему заданию ответил честно, мне выгодно, если немцы узнают и засаду решат устроить, больше набью. И пояснил, что получил приказ уничтожить карательные националистические батальоны, на что услышал горячее одобрение. Видимо встречался или слышал о них. Вот на этом простились, и я укатил прочь. А сейчас вот и до аэродрома добрался.
Глава 16
Любая война популярна в течение первых тридцати дней.
Так
В общем, я решил, рейду на Умань быть, заодно освобожу два крупных и три небольших лагеря военнопленных, отправив освобожденных в сторону партизанского края Давыдова. Тем более дорогу я им освободил, а где оружие собрать от двух карательных батальонов, расскажу. Так вот, аэродром не боевой, глубоко тыловой, потому, то, что я обнаружил тут всего три машины, плюс две в ангаре на ремонте, меня особо не удивило. Было два военно-транспортных самолета Go-244, причем специализированных, их использовали для выброса десантников. Я посмотрел в штабе. Оказалось, они тут застряли при перегоне, партизаны взорвали запасы топлива, и пока не привезут, и стояли. Третий самолет уже был приписан к этому аэродрому, и именно он осуществлял разведывательный поиск по запросу командиров тех румынских дивизий, что блокировали Давыдова. Застрял по той же причине, нет топлива. Модель была «Хеншель-126», наши бойцы его «костыль» называли, но топлива как нет, так и не было. Однако я вывернулся. Пробивал баки транспортников, сливая, что там было – в ведро, затыкал отверстие, чтобы лишнее не вылилось, и переносил в «хеншель» заливая в его баки, тот на «шторьх» был похож, уверен, что справлюсь с ним. Остатков в баках транспортных самолетов, что я чуть позже продал, вполне хватило заправить этот ближний разведчик, и он мне нравился куда больше «шторьха». Немцы тупые, сами могли бы догадаться, да куда им. Сами транспортники и всю уцелевшую технику я продал. Дальность у «хеншеля» семьсот километров, на триста больше чем у «шторьха», скорость крейсерская двести семьдесят, тогда как у «шторьха» сто пятьдесят. Быстро доберусь, тут до Киева меньше двухсот километров по прямой.
Закинув хвост на корму Т-44, я закрепил его и отбуксировал самолет подальше, в чистое поле, накрыв маскировочной сетью, после этого погнал в сторону ближайшего лагеря, а то времени полтретьего ночи, скоро рассветет, а я за ночь хотя бы часть лагерей хотел бы освободить и направить их в сторону партизанского края. Чем вооружить их – имеется, две уничтоженные дивизии, а это без малого двадцать пять тысяч, согласно счетчику. Карательные батальоны сюда не входят. А хорошо, что у немцев на секретной карте (нашел тут в сейфе) все эти лагеря отмечены, не знаю почему, может, облет делают, проверяют? Как бы то ни было, но карта полезная. Сами пленные это только подтвердят. Освободил я сначала самый крупный лагерь. По размеру там тысяч десять будет. Видимо те, кто в Уманский котел попали в прошлом году.
Расстреляв артой казармы, танками вышки, я добил охрану и, взломав ворота, въехал на своем Т-44 на территорию. Забрался на крышу, чтобы меня все видели. Фары стоявших позади танков освещали, я же смотрел на огромную массу пленных, что стекались ко мне, попросил тишины и, когда наступила, сообщил:
– Я – капитан Шестаков, командир маневренной бронегруппы, что проводит рейд по тылам противника. Больше представителей Красной армии тут нет. Освободил я вас для дела. Тут кто как пожелает. В ста восьмидесяти километрах отсюда, на юге, есть партизанский край, который сейчас активно расширяется. Старшим там полковник Давыдов. У вас есть шанс дойти до него и влиться в ряды партизан, дожидаясь, когда наша армия дойдет до этих территорий. По дороге сюда я уничтожил два карательных батальона, там вы сможете собрать оружие и боеприпасы. Если есть командиры среди пленных, советую принять командование и вести добровольцев к Давыдову. Дорогу до него я подчистил, но, если встретите полицаев и комендатуру в селах и деревнях, советую уничтожать. На этом прощаюсь, за остаток ночи у меня в планах освободить еще один лагерь. Тут их пять в округе, остальных днем освобожу. Удачи, товарищи! Командирам подойти ко мне, поделюсь картой.
