Господа офицеры! Книга 2
Шрифт:
Генерал приказал сделать всем погоны и флаг полка. Офицеры для флага определили белый Андреевский крест на чёрном поле. Погоны тоже чёрные с белой окантовкой.
После построения разошлись довольные. С командованием повезло. Опять же их полк первый в истории России офицерский. Выучка и боевой дух — выше не бывает. Дату рождения такого полка — 12 февраля 1918 года все постарались запомнить. Единственное смущало — никто не сказал, куда будут двигаться. На завтра объявили выход. Готовились тщательно, изготовили и пришили новые погоны, почистили оружие. Озереев починил сапоги и густо их смазал ваксой, чтобы пропитались и не текли. У казаков, посмотрев на опытных офицеров, купили башлыки, хоть немножко укроет от непогоды, дождя, снега и ветра.
Всех юнкеров Корнилов произвёл
Уже ближе к ночи пришло известие, что красные взяли Новочеркасск и две тысячи донцов под командой Походного атамана Попова ушло в степи. Войсковой атаман Назаров, Донской круг и правительство — арестованы.
Завтра с утра армия выходит. Куда — знает только Корнилов.
Как стемнело легли спать. Спалось хорошо и сладко. Петру даже приснилась какая-то девушка. Незнакомая, в белом переднике сестры милосердия. "Надо поосторожней завтра быть!" — подумал он, проваливаясь опять в сон.
Г Л А В А 10
Ночью прошёл дождь, сильно потеплело. Степь стала чёрной, с белыми проплешинами нерастаявшего снега. Утром выступили в поход. Ротный довёл, что двигаемся на Хомутовскую, до станицы двадцать вёрст.
Не считая конного дозора, офицерская рота шла первой. Офицерский полк, 1-я батарея и Техническая рота — авангард армии. С хорошим настроением двигались только с версту. Потом настроение упало. Беспрерывное чавканье выдираемых из грязи ног раздражало. На каждый сапог цеплялось по полпуда земли и многочисленные ноги месили грязь, делая их неё жижу. Задним было легче — размолоченная в грязь земля только пачкала сапоги, не цепляясь пудовыми комьями. Шли в колонну по пять и только малочисленная четвёртая рота в колонну по три. Командовавший ей ротмистр Дударев называл такое построение мудрёным кавалерийским названием.
Пётр шагал неспешно. При его росте шаги приходилось делать поменьше, соизмеряясь с шагавшими рядом. С распутицей он на фронте встречался не раз и её не боялся, обдумывая мысль, что если объявят привал, то сесть будет негде — вся земля пропиталась водой. Надо будет подыскать пригорок или кусок не стаявшего снега. К его сапогам большого размера и куски земли налипали огромные.
Поднялись на холм. Видно было Ростов, Аксай и чёрную колонну армии, обозы которой ещё не все вышли из Ольгинской. До первого привала двигались часа два. Честно говоря, было пора. Даже у Аженова ноги уже гудели. Остановились вроде, как и на пригорке, но сесть было некуда. Снег растаял, а земля мокрая.
— Надо будет в станице попытаться купить кусок клеёнки, или брезента, — сказал Пётр Озерееву. — А то так и придётся на каждом привале задницей в лужу садиться.
— А что ты на вещмешок не сел, Пётр Николаевич?
— Промокнет, а там у меня портянки сухие и бельё.
— Если дождь будет, то всё равно промокнет.
— Ну то если дождь!
Поручик и прапорщик перемотали портянки и присели на корточки, не дожидаясь, пока влага проникнет через сукно шинели.
— Как сапоги, держат? — спросил Аженов.
— Левый чуть влажный, а правый пока сухой.
— Чаще перематывай, а то ногу натрёшь!
Поручик оказался прав. С натёртыми ногами в полку уже оказалось десятка два человек. Сырые сапоги и беспрерывное выдирание ног из грязи туда-сюда, набивали мозоли в один миг. С десяток офицеров пришлось отправить в полковой обоз, забинтовать стёртые ноги. В обоз отправили и сестёр милосердия, безжалостная грязь стаскивала с них слишком большую не по ноге обувь в один момент. Приходилось держать девушку на весу и вытаскивать утонувшие в грязи сапоги. Офицеры, служившие раньше в кавалерии, быстро обрезал свои длинные до земли шинели до колен. Шпоры тоже сняли, если грязь не похитила их раньше.
