«Горячий свой привет стране родной…» (стихи и проза)
Шрифт:
По был среднего роста, строги, но не особенно крепкого сложения. Держался он всегда прямо, по-военному, благодаря нескольким годам армейской службы и короткому пребыванию в военной академии Уэст-Пойнта. (В армии Эдгар По провел около пяти лет и дослужился до чина «сержанта— майора». Что это был за чин в тогдашней американской армии, не знаю; но все же он свидетельствует о каком-то продвижении по службе, хотя известно, что пребывание По в Уэст-Пойнте было весьма бесславным. М.Ч.) Всех всегда поражала голова: круглая и слегка плоская, с огромными желваками на висках. Так как френология была тогда в моде, то По очень гордился этими желваками. Не сохранилось ни одного его портрета в профиль; это не случайно. Он был некрасив в профиль. У него был маленький подбородок и бесформенная верхняя губа, которую он скрывал небольшими усиками. Черные волосы он закидывал назад, никогда их не причесывая. Большие, круглые и необычайно глубокие глаза, менявшие свой оттенок от обстановки и настроения. Глаза очень темпераментного человека. Голос баритональный, ровный, которым По владел в совершенстве.
У Эдгара По была еще одна слабость: он любил принимать позу аристократа. В этом повинно отчасти его воспитание. Своим знакомым «для того, чтобы быть похожим на них», — По любил рассказывать различные фантастические небылицы. Известен рассказ По миссис Саре Елене Уитман (одной из ранних увлечений По, на которой он чуть не женился) о его происхождении. Род По будто бы можно проследить до четырнадцатого века, когда первые По, или, как они тогда назывались, — Ле Поэры, переселились из Франции в Ирландию. Нормандское имя Ле Поэров с течением времени превратилось в английское По или Поуерс. Сам По часто называл себя то Пур, то Перри, имея в виду разветвления влиятельной когда-то семьи старых дворян Ле Поэров. Эта семья, бывшая в окружении английских королей, была рассеяна и почти сведена на нет английской революцией семнадцатого века. Кромвель не только уничтожил многочисленных членов этой англо-нормандской семьи, но даже отобрал все их владения и переименовал их земли так, чтобы у потомков не осталось даже и воспоминания о ненавистных дворянах… Таким образом имя Ле Поэров превратилось в По. Первый американский По был некто Джон По, покинувший Ирландию в середине восемнадцатого века, то есть накануне американской революции Дед Эдгара был офицером а Революционной Армии и близким другом Лафайета. Отец По, молодой нотариус, так увлекся театром, а особенности молодой актрисой Арнольд, что бросил свою профессию и женился на ней. От этой связи и родился Эдгар…
В этом рассказе верно только одно — рождение поэта. Все остальное сильно отдает необузданным воображением По, а может быть, и бокалом хорошего вина. Сам По не знал своего происхождения. Уж слишком много оставил он о нем этих красочных повествований. Род его отца еще можно проследить за два или три поколения, но о его матери ничего неизвестно, кроме того, что она эмигрировала из Англии в Америку вместе с труппой бродячих актеров, где и умерла двадцати шести лет от роду, то есть когда Эдгару было всего два года. По рассказам современников, мальчик унаследовал от матери ее необыкновенную наружность. Отец его исчез как-то незаметно; существует легенда, что он погиб при пожаре театра. Когда читаешь материалы о По, то неизменно натыкаешься на одно и то же: легенды, клевета, фантастика и легенды…
4
Жизнь в «пансионе» миссис Фостер была привлекательна во многих отношениях. Во-первых, По приобрел свободу действий. Во-вторых, наискосок от его новой квартиры был уютный кабачок некоего Сэнди Уолша, место весьма злачное и гостеприимное. А рядом с ним помещалась редакция
большой газеты «Нью-Йоркское Зеркало». Пользуясь своим временным холостяцким положением, По снова окунулся в атмосферу газетных сплетен и быстро завоевал репутацию своего человека среди молодых журналистов и писак. Этот кабачок был их штаб-квартирой. Очень скоро открылись двери и «Нью-Йоркского Зеркала». Как-то неожиданно для самого себя новоприбывший филадельфийский журналист получил предложение стать одним из редакторов этой популярной газеты. Обязанность была проста — столь любимая его писательскому сердцу — нужно было сидеть за столом и писать. Что писать — редакция не налагала особенно строгих обязательств на своих редакторов — главная забота редактора была в том, чтобы заполнить страницы газеты подходящим материалом. А если не было подходящего, то годился и неподходящий, то есть всё-таки такой, чтобы его можно было читать. На первых страницах нью-йоркских газет печатались иногда самые неожиданные вещи. Длиннейшие элегические поэмы, описания жизни папуасов и сожаления о том, что они все еще не христиане Лучшего места для Эдгара невозможно было придумать. Бывали случаи, когда у редакции возникали трения с новым редактором на почве его довольно небрежного обращения с сенсационным материалом. В городе случался пожар или политическая демонстрация, а в газете не было об этом ни слова; вместо этой сенсации читатели получали «какую-нибудь метафизику» самого Эдгара По… Но так как новый редактор обладал колоссальными познаниями в области английской литературы и языка, то приходилось мириться с его неожиданными интересами; всё-таки он был гораздо лучше других, писания которых приходилось разбирать с увеличительным стеклом на предмет исправления
проклятой орфографии.Лето было необыкновенно тяжелым: страшная жара, чередовавшаяся с удушливым океанским туманом и проливными дождями. Спасение было только к воде, и весь город проводил свободное время на берегу Ист-Ривер. По был отличный пловец (о, тень Байрона!), гордившийся своим умением переплывать опасную речку. Излюбленным местом купания для него и друзей был маленький скалистый заливчик, находившийся в том месте реки, где быстрое течение соблазняло смельчаков своими водоворотами. Место называлось «Черепашин Залив». Теперь здесь возвышается гигантский небоскреб «Объединенных Наций». Однажды в редакцию «Нью-Йоркского Зеркала» миссис Клемм принесла Эдгару печальную весть: Вирджиния едва ли перенесет это лето. Смерть постоянно стояла за спиной этого несчастного человека. По как он очнулся от своего приятного и самостоятельного существования: действительность звала его опять к новым испытаниям Водоворот, более опасный, чем те, что шумели в «Черепашьем Заливе», опять начинал суживаться вокруг него… Все немногое, что он зарабатывал в газете, он стал отдавать миссис Клемм. Опять доктора, лекарства, страх и мольбы, и вместе с ними пришла какая-то новая полоса поэтического творчества. Уже давно не писал он стихов с таким восторгом и с такой болью, как теперь!