Пока бойцы, покидая лагерь, разгребали остатки казарм и вышек, собирая, что уцелело, ко мне подошли два десятка командиров, одному, старшему по званию, майором оказался, в прошлом командир БАО, я передал карту, отметил, где партизанский край, где мы, а где то, что осталось от карательных батальонов. Он, командуя, уводил людей, разбежалось немало, пользуясь темнотой, около полутысячи. Я поделился сотней ППС и патронами к ним, пятком ПТР и десятком ДП, остальное сами доберут. Вообще, для Давыдова это серьезная подстава. Он жаловался, что не знает, чем кормить уже имеющихся людей, да и жители местных городков, сел и деревень сами впроголодь живут, разграбленные румынами и немцами. Приходится проводить постоянные поиски и атаки складов и комендатур, а тут еще эти. Ничего, пусть и их к делу приставят, чтобы припасы добывали и расширяли партизанский край. Тем более они
скоро пригодятся, места тут открытые. Немцы нагонят войск, бои серьезные предстоят, будет с кем воевать.А я погнал дальше и освободил малый лагерь военнопленных, командирский. Ранее я его пропустил, мимо проскочив, решив с крупного начать. Шум уже стоял по округе, потому из Умани вышла колонна пехоты, видимо гарнизон не знал, что тот остался, не перекинули к границам партизанского края. Видимо, что-то оставили на всякий случай и отправили на мольбы о помощи двух лагерей. Я специально дал им отправить сообщение, побью противника в открытом поле. Командиров было семь сотен, всех вооружил, вещмешки выдал с припасами, рассказал, куда отправил другую группу, освобожденных, перехватить их можно легко, и погнал дальше. Уже когда светало, я две немецкие пехотные роты положил на дороге, никто не ушел. Пройдя сквозь Умань с одной стороны на другую, нанося немцам немалые потери, тут в основном тыловики стояли, хотя расстрелял и гестапо, и здание комендатуры, местного оккупационного правительства, погнал дальше. Расстрелял железнодорожную станцию, несколько зенитных батарей. Вообще со станцией мне повезло, как раз эшелон войсковой заходил, в этот раз уже чистые немцы, похоже, пехотный батальон, да не тыловой, явно фронтовики, в боях за станцию два танка мне сожгли, час я там пробыл и, разрушив все кроме складов, у меня на них планы появились, поехал дальше.
С другой стороны Умани было еще три лагеря, два я освободил и к обеду закончил. Я приказал им брать город и склады под охрану, отправить Давыдову посыльных, чтобы часть сил сюда перекинул, запасы продовольствия тут солидные. Надо за подставу извиниться и хоть так ему помочь. Общее количество освобожденных составило двадцать семь тысяч. Вот с пятым лагерем военнопленных не все так просто оказалось. О нем отдельно. Там содержалось порядка двух тысяч, и видимо охране доставили приказ уничтожить пленных. Я застал их, когда те пехотной колонной спешно уходили. Догнал и уничтожил, там две роты было, румыны. А потом скатался к лагерю. Работали там пулеметами, потом штыками добивали раненых. Выживших не было, да и карта показывала, что работа очень тщательно выполнена. Эх, если бы не тот пехотный батальон, что меня задержал на железнодорожной станции, может быть, и успел. Я развернулся и вернулся в Умань, где до семи вечера так зачистил город, помогая освобожденным пленным и снабжая их оружием, что противника не осталось. Да и подпольщики помогали с зачисткой. Склады все уже под охраной, часть зениток установили, небо контролируют.
