Горят как розы былые раны

Тот снова рухнул, и от его падения, казалось, качнулось изображение Голландца в зеркале.

– Я думал, ты коллекционер. А ты педофил. Долбаный педофил. Но ничего, сейчас я поставлю тебе горчичник. И все пройдет.

Вскочив, азиат ринулся вперед, как медведь, и ударил головой Голландца в грудь. Несмотря на готовность к чему угодно, и к этому маневру в том числе, Голландец потерял равновесие и полетел спиной назад, как манекен из витрины, в которую влетела машина. Он наклонил голову, чтобы не удариться затылком, ушел в сторону и встретил азиата правой. Удар получился не сильным, но на силу он и не рассчитывал. Кулак въехал в нос хозяина квартиры, вмял его и свернул в сторону. Прыгая как на ринге, Голландец выбрался из угла и занял центр ванной.

Из ноздрей азиата ручьем лилась кровь. Сломанный нос выбрасывал ее толчками. В этом теле было много крови. И теперь она вся торопилась наружу, смешивалась с водой, брызжущей из душа, и собиралась в узкий ручеек, чтобы сбежать от хозяина в сливное отверстие на полу.

– Убью, шакал!.. – фыркая красными пузырями, прорычал азиат и выдернул рукой ящик из стойки под раковиной.

Когда Голландец увидел два десятка медицинских инструментов, от невероятных размеров скальпеля до пилы и клещей, он понял, что лечить уже хватит. Это не тот случай. Такому больному поможет только эвтаназия.

– Скольких девочек ты здесь порезал, плохой мальчик? – процедил он, глядя исподлобья и опуская руку в карман джинсов.

– Сейчас встретишься и посчитаешь…

Голландец не видел, что именно зажато в кулаке азиата. Не зрение, а внутреннее чутье давало ему представление о предмете, который как зеркало отражал свет лампочек под потолком. Представить, какой он формы, было невозможно. Фантазия человека, имеющего обыкновение, как кроликов, резать детей в собственной ванной, была куда безграничней фантазии Голландца. Мало ли чем можно кромсать детское тело. Кровь все лилась из ноздрей хозяина, но он этого не замечал. Боксер на ринге, избитый до полусмерти противником, мечтает дожить до середины двенадцатого раунда и вложить все силы в один-единственный удар. Больше ему рассчитывать не на что. В том же состоянии сейчас находился и азиат. Ему нужно было нанести всего один удар.

И он выбрал время для этого.

Ринувшись вперед, он резко затормозил на мокром полу, рассчитывая, что неизвестный отшатнется или бросится навстречу. И в это мгновение он, воспользовавшись инерцией движения тела, прикончит любопытного гостя. Азиат дотянулся до Голландца ножом, рассек ему рубашку на груди.

Но вместо того, чтобы испугаться, незнакомец выбросил руку вперед. И только потом отступил к стене.

Азиат засмеялся.

– Больно? – сверкая зрачками и отрывисто дыша, выдохнул он. – То ли еще будет.

Глядя исподлобья и улыбаясь уголками губ, Голландец пошел вдоль стены.

– Боль, – тихо, но отчетливо проговорил он, – очень странное чувство… Ты не чувствуешь ее сразу. Адреналин пожирает сигналы, посылаемые мозгу, словно боль и разум стоят в одной цепочке… Боль приходит потом, когда отваливает первая волна… Приходит, как молния, ослепляя…

Азиат поворачивался вслед за Голландцем, беспрестанно сплевывал сочащуюся из носа кровь и внимательно смотрел в лоб явившегося без приглашения незнакомца огромными, красными от возбуждения глазами.

