Господин двух царств

– Если ты придешь к нам, – отвечала она, – сможем.

– Мы?

– Мои боги, – сказала Мериамон, – и мой народ.

– Я не верю тебе.

Она улыбнулась.

– Конечно, не веришь. Ты знаешь так мало, а мог бы знать так много… Ты знаешь что-нибудь об оракулах?

Александр был озадачен таким резким поворотом темы, но соображал он быстро.

– Дельфы?

– А, – сказала она, – твой смышленый бог. Нет, я имела виду твоего отца. Который говорит из твоей родной земли, из Додоны под великими деревьями.

– Он не… – Александр закрыл рот, потом заговорил снова: – Да, я знаю Додону.

– Это один конец мира, – продолжала Мериамон, – но есть и другой. Глубоко в пустынях Ливии, за горизонтом Двух Царств, из песка и глубоких вод говорит голос бога. В моей стране мы называем его Амоном, тайным богом, богом-небом, царем богов. У вас это Зевс, и это его голос говорит из деревьев.

Она завладела его вниманием. Он склонился к ней, трепеща, как охотничья собака, учуявшая след. Позади него статуя ее отца стала как будто выше, глаза заблестели.

– Это место я тоже знаю, – сказал он. – Его называют Сива.

– Да, – ответила Мериамон, – его называют Сива. Она ждет тебя, если только ты захочешь прийти туда. Там скрыта вся правда о том, кто ты такой.

– Но, – возразил Александр, проверяя ее даже теперь, ибо он был Александр, – что толку в правде, если персы нападут на меня с тыла?

– Персия ничего не сможет сделать, если империя будет завоевана в честном бою.

Его напряжение слегка спало, но брови были нахмурены.

– Мы снова вернулись к тому же. Ты хочешь, чтобы я завоевал мир.

– Неужели ты боишься попробовать сделать это?

Александр вспыхнул. Она улыбнулась.

– Может быть, это вам надо бояться, – возразил он. – Откуда вы знаете, что я сделаю с вашей страной, если завоюю ее?

– Это дело богов, – ответила Мериамон.

– Ты просто сумасшедшая, ты знаешь это?

– Да.

Александр посмотрел на нее, такую спокойную под сенью богов и тенью ее отца и вдруг рассмеялся:

– Ну что ж, я есть я. Я сделаю это. Я стану царем Египта.

Часть II ТИР

10

Мериамон должна была бы быть довольна. Она получила обещание Александра, и армия была готова выступить из Сидона. Они направлялись в Египет. Царь шел к трону, предопределенному богами.

Может быть, причиной было вино, выпитое за обедом у царя, хотя выпила она очень мало. Мериамон ушла рано, очень усталая, но спала плохо, и сны ее были темны. Даже ее тень, всегда на страже, не могла отогнать их.

– Я сделала, что вы просили, – кричала во сне Мериамон. – Я добилась, чего вы хотели. Почему вы не отпустите меня?

Ответа не было. Только слова, которые она не могла разобрать, обещания, приказы, уговоры, которые невозможно было понять.

Мериамон проснулась еще более усталой, чем засыпала, пытаясь услышать ускользающее слово. Завтра они покинут Сидон. Армия была устроена довольно удобно, Мериамон не слышала слов недовольства. Был ясный солнечный день, довольно холодный, с моря дул свежий ветерок. Хорошая погода для сборов и, если она таковой и останется, идти будет тоже замечательно.

У Мериамон было немного вещей, и о них уже позаботились. Филинна и слуги управились быстро. Мериамон было нечего делать, кроме как бродить кругом и наблюдать.

Наконец она поднялась на городские стены, ища успокоения. Город напоминал разворошенный муравейник, но здесь, высоко над гаванью, было тихо, и синева моря пронзала сердце. Кемет никогда не была страной мореходов. Но здесь, на высотах Сидона, подставив лицо ветру, Мериамон почти поняла. Здесь нет горькой Красной Земли, нет пустыни, насколько видит глаз, нет Черной Земли, вечно возрождаемой Нилом. Только ветер, камни и море, изменчивое и неизменное.

Ее тени все это не нравилось. Она вытянулась позади, дрожа. Сехмет, мудрая кошка, осталась дома, где было тепло.

Мериамон пожалела их обеих. По крайней Мере Нико казался довольным. Он стоял в сторонке, опершись о парапет, и разглядывал корабли, как будто собирался купить их. Надо будет позже посмотреть его руку. Жрица Эшмуна не творила над ней никаких чудес, но в словах, которые она произносила, в воде, которой она омывала руку, что-то было. Рука сегодня болела гораздо меньше, хотя после такой долгой поездки верхом и бурного обеда сразу по приезде боль должна была бы усилиться. Правда, неясно, сможет ли рука нормально действовать даже с помощью бога…

Нико повезло, что он левша. Рука, в которой он держал меч, была цела. Он мог сражаться, если сумеет управиться со щитом, но, когда дойдет до рукопашной, человек с двумя здоровыми руками легко одолеет однорукого.

Однако хуже всего, для него самого, было его тщеславие. Лицо у Нико не было красивым, с выступающими скулами и тяжелым подбородком, но сложен он был великолепно и знал это. Изуродованная неподвижная рука, хотя и позволяла гордиться боевым прошлым, разрушала симметрию, которую так ценили эллины.

Древних македонцев Мериамон уважала за одну вещь: они не носились с этой греческой ерундой насчет красоты. Шрамы украшали мужчину. Шрамы, полученные в боях, были прекраснее всего.

Мериамон положила ладони на свои гладкие плечи и вздрогнула. Ветер не становился теплее, хотя солнце было уже высоко. Нико заметил ее жест. Он был одет гораздо легче, и плащ развевался у него за спиной. Нико расстегнул пряжку и, прежде чем Мериамон успела возразить, набросил на нее тяжелое одеяние.

Плащ был теплый. Пахло потом и лошадьми. Мериамон с удовольствием завернулась бы в него, но Нико все еще был ее пациентом. Она высвободилась из плаща, который так же не хотел ее покидать, как и она его, и заставила Нико снова одеться.

– Я не хочу быть причиной твоей смерти от холода, – сказала она.

– Но если ты закоченеешь, с меня спустят шкуру, – возразил Нико.

– Не такая уж я нежная!

– Конечно, ты не нежнее подошвы. Но ты выросла в Египте. Это для Македонии сейчас прекрасная погода.

– Боги не допустят, чтобы я когда-нибудь увидела эту страну, – сказала Мериамон, стуча зубами.

– Она прекрасна, – воскликнул Нико. – Дикая, и даже мы иногда находим, что там слишком холодно. Но это делает нас сильными.