Горячий снег. Батальоны просят огня. Последние залпы. Юность командиров

– У вас невеста. И вы, наверное, похожи на свою невесту. Она такая же милая, как вы? Милая кошечка? Правда?

– Это не имеет значения! – насупился Давлатян. – Совершенно не имеет… Для чего вы говорите, что я милый? Я вовсе не милый… и при чем здесь кошечка? Я не люблю кошек. У нас не было дома кошек. Никогда.

– А вы где жили – в Армении? Там учились в школе?

– В Свердловске. У меня отец армянин, мама – русская. Ни разу, к сожалению, не был в Армении. Язык даже не знаю.

– А скажите, Давлатян, если это можно, как же звать вашу невесту? Наверно, Наташа или Зина? Я не угадала?

– Мурка. Кошка Мурка. Кыс, кыс, кыс. Вот и все.

– Зачем вы сердитесь, Давлатян? Честное слово, я не хотела вас обидеть. – Она грустно улыбнулась. – Мне просто приятно говорить с вами. Вот Кузнецов тоже как-то странно смотрит на меня. Зачем вы на меня сентябрем смотрите, мальчики? Неужели я это заслужила?

– Это ваша фантазия, Зоя, – смягчившись, сказал Давлатян. – Мы сентябрем не смотрим!

– Кажется, пришли, – прервал разговор Кузнецов. – Чувствуете, дымом пахнет. Печка у них, кажется. Откуда у них печка?

– Стой, кто идет? – лениво окликнули впереди, из-за навалов грунта; и там, размытая темнотой, завиднелась в трех шагах фигура часового. – Санинструктор, никак?

– Командиры взводов и санинструктор, – ответил Кузнецов. – Комбат здесь?

– Ждет. Вот сюда проходите.

Блиндаж был уже полностью отрыт, в бугры грунта воткнуты лопаты, валялись кирки; сбоку деревянной двери торчало из стены изогнутое колено жестяной трубы, развеивая по откосу пахучий, домашний, теплый на морозе дымок. Весь этот комфорт был, по-видимому, раздобыт разведчиками и связистами в станице.

«Да, даже печка», – подумал удивленно Кузнецов. Маленькая дверь по-деревенски скрипнула, и они вошли в просторное, в рост, убежище, наполненное душной сыростью, запахом горячего железа (печка в углу была накалена до малинового свечения), с большой керосиновой лампой, с земляными нарами, уютно застланными соломой, с земляным столом, покрытым брезентом, – все выглядело чисто, опрятно, не по-фронтовому удобно. В углу, рядом с печкой, связист устанавливал на снарядном ящике аппарат, продувал трубку.

За столом в окружении трех разведчиков сидел над картой лейтенант Дроздовский в незастегнутой шинели. Светлые, соломенного оттенка волосы причесаны, как после умывания; близко освещенное лампой красивое лицо строго, тени от его не по-мужски длинных густых ресниц темно лежали под глазами, устремленными на карту.

– Командир первого взвода по вашему приказанию прибыл, – доложил Кузнецов, выдерживая уставный тон, каким решил на марше разговаривать с Дроздовским: так было яснее и проще для обоих.

– Командир второго взвода по вашему приказанию явился! – произнес радостным вскриком Давлатян и, изумленный роскошной обстановкой землянки, засмеялся: – Просто дворец у вас, товарищ лейтенант, целая батарея поместится!

– Карьер тут был, вроде пещеры… малость расширили, – сказал один из разведчиков. – Не надо теряться.

– Во-первых, – заговорил Дроздовский и вскинул от карты прозрачно-холодный, как чистый ледок, взор, – является только черт с того света, лейтенант Давлатян. Командиры же прибывают по приказанию. Во-вторых, – он с ног до головы обвел глазами Кузнецова, – полчаса назад я обошел огневые. Небрежно оборудовали ходы сообщения между орудиями. Почему всех людей перебросили на землянки? Из землянок танков не увидишь. Уханов, может быть, взводом командует, а не вы?

– Землянки тоже нужны, – возразил Кузнецов. – Кстати, Уханов мог бы командовать и взводом, если уж так. Не хуже других. Закончил, как и мы, военное училище. А то, что он звания не получил, так это…

– К счастью, не получил, – перебил Дроздовский. – Знаю, Кузнецов. Знаю ваши панибратские отношения со старшим сержантом Ухановым!

– В каком смысле?

Зоя присела к печке, пышущей по железу искрами, сняла шапку, тряхнула волосами – они рассыпались по белому воротнику полушубка, – молча улыбнулась посматривающему на нее связисту, и тот незамедлительно широко заулыбался ей. Дроздовский, не изменяя строгого выражения лица, на секунду остановил внимание на Зое, повторил:

– Все знаю, лейтенант Кузнецов.

– При чем здесь панибратство? – поднял плечи Давлатян, и остренький нос его воинственно нацелился в Дроздовского. – Я, например, был бы рад, если бы у меня во взводе был такой командир орудия. Потом мы все из одного училища все-таки.

Дроздовский наморщил лоб, выказывая этим нежелание выслушивать Давлатяна, и, не дав ему закончить, сказал:

– Об Уханове поговорим как-нибудь потом. Прошу подойти к столу и вынуть карты!

«Значит, что-то новое, – подумал Кузнецов. – Значит, ему что-то известно».

Они вынули из полевых сумок карты, развернули их на столе под неровным керосиновым светом. Наступила тишина. Кузнецов, глядя на карту, почувствовал виском жарок горячего стекла и так необычно подробно увидел вблизи Дроздовского, как не видел, пожалуй, ни разу, – самолюбиво-упрямую складку губ, красивые маленькие уши, твердые зрачки его никогда не улыбающихся глаз, в озерную прозрачность которых неодолимо тянуло смотреть.

– Час назад мне позвонили с капэ полка, – заговорил Дроздовский четко. – Как известно, положение впереди нас неустойчивое. Немцы, вероятно, прорвались, как я понял, в районе шоссе. Вот здесь – правее станицы – на Сталинград. – Он показал на карте, его нервные руки были не совсем чисто вымыты, на узких ногтях – мальчишеские заусеницы. – Но точных данных пока нет. Четыре часа назад из стрелковой дивизии выслана разведка. Это ясно?

– Почти, – ответил Кузнецов, не отрывая взгляда от заусениц на пальцах Дроздовского.

– Почти – это, знаете, лейтенант, мишура и поэзия Тютчева или как там еще… Фета, – сказал Дроздовский. – Слушать далее. В конце ночи, если все будет в порядке, разведка вернется. Ее выход на ориентир – мост. Вот по этой балке, восточнее станицы. Это в районе нашей батареи. Предупреждаю: наблюдать и не открывать огня по этому району, даже если начнут немцы. Теперь все понятно?

– Да, – полушепотом проговорил Давлатян.

– Все, – ответил Кузнецов. – Один вопрос: каким образом немцы могут открыть огонь, когда их впереди в станице еще нет?

Глаза Дроздовского окатили его холодком.

– Сейчас нет, а через пять минут не исключено, – произнес он с подозрительностью, точно хотел оценить, был ли этот вопрос Кузнецова сопротивлением его приказу или же вполне естественным уточнением. – Ясно, Кузнецов? Или еще не ясно?

– Теперь – да. – Кузнецов свернул карту.

– Вам, Давлатян?

– Абсолютно, товарищ комбат.