– Боль наносит первый удар, когда его не ждешь, – словно зачаровывая его, бормотал Голландец. Он смотрел на азиата, так низко наклонив голову, что из-за бровей уже почти было не видно глаз. – Когда кажется, что лучше не бывает, а хуже не будет никогда. И тут она рушит все надежды… И сейчас ты узнаешь это…

Азиата тряхнуло, и он сделал шаг назад. Глаза полезли из орбит, когда он опустил взгляд на то место, которое послало ему сигнал о смертельной опасности. Запястье было вспорото до самых сухожилий. И оттуда уже давно, окрашивая мокрый пол ванной в багряные тона, била в две струи кровь.

– Когда?! – прохрипел, сжимая свободной рукой, но не выпуская между тем из рук инструмент, азиат. – С-сволочь… Сволочь! Откуда ты здесь взялся?!

Он стискивал одной рукой руку, а второй с трудом удерживал размером с тесак скальпель. Он боялся остаться безоружным. Но уже и ударить не мог. И не отпускал скальпель, потому что это гарантировало смерть. Но чем сильнее он сжимал его рукоять, тем быстрее, гонимая напряжением, уходила из него кровь.

– Я заплачу, сколько ты скажешь! – роняя скальпель и отступая, прокричал хозяин квартиры. – Ты никогда не видел столько денег!.. – Упав на одно колено, он протянул к нему пропитанные кровью, блестящие рукава халата. – Помоги остановить ее! Помоги!..

Голландец опустил нож и приблизился.

– Тебе страшно?

– Да, да, я умираю от страха! Не убивай, помоги перетянуть рану! Там, там… – Он повернул голову в сторону двери. – В прихожей есть ремень… – С каждой секундой движения его становились все менее выразительными, а речь все более бессвязной. – Я не хочу умирать… Я слишком молод для ухода… Я только пришел сюда…

Голландец обошел его, наклонился и приобнял.

– Сколько девочек закончили жизнь в этой ванной?

– Пять… шесть… пять… – Покачнувшись, азиат упал и на второе колено. От падения его удерживали только руки страшного незнакомца.

– Пять или шесть… – повторил Голландец. – И всех тебе доставил капитан?

– Да… Помоги, мне холодно… – Не в силах стоять на коленях, азиат сел на ноги.

– Видишь ли, в чем дело… – шепотом заговорил ему в ухо Голландец. И в этот момент в кармане эксперта запиликала трубка. Он вынул телефон и посмотрел на экран. Звонил Густав. – Что? – продолжая обнимать жертву, жарко выдохнул он. – Что-то срочное?

– Послушай, ты был прав. У Черкасовой серьезные долги личного характера.

Азиат замычал и закачался как на ветру. Кровь лилась с обеих поднятых рук, заливала рукава, наполняя их, как мешки, и капала на пол. Зажав ему рот рукой, Голландец выпрямился.

– Кто это там у тебя… стонет? – пробормотал Густав.

– Саундтрек. Ползут последние титры к фильму.

– Какой-то грустный фильм.

– Да, есть немного. Такеши Китано постарался. Говори быстрей, мне некогда!

– Я думаю, Черкасова влезла в долги по уши, теперь пришло время возвращать, а возвращать нечего. Пришлось открыть заветную шкатулку и приступить к реализации фамильных ценностей. Кто-то пронюхал о яйце и тиснул яичко перед самой продажей.

– Я тебя с какой темой посылал долги Черкасовой искать? – с глубочайшим разочарованием выпалил Голландец. – Чтобы ты сейчас употреблял «кто-то» вместо «Иванов»?

– Это не ты меня отправлял. Забыл, кто руководит операцией?

– Да-да, конечно. Я погорячился.

Первая заповедь члена коллектива – никогда не ссорься ни с одним из своих. И не дружи ни с кем против кого-то. Всегда опаздывай на собрания. Если ты хороший работник, тебя за это не уволят. И вскоре на твои опоздания все будут смотреть с тем же смирением, с каким смотрят на смерть или дождь. Зато ты будешь избавлен от необходимости обсуждать чьи-то морально-деловые качества. Опоздания прямо указывают на то, что ты не вправе судить.