В кабачке Сэнди Уелша больше не видели нового редактора. Он сидел за своим столом и невидящими глазами смотрел куда-то в пространство, за окна редакции, а может быть, еще дальше. Редакция не знала, что делать, страницы газет больше не пестрели даже метафизикой. Друзья разводили руками. Они не знали, что в мыслях Эдгара тогда и стал жить «Ворон».
5
«Ворон» жил в мыслях Эдгара уже давно. Еще в Филадельфии, в веселой компании, за каким-нибудь разговором или между шутками, вдруг он ощущал над своей головой шелест чьих-то зловещих крыльев. Что это были за крылья, чья это была тень? Птицы, демона?
Дни и ночи были наполнены мучительными видениями. Но пить всё-таки бросил. Для того, чтобы забыться, успокоиться, начал совершать чинные прогулки за город. Без шляпы, в одной рубашке, с палкой в руках, Эдгар По выходил на большую пыльную дорогу, по которой бежали скрипучие дилижансы с почтой и пассажирами в Олбани, и шел куда глаза глядят. Фермеры — народ гостеприимный; иногда останавливался около придорожных огородов, болтал с крестьянами, они угощали его свежим молоком и сыром — поболтав вдоволь и закусив, шел дальше. Домой возвращался совершенно разбитый физически, но успокоенный.
Однажды он забрел далеко. Блумингдейлская дорога пустынна, пошли поля и леса. Остановился напиться у маленькой фермы, одиноко стоящей на плоской скале. Разговорился с хозяином — симпатичным ирландцем по имени Бреннан. И через несколько минут Бреннан неожиданно согласился сдать две комнаты в наем на все лето городским жителям. О цене не спорили. «Со всеми удобствами», наверное, долларов пять за лето. Не теряя времени, По вернулся в город, забрал свой несложный багаж, Вирджинию и миссис Клемм и переехал в деревню.
Наступили счастливые дни. С Вирджинией случилось чудо: она опять воскресла. Пятнадцатилетняя дочка Бреннана неожиданно составила ей славную компанию, хоть по возрасту они, конечно, не подходили друг другу, но в Вирджинии была какая-то девственная, детская чистота. Несмотря на свою болезнь и вечную бедность, эта «девочка жена», как ее все называли, сохранила на всю жизнь какую-то безоблачность, дух какой то любви и всепрощения ко всему миру — огромному, жестокому, непонятному. Главная забота в ее жизни была — это сделать что-нибудь хорошее своему ненаглядному Эдди. По купил ей арфу и научил петь и играть. Так легко представить себе классическую сцену девятнадцатого века: случайный гость, какой-нибудь литератор, на столе скудное угощение вода и сухие бисквиты. По декламирует свое новое стихотворение, в углу миссис Клемм, строгая, в белоснежном капоре. После чтения в комнате раздается робкий голос и тихие аккорды арфы…
Жена Бреннана была в восторге от миссис Клемм. Обе женщины хлопотали по хозяйству, а после своих несложных хлопот, когда коровы были выдоены, дети накормлены и собаки посажены на цепь, они вели нескончаемые разговоры о прошлых временах. Приходил и сам хозяин, голубоглазый гигант с вечной трубкой в зубах, и, налив себе чашку крепкого кофе, с удовольствием принимал участие в оживленных беседах. Город ему не нравился, но городские новые жильцы — очень.
На этой ферме начался последний счастливый период жизни Эдгара По. Не творчества (ему еще суждено было написать несколько прекрасных вещей), но жизни — той простой, хорошей жизни, когда можно любоваться закатами солнца, слушать говор и смех детей, есть и спать сколько хочется, по вечерам мирно беседовать с родными, наблюдая, как в камине в котле булькает ужин; ночью, проснувшись, вдруг увидеть в окне звездное небо и длинные ветви деревьев; а утром, выпив чашку молока, выбежать во двор и, схватив удочку, бежать с мальчишками удить рыбу в Гудзоне, потом купаться, потом лежать на плоских камнях и слушать, как стучит сердце и нм и чем не думать… А если думать, то о «Вороне».
В это время произошла его размолвка с газетой «Зеркало». Дело в том, что кое-какой свой материал По начал относить и в другую газету, бывшую конкурентом «Зеркала». Это был «Бродвейский Журнал». Бедный По не знал, что «Бродвейский Журнал» находится при последнем издыхании. Но в надежде хоть как-нибудь увеличить свой мизерный заработок в «Зеркале», он частенько заглядывал в эту редакцию. Об этом узнали в «Зеркале». Отношения испортились. Пришлось оставить там свой ежедневный столик, и хотя По все еще принимали, но прежнего дружеского расположения уже не было.