Господь управит

— А что там с шелковицей-то случилось?

Мария запнулась на полуслове и, теребя сморщенными заскорузлыми пальцами край выходного, только в церковь надеваемого, платка, тихо выдавила из себя:

— Горе с ней, батюшка.

И тоже заплакала…

Ситуация сложилась — врагу не пожелаешь, хотя их у батюшки отродясь не водилось, врагов то бишь.

Гликерия с Марией сморкались и хлюпали каждый в своем углу, а отец Стефан столпом стоял у аналоя. Теперь он вообще ничего не понимал. Он даже не знал, с какого края начинать мыслить. В центре недоумения стояла шелковица, тютина по-местному, а вокруг нее — две плачущие старушки и один совершенно растерявшийся поп.

Вечером, благо вечера уже светлые были, летние, отец Стефан решил разрешить недоумение кардинальным способом. Обычно маршрут его вечерней прогулки пролегал от церковного двора через кладбище к сельскому пруду. Времени как раз хватало, чтобы неторопливо вычитать вечернее правило, послушать лягушачий концерт и о вечном подумать. На этот раз маршрут был противоположный, в другой край села, где рядышком расположились два небольших флигеля со спускающимися к речушке огородами. Именно здесь и жили столь знакомые, любимые и задавшие ему такую таинственную загадку Гликерия с Марией.

Батюшка пошел по балочке, по-над узенькой речкой, где как раз заканчивались огороды старушек. По краям огородов, засеянных картошкой, тыквами и подсолнухом, в качестве разделительной изгороди росла кукуруза, а между ними шла тропинка к усадьбам.

«Пойду-ка я в гости схожу, — решил священник. — Надо же когда-то разрешить этот ребус».

И пошел. Не доходя до огурцов с помидорами, кабачками и прочей петрушкой, отец Стефан был вынужден остановиться. Дорогу ему преградила громадная старая шелковица, усыпанная черными кисточками ягод. Причем ствол дерева располагался на одном огороде, а большая часть веток тянулась к речке и соответственно нависала над другим огородом…

Что-то мелькнуло в мыслях отца Стефана, догадка почти осенила его, но до логического завершения он дойти не смог, так как все мысли перекрыл стереофонический детский рев, доносившийся и с одной, и с другой стороны. Трое ревело у Гликерии и четверо — у Марии. Практически одинаковая по возрасту четверка доказывала бабе Маше, что «те первые начали», а вообще неотличимая друг от друга тройня вопила бабе Глаше, что «те первые полезли».

Как прорезался у отца Стефана громогласный баритон, трудно сказать. Но после его протяжного, с вибрацией и иерихонской силой «Во-о-о-нмем» все замолчали и недоуменно уставились на неизвестно откуда взявшегося священника.

Глядя на облупленные носы, поцарапанные животы и ссаженные детские коленки, а также на засмущавшихся старушек, отец Стефан произнес поучение:

— Шелковица — дерево святое. Под таким деревом сам Господь отдыхал и плоды его вкушал. Поэтому это дерево к церкви относится, и тютину с него можно рвать только по благословению священника. Понятно?

— Да! — почти хором ответили ребятишки.

— Вот и слава Богу. Утром проснетесь, умоетесь, молитву прочитаете и ко мне за благословением. Кому рвать, кому собирать, а кому и попоститься — если с вечера бабушку не слушал или на друга сердился. Тоже понятно?

Головки согласно закивали, а старушки… Старушки улыбаться начали и на праздник Вознесения уже вместе у преподобного Серафима стояли, как испокон веку повелось.

Таможенный эксклюзив

Как известно, у отца Стефана находилось под началом два прихода. Один в поселке, носящем гордое определение «городского типа», а другой — в забытой людьми и районной администрацией деревеньке.

В деревеньку эту батюшка заглядывал регулярно, но не часто, так как особой надобности в службах не было по причине отсутствия молящихся. Да и вести богослужение с единственным деревенским пономарем-помощником было сложновато. Диалог какой-то выходил, а не богослужение. Поэтому небольшой старенький домик, переоборудованный под церквушку, все называли молельней, тем более что отец Стефан в ней молебны и пел, освящая водичку. Ну, еще панихиды служил.

Все знают, что панихида и водосвятный молебен в большинстве своем «наиглавнейшие» службы в провинциальной глубинке, хотя богословы и учителя Церкви с этим и не согласны. Наш настоятель двух храмов изначально мыслил одинаково с учителями… Но постепенно богословие отца Стефана эволюционировало и пришло в соответствии с местными требованиями и условиями.

Нет, он прекрасно понимал и даже постоянно проповедовал, что выше Литургии нет моления, но как не кивали утверждающе бабушкины платочки на слова настоятеля, на Литургию упорно являлся один пономарь.

Родственников же помянуть да водичку освятить приходили все, кто еще мог дойти до церквушки. Причем не просто приходили, а вместе с тарелочками и блюдечками вареного риса — «кануном». Также приносили продукты «на церкву», то есть батюшке. Отец Стефан сутяжным и меркантильным не был, но даже его целибатную сущность чем-то кормить требовалось, да и на главном его приходе, в поселке городского типа, продукты эти оказывались насущно необходимы по причине регулярных церковных обедов для притча и неимущих.

Отца настоятеля смущало преимущество «второстепенных» служб над основной и главной, и он постоянно занимался самоукорением, а также поиском нужных слов, примеров и доказательств, чтобы побороть доморощенную «богословскую» мысль.

После долгих размышлений и раздумий решил он собранные на два подсвечника деньги потратить на книжки, брошюрки, иконки, видео- и аудиодиски и прочие принадлежности, которые, по мнению настоятеля, должны были побороть увядший интерес прихожан к богословию. Нельзя сказать, что в церковной лавке подобных изданий и изделий не было. Были. Но имели столь неказистый и непривлекательный вид, что особого любопытства ни у кого не вызывали, да и цены были отнюдь не для поселков и деревень.

Практически рядом с приходом отца Стефана проходила недавно появившаяся граница между двумя крайне независимыми государствами, за которой располагалась другая православная епархия. В деле снабжения церковной утварью, свечами, облачениями, книгами и прочим товаром церковно-приходского свойства соседи были обеспечены, по сравнению с о. Стефаном, просто превосходно. Поэтому и он, и другие местные настоятели потихоньку «подкармливались» «за границей», за что периодически получали нагоняи от собственного архиерея… Впрочем, недовольство родного владыки всегда покрывалось его любовью к им самим рукоположенным чадам, а соседний архиерей, видя наплыв из-за кордона, тут же издал негласный указ: «Хохлам на 20 % дороже», чем несказанно улучшил благосостояние собственной епархии.

Как бы там ни было, на межгосударственных отношениях данный прецедент никак не сказался, а вот таможня встала перед дилеммой: с одной стороны — Церковь одна, но с другой — государства разные. Прописывать же законы по перемещению церковных принадлежностей никто не решался ни с той, ни с другой стороны. Поэтому ситуация каждый раз зависела от того, понимают ли таможенники принцип: «Вас накажешь — Бог накажет».

Большинство понимало верно, по-православному, но встречались и эксклюзивы, твердившие о подрыве национальных экономик, интересов и прочих культурных ценностей.