Горячие точки на сердце

— Места всем хватит.

— А если тесно будет?

— Ежели что — у меня и сарай большой, — блеснула она глазами. — Так что разберемся, мужики.

— А что возьмешь за постой? — поинтересовался Матейченков.

— Ничего.

— Это как?

— Ни копейки.

— Нам повезло, Сергей Сергеевич! — с пафосом произнес генерал. — В наш век чистогана встретить такой альтруизм — величайшее счастье. Ты не находишь?

— Нахожу.

— Ладно вам, мужики. Айдате.

— Так не годится, — покачал головой Матейченков. — мы не можем обижать женщину, тем более одинокую.

— Так чего вам надо?

— Уточнить диспозицию. Что входит в наши функции?

Она деловито произнесла:

— Ну, по мужицкому делу немного пособите.

— Это как?

Она стрельнула бойкими глазенками:

— А то сами не знаете!

— Представь — не знаю, — сказал Завитушный.

— Ну, там дровишек на зиму напилить да нарубить, ишо плетень подправить, покосился, как дед старый.

— Все?

— Ну, и прочее по хозяйству.

Матейченков уточнил:

— Что входит в понятие «прочее»?

Она промолчала, только слегка покраснела.

— Вот что, девушка, — строго произнес Завитушный. — Почесали язык — и хватит. Ступай отсюда подальше, чтоб тебя не было видно.

— Я вам мешаю?

— Мешаешь.

— Я вам ничего плохого не сделала…

— Еще чего не хватало. Если бы сделала — был бы другой с тобой разговор.

— Я от чистого сердца…

— Иди своей дорогой.

— Свободная площадь…

— И не оглядывайся. И запомни: мы с товарищем а-бо-ни-ро-ва-ны, понятно?

Разобиженная в своих лучших чувствах молодая женщина отодвинулась от них бочком и вскоре затерялась в толпе.

…Она пробиралась прочь, возмущенная, не обращая внимания на расталкиваемых и их обидные реплики. Даже рот забыла закрыть от возмущения.

Почему они так с ней обошлись? Что плохого она сделала? Она к ним со всей душой, а они… Все мужики — свиньи, правильно девки говорят. А может, они…

Она даже приостановилась от внезапной мысли. Какое там слово сказал ей мужик на прощанье? Мы, говорит, або… або… А может, это слово означает, что они оба… Тьфу, и подумать противно!..

Женщина ускорила шаг и вскоре оставила толпу митингующих далеко позади, но негодование продолжало клокотать.

— Зачем ты ее так шуганул? — спросил Матейченков, когда женщина скрылась из вида.

Завитушный лаконично ответил:

— Заслужила.

— Баба как баба. Политикой, видишь, интересуется, хотя в мозгах каша.

— С чего ты взял, что политикой интересуется?

— На митинг ходит.

— Не за политикой она ходит.

— А зачем?

— За клиентами.

— С чего ты взял?

— Иван Иванович, дорогой, эта дамочка как раз по нашей с тобой части, — сказал Завитушный.

— По какой-такой части?

— По военной.

— Не понял.

— Да я припомнил, где я ее, заразу, видел! — воскликнул Сергеич. — ее фотка у нас перед горотделом милиции висит. Но не на доске почета, а в рубрике «Они позорят наш город». Шалава, каких свет не видел, — добавил он.

— А на вид не скажешь.

— Мимикрия. Так, кажется по-ученому это называется. А еще я припомнил, с полгода назад был в городе скандал, с ней связанный. Ворота ей дегтем мазали. Думаю, за примерное поведение и отличные успехи.

— Так вот в какой домик она нас приглашала.

* * *

Как это ни смешно, но едва они с генералом, как обычно, пришли на постоянный митинг и заняли привычное место, Завитушный первым делом посмотрел, где его вчерашняя знакомая. И увидев ее стоящую поодаль в какой-то напряженной позе, почему-то успокоился. «Второй акт. Все действующие лица на месте», — подумал он, усмехнувшись.

— Чему радуешься? — спросил Матейченков.

— Своим мыслям, с твоего позволения, — произнес Сергей Сергеевич. — Как ты, разрешаешь?

Генерал пожал плечами.

Сергеич нет-нет, да и поглядывал на вчерашнюю дамочку — он даже не спросил, как ее зовут.

Острым и каким-то змеиным, немигающим взглядом она поглядывала на стоящего рядом с ним генералом, затем отвела взгляд куда-то в сторону и вверх. Странно, она глядела в небо, как будто совсем не интересовалась тем, что происходит на митинге, на который сама же пришла. А точнее сказать, приехала, вспомнил он вчерашний вечер и то, как эта особа по-хозяйски нырнула в явно ожидавшую ее машину.

Через какое-то время он снова глянул на женщину — она не поменяла взгляд, по прежнему смотрела куда-то вверх.

Ворон она, что ли, считает? — с неприязнью подумал Завитушный и проследил за ее взглядом: нет, она смотрела не в небо, а на крышу четырнадцатиэтажного дома, который фасадом выходил на площадь. Большая часть окон была распахнута, жители, находясь в домашних условиях, могли слушать выступающих на митинге. А часть окон была задраена, этим надоел бесконечный шум, и они всякими способами старались от него избавиться.

Но что же там, на крыше-то, интересного? Слуховое окно? Но в нем никого нет. Сергей на небольшое время отвлекся, слушая чье-то выступление, а когда посмотрел на интересующую его женщину, то убедился: она не поменяла направления взгляда.

И не тревога, а какая-то тень тревоги коснулась сердца и уже не покидала его. Припомнилось громкое убийство, которое потрясло всю Москву. Это случилось три — четыре месяца назад, когда он был там в командировке. Видный уголовный авторитет был убит в самом центре Москвы, возле Краснопресненских бань. Это были, по всей вероятности, разборки между различными бандами. Убийство было тщательно спланировано. Авторитет был убит выстрелом снайпера, который был произведен из слухового окошка на чердаке. Авторитет с кучей охранников вышел из бань и направлялся к своему «Мерседесу»… «Вот, кстати сказать, чего стоят телохранители…» — подумал тогда Сергей.

Увлекшись разговором с шефом, Сергей Сергеевич не заметил, как молодая дамочка, ненавидящая русских, исчезла с его глаз. Растворилась, словно кубик сахара в кипятке. Только что вот там, наискосок, стояла — и нет ее. Через несколько мгновений он заметил ее — она, энергично работая локтями, выбиралась из толпы. Завитушный решил за ней проследовать и проследить. Неясное чувство тревоги успело трансформироваться в ощущение грозящей опасности.

— Ты куда? — спросил генерал.

— Тут недалеко, дельце одно есть… — туманно пояснил Завитушный. — А ты потом расскажешь, о чем здесь гутарили. Лады?