Горячий 41-й год

– Ты то сам как? Что-то нехорошо выглядишь? – Комбат в серой мгле сумерек выглядел действительно неважно: осунулся, как-то постарел, надсадно и хрипло дышал, постоянно держа руку на груди.

– Хреново, здорово меня всё-таки немец ударил… Сломал что-то, но вы не беспокойтесь – я в строю. Что думаете? Что делать?

Глава третья

Короткая, летняя ночь прошла спокойно, но быстро и в хлопотах. Мы перегруппировались и были готовы к предстоящему бою. Ночью старшина вытащил всех раненых в лес, без включенных фар подогнал машины, загрузил и увёз к переправе. Нашёл, по моему приказу, командира дивизии и доложил ситуацию. Комдив передал мне – Держаться можно уже до девяти утра и отступать на машинах к переправе. Как только мы переправимся, он её взрывает. Но если мы к десяти часам не появимся, он её всё равно взрывает. Ну, так жить уже можно и надеяться тоже, хотя с другой стороны понимал – вряд ли кто из нас доживёт и до девяти часов. Ко всему старшина вернулся не пустым, привёз вдоволь еды и все повеселели. Но комбату становилось всё хуже и хуже и я ему предложил уехать к переправе.

– Вот закончим завтра бой, переправимся вот тогда и сдадите меня в госпиталь. А пока ещё могу воевать, – и зашёлся в длинном, надрывном кашле.

Немцы действовали, как я и думал. В предрассветной мгле, в призрачном болотном тумане, разведка немцев проскользнула через дамбу и сразу ушла вправо. Вышла на разбитую огневую позицию второго огневого взвода и убедилась, что русские с позиций ушли, оставив убитых и разбитую пушку. Окраиной леса прокрались к дороге и залегли буквально в двадцати метрах от нас. Петька, я и Белкин, который тоже оказался довольно шустрым и сразу же влился в наш с Петькой небольшой коллектив, замерли. Я навёл на группу разведчиков ствол пулемёта, готовый в упор расстрелять тех, но они вели себя тихо и хоть вели наблюдение во все стороны, нас не обнаружили. Уже достаточно рассвело и с их места хорошо просматривалась бывшая позиция первого огневого взвода. Там тоже виднелись разбитые пушки и трупы противотанкистов. По наблюдав минут пять за окрестностями, среди них поднялись три фигуры и также тихо скользнули к нашей выемке и через две минуты оттуда замахали рукой. Разведчики поднялись и уже во весь рост, никого не опасаясь, ушли туда, а мы перевели дух. Минут через сорок к первым разведчикам присоединились ещё несколько человек, один из которых был с радиостанцией и они опять двинулись в нашу сторону.

– Ну что, подпустим поближе и валим их, товарищ майор? – Петька с Белкиным поудобнее устроились и приложили металлические приклады автоматов к плечу, но я их разочаровал.

– Тихо, это разведка и их надо пропустить. Белкин, шуруешь к командиру батарее – всем лечь и лежать тихо. Давай, давай быстрей…

Немцы, вытянувшись в две небольшие, растянутые колонны по пыльным обочинам дороги, настороженно прошли мимо нашей засады и вскоре скрылись. Мы замерли, боясь услышать стрекотню автоматов в расположение артиллеристов, но и там тоже было тихо. Замаскировались мы в принципе хорошо, но всё равно какая-нибудь мелочь могла нас выдать. Хотя бы даже кашель комбата, который ночью иной раз доносился до нас.

Совсем рассвело, но дамбы видно ещё не было из-за плавающего густыми пластами над болотом сизого тумана. Хотя поле над болотом, где стояла немецкая миномётная батарея, видно было хорошо. Немцы на нём так и остались на ночь. Там помимо самой батарее стояло десятка три палаток. Во множестве горели костры, вокруг, которых сидели и лежали солдаты. Но с каждой минутой там становилось всё оживлённей. Вскоре с нашей стороны выкатило красное утреннее солнце и залило расположение противника багрово-красным цветом.

Мы с Петькой продолжали наблюдать, а когда к нам присоединился комбат, Белкин, Увинарий и старшина, туман разогнало и мы увидели очищенную от разбитой техники дамбу. Подбитые танки и БТР стояли в стороне, а остатки грузовиков чернели в болоте.

– Чёрт.., сейчас кофе попьют и пойдут вперёд, – мельком глянул на часы и разочарованно присвистнул, – пять тридцать всего ли ж. Что ж…, будем держаться.

Я обвёл глазами, если так можно было выразиться, ядро нашего коллектива. Людей, на которых мог положиться полностью. Даже на Увинария… После вчерашнего боя он сумел встряхнуться и теперь выглядел собранным и готовым ко всем превратностям предстоящего.

– Я с Увинарием остаюсь здесь с пулемётом. Петька, ты с Белкиным берёшь второй пулемёт. Комбат дай ему ещё двоих человек и вы проходите по дороге в сторону переправы метров пятьсот и занимаете оборону против разведчиков, которые будут возвращаться, как только услышат звуки боя. Ваша задача уничтожить и не дать им ударить нас с тыла. Вы, Григорий Иванович, – обратился я к комбату, успев с ним вечером более-менее пообщаться, – как услышишь звуки танковых моторов, ну…, впрочем ты знаешь, как действовать. Немцы наверно минут через сорок пойдут. Старшина, ты у машин. Кто в девять часов к тебе выйдет с тем и уходишь. Всё, по местам.

