Господин Китмир (Великая княгиня Мария Павловна)

Офицер подошел поближе и пристально осмотрел нас сквозь щели в заборе. Я сразу увидела, что он понял суть ситуации… Тогда, скатав в трубочку бумагу от шведского посольства, я протолкнула ее сквозь доски.

Он взял ее, прочитал и молча посмотрел мне в лицо.

Наши глаза встретились.

– Открыть ворота, – приказал он часовым. Сбежав от большевиков, мы оказались в стране, которой правили немцы, однако это все еще была Россия. О боже!..

Вскоре муж благополучно вернулся вместе с Алеком».

Они добрались до Киева, помылись и побывали в парикмахерской, а потом в кондитерской, где Мария, как школьница, съела двенадцать пирожных сразу. Алек решил остаться в Киеве, а Сергей с женой уехали в Одессу. Там они пережили страшное испытание: горели склады с боеприпасами, грохот взрывов стоял такой, что невозможно было разговаривать, земля дрожала под ногами. Пожар длился тридцать шесть часов. В тот день Мария узнала о том, что в Петрограде арестован ее отец.

А союзные войска уже готовились уходить из Одессы. Мария не могла и помыслить о том, чтобы еще раз пережить встречу с большевиками. Да и Петлюра, о военных успехах которого ходили легенды и который сражался со всеми иностранцами подряд, тоже казался не лучше… В это время пришло приглашение от румынской королевской семьи поделиться у них. Решено было уезжать через Бендеры и Бессарабию.

Итак, Россия осталась позади. Для великой княжны Марии Павловны начались годы изгнания.

Когда во дворец Котрочени явилась странная особа с облезлым чемоданом, в котором лежала пара перешитых платьев, носовые платки со споротыми императорскими вензелями, несколько побитых пузырьков и баночек вместо туалетных принадлежностей, румынская королева Мария отдала своей тезке-беженке собственные платья, чулки и белье (Сергей Путятин получил несколько костюмов от короля). Новейшие парижские туалеты, естественно, были изгнаннице не по карману. Кстати, в числе подаренных туалетов было коричневое вязаное платье от Шанель, восходящей звезды на небосклоне парижской моды. Мария припомнила, что бывала в шляпной лавочке Шанель на рю Камбон. Не та ли самая девушка?

Жизнь в Бухаресте была спокойной и счастливой, но именно здесь Мария получила одно из самых тяжелых известий в своей жизни: ее отец расстрелян большевиками. Вместе с ним погибли и трое других великих князей, ее дядей. Пришло также сообщение с подробностями гибели тети Эллы и Володи. Страшная российская реальность не оставляла в покое. Мария тревожилась за Дмитрия, за княгиню Ольгу Валерьяновну и ее дочерей, за семью мужа…

Тяжелей всего было то, что теперь изгнанники из России – даже члены царской семьи! – никому не были нужны на чужбине. Прежде всего – именно они! Европейские демократические державы стремились найти общий язык с новым русским режимом. Румыния подлаживалась к Европе, и когда королева предложила Марии и ее мужу ехать в Париж вместе с ней, министры, правительство Румынии решительно этому воспротивились. Ну что ж, Путятины поехали одни.

Первым делом Мария наведалась в предместье Булонь, где был дом ее отца. Это было словно паломничество на могилу. В русском храме на рю Дарю ее узнал старый священник, но кивнул лишь украдкой. Чудилось, в самом парижском воздухе разлита враждебность. О происшедшем в России судили все, кому не лень, – и каждый понимал случившееся «согласно своей испорченности».

Но не только прямые оскорбления павшего величия приводили в отчаяние.

«Перемены в нашем положении стали особенно очевидны в Париже. В послереволюционной России мы были гонимым классом. В Румынии я была кузиной королевы. А в Париже мы стали обыкновенными гражданами и вели, как полагается здесь, обыкновенную жизнь, и вот эта ее „обыкновенность“ была мне внове.