В городе командовал капитан Ильин, пехотный командир, среди бойцов укрывался в лагере, под видом простого красноармейца. Посыльного Давыдову он отправил, заодно с приказом развернуть и отправить к Умани тех, что я ранее освободил. Тут немалые силы нужны, чтобы удержать город, пока будут вывозить продовольствие. Кстати, работал я очень аккуратно, стараясь не наносить больших повреждений. Железнодорожный мост через реку расстрелял артой, свалив его в воду. Пусть чинят. Радовались, цветы кидали на танки, бывших пленных обнимали, я вылез, обнимания со мной тоже были, со слезами на глазах, но пришлось огорчить, сообщая, что я из рейдовой группы и немцы вернутся, придется им до следующего года освобождения ждать. Это если Давыдов не оставит город. Посоветовал на складах забрать часть, сделать запасы продовольствия, охрана препятствовать не будет. А чтобы немцы и румыны не зверствовали, если город действительно оставят, на стене одного из зданий у комендатуры я на немецком языке написал, что не советую устраивать карательные действия по отношению к жителям Умани, иначе я навещу их родных в Германии и найти смогу. Заодно и соседи пострадают. Причем будут знать, за что их и кто виноват.
Вряд ли это их остановит, но хоть попридержит.
О партизанском крае я сообщил, желающие могут перебраться туда, но честно предупредил, что там стоит остро вопрос с продовольствием. Попрощавшись, я поехал прочь, по пути загнав танки в реку, и дальше прогулялся пешком, до стоянки самолета, его, к счастью, не нашли, так что, устроившись под крылом и готовя ужин, изучил те две папки, что набрал в гестапо. Кстати, заключенных из камер освободили до меня, подпольщики. Они и поделились этой информацией, что насобирали по кабинетам и в архиве. Меня интересовало местоположение других карательных батальонов, надеюсь, что тут найду. Да и охранные дивизии немцев интересовали меня, их тоже собирался проредить, раз уж такое неплохое задание дали. Солдаты этих дивизий тоже зверствовали и были замечены в карательных действиях. До наступления темноты часа три, я решил немного поспать, а то шестые сутки на ногах, отдых тоже нужен, а ночью вылечу к Киеву. Поужинав, отложив окончательное изучение документов на более позднее время, хотя интересную информацию я нашел, вскоре уснул в спальнике.
Самолет гудел в ночной тишине. «Хеншель» оказался куда более сноровистым, и управлять им мне было непривычно. Однако в полете я уже полчаса, пролетел около сотни километров и немного освоился. Время полночь, проспал я четыре часа, еще час после пробуждения потратил на завтрак и изучение документов. Летел я к Виннице. Согласно документам, что я получил, там находилось два лагеря, для красноармейцев и командиров. Кроме того, там же имелся лагерь для старшего командного состава РККА. Никакой информации по карательным батальонам, что могут размещаться в Виннице, у меня не было, чисто освобождение своих, я собирался создать в тылу у немцев сильные группы бойцов и командиров, чтобы отвлекали силы с фронта, а сам лично займусь карателями и охранными дивизиями. Совершив посадку рядом с леском, я неожиданно был обстрелян, самолет вспыхнул, а я открыл дверцу, зажимая пулевую рану в боку, матеря себя, как я мог забыть про ставку Гитлера рядом? Кажется, «Оборотень» называется. Выкатившись наружу, я отбежал в сторону, чувствуя, как немеет тело. Попадание в печень, не так и много времени у меня осталось, и терять его смерти подобно. В стороне начали взлетать осветительные ракеты, попадание снаряда разметало обломки самолета и погасило пламя, но мне было плевать, потому купил ИС-7 и, с трудом забравшись на корму, по танку уже не только пулеметы, но и пушки били, вниз головой скатился в башню. Тут еще ногу дернуло, то ли осколок, то ли пуля. Я сразу задействовал аптечку.