….Бой был скоротечным. Хоть он и начался, как мы планировали, но сила и огневая мощь были на стороне противника. Первыми двинулись танки, за ними мотоциклисты, потом грузовики с пехотой и потекла лента колонны через дамбу. Комбат с двумя пушками успел вовремя и даже подбил один танк, но остальные, развернувшись в цепь, открыли дружный огонь и через пять минут с противотанкистами всё было кончено. Пока танки и артиллеристы разбирались друг с другом, грузовики с мотоциклистами остановились вдалеке, недоступные для нашего пулемётного огня. И мы с сержантом в бессилье наблюдали гибель остатков батареи. Танки свернулись в колонну на дороге и двинулись вперёд, а за ними весёлой стайкой помчались мотоциклисты и снова потекли бесконечной лентой грузовики. Ужасно проскрежетав гусеницами по останкам пушек, танки, донеся до нас угарный запах сгоревшего бензина, подымая густую, белесую пыль, ушли в сторону переправы, откуда донёсся мощный взрыв – скорее всего комдив взорвал её раньше срока. Едва прошли танки, я с пулемёта, Увинарий, оскалив зубы с автомата, с близкого расстояния расстреляли практически всех мотоциклистов, а дальше… Перебежки с места на место. Опять стрельба, опять перебежки. Разрывы мин, щёлканье и треск разрывных пуль – всё это слилось в одну сплошную пёструю ленту мелких события, непрерывно льющихся друг за другом. Нам с Увинарием пока везло и мы, забыв про всё, просто дрались. Вошли в то состояние, когда русскому мужику уже было всё равно убьют его, искалечат, изрубят в куски, но с собой он утащит врагов по максимуму. Как сказал один из заграничных полководцев – «Русского солдата мало убить – его надо ещё и повалить на землю…..»

Не повезло мне, я со злобным азартом вёл стволом пулемёта по немецкой цепи, перебегающей в нашу сторону, как что-то сильно ударило в голову и я мгновенно ушёл туда, куда обычно уходят люди в такой ситуации….

Глава четвёртая

Курту тоже не повезло, его срезало первыми же очередями пулемёта и сейчас он лежал плотно прижавшись к земле. Рана была пустяковая, пуля лишь длинно скользнула по рёбрам, вспоров кожу, и ушла, но крови вышло много. С такой раной, перевязавшись, можно и дальше воевать, но Зейдель продолжал лежать и в грохоте стрельбы тоскливо размышлял.

– Scheise. Это судьба – вот не пошла мне русская кампания и всё. И почему мне, нормальному немецкому офицеру и так не повезло? За что меня бог наказывает? Что я сделал такого? Вчера опозорился. Сегодня мог реабилитироваться, но только начался бой и я снова беспомощен…. Солдаты кто убит, а кто ранен…. Надо командовать… А что…?

– К чёрту…, так и буду лежать…. Я ранен, пусть меня отправят в госпиталь…. А потом, после госпиталя, начну всё по новой. – Зейдель продолжал лежать, ничего не предпринимая, и терзался в душевных муках.

Терзаться было отчего. Стыдно было за то, как со связанными руками пришёл от русских. Да.., его сразу узнали солдаты и офицеры, сочувственно развязали руки, дали глотнуть шнапса. Под любопытными взглядами солдат и офицеров промчался на мотоцикле к штабному автобусу и предстал перед командиром полка.

Обер-лейтенант кратко и лаконично, ничего не скрывая, доложил о гибели развед. отряда. Об обстоятельствах пленения и как его отпустили русские. Доложил и замолчал. Молчал и командир полка и это было страшнее всего. Он ожидал обвинений в трусости, в бестолковости. Даже криков и ругани со стороны всегда сдержанного и спокойного полковника. Был согласен с немедленным арестом и отдачей под суд. Но был не готов к молчанию. Молчание ведь тоже имеет свои оттенки – презрение, брезгливость, негодование, осуждения в конце-концов. А здесь просто молчание, которое всё более затягивалось. Чем бы закончилось молчание неизвестно, но в этот момент в дальнем углу автобуса из-за шторки выглянул связист: – Господин полковник, командир дивизии на связи.

Полковник Хофманн грузно встал со стула и мотнул головой, мол – пошли. В своём закутке связист протянул трубку. Что спрашивал командир дивизии, даже гадать не стоило.

– Яволь, герр генерал. Завтра к десяти мы выйдем к переправе. Оборона русских уничтожена, полк готовится к завтрашнему продвижению вперёд. Да. Донесение о потерях будет в ежедневной сводке.

Командир отдал трубку солдату и жестом руки пригласил подчинённого выйти из автобуса.

– Ганс, – из-за машины на голос полковника неторопливо вышел пожилой ординарец командира, – Ганс, дай обер-лейтенанту умыться и помоги ему привести себя в порядок. После этого я жду вас для разговора.