Господин двух царств
Шрифт:
– Нет, – сказала Мериамон городу, и ночи, и жрецам в их храме, в крови и пламени, их устрашающей вежливости. – Нет. – Она сжала кулаки и повысила голос, закричав громко: – Нет!
В одно слово она вложила весь свой гнев, и всю боль, и весь ужас перед богом, который требует крови, не просто крови, но сожженной в пламени. Из них она сделала копье и со всем отчаянием метнула его в сердце Силы.
Силы поднялась против нее – словно железные руки трясли и били ее, пытаясь свалить с ног. Сила была словно живое существо, и Мериамон отчаянно боролась с ней.
– Боги, – прошептала она, – о мои боги! Амон, Осирис,
Мериамон теряла сознание. Она рассыплется. Она упадет. Она будет повержена мощью бога, и для Александра в его ослепительном величии, для Александра… Ничего. Поражение, смерть, конец империи, и Персия будет править так, как велит ее Истина.
Вот что сделала Сила. Александр никогда не был так слаб, его поражение так очевидно. Но если дошло до предела, и Сила пошла на Силу, он и вправду может пасть.
Мериамон стиснула зубы, напрягла тело и душу. Она собрала всю свою силу до капли. Она придала ей форму: «нет». И послала слово против Силы, пришедшей из Тира.
Ее ударило. Она ответила ударом. Еще раз. Она проиграет, упадет, рассыплется в прах.
Бесконечно долго они балансировали на краю. И в то самое мгновение, когда она поняла, что больше не выдержит, Сила рухнула.
Сила была сломлена. Мериамон точно знала это, здесь, на морском берегу, в окружающей ее тьме. Тир стоит и, может быть, будет стоять, несмотря на все усилия Александра. Но его врагами будут плоть и кровь, камень и металл. Магия в этом не будет играть никакой роли.
– Госпожа, госпожа Мариамне!
Свет ослепил ее. Мериамон зажмурилась. Ее голова – о боги, сколько же она выпила? Филинна трясла ее не слишком деликатно.
– Госпожа Мариамне, проснись наконец!
Мериамон открыла опухшие глаза. Под ней постель. Над головой шатер. Рядом Филинна, приплясывающая от нетерпения.
– Госпожа! У госпожи Барсины начались роды. Она зовет тебя.
Филинне никогда не понять, почему Мериамон то смеялась, то плакала, когда сидела и вытряхивала песок из волос, когда натягивала одежду, которую не помнила, как сняла. Песок… значит, все это ей не привиделось. Так же, как и трудное возвращение в шатер, полуослепшей, полубезумной, измученной до предела, вместе с тенью, поддерживавшей ее.
Сехмет мыла лапку нежными прикосновениями розового язычка и, как всякая кошка, была равнодушна к проблемам жизни и смерти. Мериамон была там и сражалась. Теперь она здесь. Ребенок погиб. Теперь родится другой. Во всем существует равновесие.
Равновесие. Конечно. Барсина родила ребенка, хорошего мальчика, и волосы его, после того как выпадет родовой темный пушок, будут светлыми.
– Его отец не может дать ему имя, – сказала Барсина. – Я назову его сама. – Она всмотрелась в младенца. Возвестив громким криком о своем вступлении в мир, он погрузился в созерцательное спокойствие. Мериамон представила себе, как глаза новорожденного встречаются с глазами Барсины и впитывают свет, струящийся из них. – Геракл, – решила Барсина. – Я назову его Геракл.
16
Александр возвращался: Мериамон в земле чувствовала его приближение. Он приближался, как ладья Амона-Ра, которая миллионы лет уплывает по ночам в страну мертвых и с рассветом
возвращается в страну живых. С ним шел флот, но для Мериамон сила его была подобна пламени свечи перед огнем солнца.Мериамон с трудом представляла себе, какая сила повлекла ее, словно мошку на огонь, прочь из храма Амона, но для Александра она оказалась полезной. Теперь, когда он возвращался, Мериамон вспомнила, какой свет и огонь звали ее из страны Кемет.
Филиппосу не будет от нее толку. Она послала мальчика сказать, что не придет в лазарет, и спустилась к морю. Город был обманчиво спокоен. Осадные башни стояли почти вплотную к стенам, но катапульты были неподвижны, и солдаты, обслуживавшие их, были спокойны на своих постах. Из храма Мелькарта не исходило ни единого облачка магии. Вряд ли он был разрушен – она не такая глупая, чтобы думать так. Только подавлен, потерпел временное поражение. Но какое-то время кровавых ритуалов не будет, в этом Мериамон была уверена.
Александр подтвердит ее уверенность. Или потерпит поражение, и его люди будут погублены. Не то чтобы она предчувствовала, не совсем так. Но она видела ясно, и это было результатом долгого обучения, которое получали члены царской семьи в Двух Царствах.
Немного погодя Мериамон села на песок, обхватив колени. Ее тень лениво растянулась рядом, частью на песке, частью в воде. Тень скалила зубы в сторону Тира.
– Ты хороший союзник, – сказала Мериамон. Тень бросила в ее сторону горящий взгляд и погрузилась в настороженную дрему.
Солнце поднималось выше, день становился все жарче. С удовольствием сбросила плащ. То, что было надето под плащом, заставило Филинну затаить дыхание от изумления и поинтересоваться, не собралась ли госпожа стать гетерой. Обычная египетская одежда, только и всего, вполне скромная, из хорошего белого льна, узкая, от груди до щиколоток, оставляющая открытыми плечи. Ветерок, холодноватый еще, но приятный, освежал кожу, которая слишком долго была укутана в шерсть. Он играл ее волосами, заплетенными во множество косичек, поднимал на море барашки и уносился к северу. Ей почудилось в запахе моря дыхание страны Кемет.
Кто-то подошел и сел рядом. Мериамон без удивления взглянула на Таис. Позади стояла Филинна и еще двое слуг с персидским балдахином.
– Как здесь хорошо, – сказала Таис. – И все еще прохладно. Ну, теперь ты довольна в такой летней печке?
– Здесь не так тепло, как в Египте, – ответила Мериамон.
– Потому ты так и одета.
Щеки загорелись. Она не понимала почему. Греки вовсе не скромники.
Мужчины – да. А женщины так же стыдливы, как и персидские.
– Я одета так, как все у меня на родине, – сказала она немного обиженно. – Разве что-нибудь не так?
– Нет, очень практично, – ответила Таис.
– И распутно.
– Ну, – сказала гетера, – если лямочки соскользнут, и покажется грудь, мужчины просто сойдут с ума. И полотно такое тонкое… – Ее глаза сузились, а на лице появилась улыбка. – Какую моду ты могла бы установить! Лучше, чем нагота. Прикрывает так мало, но достаточно. Знает ли наш Нико, какая ты красавица под всеми этими твоими штанами и плащами?
Лицо Мериамон залилось краской. Если бы она была мужчиной, докрасна загорелым по всему телу, может быть, было бы не так заметно. Но она была мило бледна, как подобает женщине.