Шинель обрезать легко, нижний край у неё не подшивается и предназначен именно для обрезки. В то же время шинель обрезать очень сложно. Обрезать самому и на себе (не снимая) — это значит испортить вещь. Всё начинается уже с примерки. Как только нагнулся, чтобы примерить, сколько надо отхватить, так сразу и попал. Пола опустилась вниз, ты отмерил и как выясняется потом — отмерил неправильно. Отрезал и край шинели оказался выше колен. И, что самое неприятное, но и выше голенищ сапог и теперь вода, в случае дождя будет стекать тебе по шинели прямо в сапоги. Да и коленки тебе не простят, что ты зимой их без тепла оставил. Взводный, штабс-капитан Згривец, долго выговаривал двум кавалеристам, умудрившимся сделать "подстреленные" шинели. Хотя в атаку бегать в такой — любо дорого.Привал был недолгий, полчаса. Дать роздых не людям, а лошадям. Им приходилось ещё хуже, чем людям. Пётр в шеренге шел правофланговым и видел, как сзади артиллеристы толкали пушки, если лошадки не могли вытянуть их из низины.
Следующий привал был дольше. Кормёжкой никто не заморачивался, может в обозе что-то и давали, но здесь нет. Пожевали колбасы с хлебом, купленными в станице, передохнули, и двинулись опять по чавкающей грязи. После еды двигалось легче, а может уже втянулись помаленьку. В Хомутовскую пришли ближе к вечеру. Обоз втягивался ещё часа два. На взвод отвели две хаты. Квартирьеры поработали хорошо, натоплено, хозяйки уже наварили еды на всех постояльцев. Поели, обсушились, расспросили хозяев. Сходили в станичную лавку, купили два аршина клеёнки, фунт леденцов и пряников. Взяли по два фунта белых сухарей — ничего не весят и погрызть можно в дороге, чтобы кишка за кишкой не бегала. У хозяйки купили хороший шмат солёного сала, завёрнутый в белую тряпицу.
Ночью разбудили: — Господа офицеры вставайте! Ваша очередь в заставу.
Взводный повёл на окраину станицы. Сменили взвод третьей роты. Предстояло нести охрану станицы с запада, со стороны Ростова. Пётр штык к винтовке примыкать не стал. У него винтовка что со штыком, что без штыка, точно била. Да и не видно ни черта ночью, ни целик, ни мушку не разглядишь, стрелять только залпами по направлению. В спину стал задувать ветерок, выдувая из-под шинели тепло. Достали башлыки, утеплились, но всё равно зябко. Земля ночью подмёрзла, под ногами не хлюпало, сапог становился на твердь. На глубоких лужах корка льда. Не суйся на ровное светлое пятно и не провалишься. Иди по черноте, хоть неудобно, но вполне нормально.
Взводный растянул в цепь, приказал залечь и слушать ночь.
— Не зря мы вчера клеенку купили, — вымолвил тихо Озереев, — сразу пригодилась.
— Да, — согласился лежащий от него в трёх шагах на подстилке Аженов. — Надо было только по полтора, или два аршина брать. Сидеть хорошо, а лежать — маловато.
Разговоры в цепи затихли. Застава вслушивалась в ночь. Через полчаса прошли отделённые, предупредили, что, если начнут подмерзать, вставали по одному, молча размяли замерзшие члены и опять ложились. На земле всё теплее, не так ветер выдувает.
Место для заставы было подобрано правильно. Чуть ниже вершины небольшого взгорка. И видно сверху лучше и от ветерка взгорок прикрывает. Глаза попривыкли и уже можно было в ночи что-то рассмотреть. Плохо, что горизонт видно был закрыт тучами и на границе земли и неба была абсолютно чёрная полоса, а может это был обман зрения. Звезд на небе видно не было, Луна из-за туч не просвечивала. Зимой, насколько вспомнил Пётр, Луна могла появляться только вечером и в начале ночи. А может вообще был период, когда её видно не было. Из того, что им рассказывали в училище, он чётко вынес, что Луна меняется от молодой до полной и затем стареющей за пятнадцать дней. Потом её пятнадцать дней ночью на небосводе не видно. И движется она относительно наблюдателя летом с востока на запад примерно в секторе шестьдесят градусов. Зимой направление движения с северо-востока на юго-запад. Три дня можно наблюдать на небосводе молодой месяц, три дня полнолуние, три дня старый. Все остальные дни из пятнадцатидневного цикла — половинку или больше освещённого диска Луны.