Никогда прежде я не носила с собой денег, никогда не выписывала чека. Мои счета всегда оплачивали другие: в Швеции это был конюший, ведавший моим хозяйством, в России – управляющий конторой моего брата. Я приблизительно знала, во что обходятся драгоценности и платья, но совершенно не представляла, сколько могут стоить хлеб, мясо, молоко. Я не знала, как купить билет в метро; боялась одна пойти в ресторан, не зная, как и что заказать и сколько оставить на чай. Мне было двадцать семь лет, но в житейских делах я была ребенок и всему должна была учиться, как ребенок учится переходить улицу, прежде чем его одного отпустят в школу».

В Париже не удалось обрести душевный покой, и семья Путятиных решила перебраться в Лондон. Там состоялась долгожданная встреча с Дмитрием, которая ошеломила Марию: перед нею был взрослый мужчина, а не мальчик, чей образ сохранился в ее памяти. Удалось также узнать, что княгиня Ольга Валерьяновна с дочерьми смогла выбраться из Петрограда в Финляндию.

Радостной новостью оказалось и то, что шведские родственники бывшей герцогини Сёдерманландской сохранили ее драгоценности (те самые, присланные из России в самодельных тайниках: в свечах, бутылках и тому подобном), и теперь их привез в Лондон шведский кронпринц Густав Адольф. Это оказалось очень кстати: жить было не на что, на эти украшения оставалась вся надежда.

Увы, она не получила за них подлинную цену – ювелирный рынок в то время был переполнен русскими драгоценностями, скупщики камней нарочно сбивали стоимость. Драгоценности таяли, не слишком-то поправляя бюджет. А что будет, когда их запасу придет конец?

Об этом она думала непрестанно, и мысли навевали одну тоску. Ни она, ни ее любимые мужчины, муж и брат, совершенно не были приучены работать, что-то делать. Боевые качества русских офицеров никому не были нужны… Да и Лондон скоро опостылел Марии – прежде всего потому, что ей решительно нечем было себя занять.

И вот как-то раз она вспомнила, что в прошлые времена была недурной рукодельницей. Ее научили вязать, шить, вышивать. А в Лондоне вошли в моду вязаные вещи. Мария купила спицы, шерсть… Первый блин вышел комом: свитер получился необъятным. Со вторым блином, то есть свитером, тоже случилась промашка: вязаное полотно сквозило, словно сито. Зато третий получился – загляденье, и Мария отнесла его в магазин. Хозяйка заплатила 21 шиллинг и попросила приносить подобные вещи еще. От изумления Мария почувствовала себя неловко: так легко заработать так много денег?!

Ну, насчет «легко» и «много» – это она напрасно, конечно… Не выпуская спиц из рук с утра до вечера, освоив еще и вязку платьев (за них платили в два раза больше), доводя до исступления брата и мужа беспрестанным мельканьем спиц и счетом петель, она все равно не могла заработать больше шести фунтов в неделю. Сущие гроши! Поэтому Мария перестала тратить силы на вязание и решила заняться шитьем. Кстати, у нее получалось очень недурно! Для какого-то званого обеда она скопировала вечернее платье от модного модельера Калло. И жадно ловила выражение лиц гостей: все ли в порядке с платьем? Учитывая, что спинку подгонял на ней муж, за эту часть своего платья она волновалась больше всего. Но вроде все обошлось. В конце концов она обшила и себя сверху донизу, и своих мужчин.

Однако ее усилия хоть и давали изрядную экономию, но денег не прибавляли. Мария не могла придумать, чем бы еще заняться, какую найти работу. Что характерно, она не чувствовала себя ни униженной, ни несчастной оттого, что принуждена трудиться, но хотелось, чтобы при этом можно было и получать хоть какое-то удовольствие, а не просто уныло зарабатывать деньги.

В то время пришла весть из Парижа: туда добралась княгиня Ольга Валерьяновна, вдова отца. Путятины с мужем немедленно поехали во Францию, где Мария увидела лишь тень прежней роскошной красавицы…