"Господин мертвец"
Шрифт:
Пулеметы на миг замолчали, дав мертвецам небольшую передышку. Всего несколько секунд, которых хватило полуоглохшему Дирку, чтобы окинуть взглядом боевой порядок взвода и убедиться, что все на своих местах. До траншей оставалось не меньше пятисот метров, самых трудных, способных сожрать за пару минут не роту, а несколько полнокровных полков. Дирк видел, как это бывает.
– Вперед! – крикнул он так громко, как только мог, - Вперед, «Висельники!» Железо и тлен!
За их спинами пушки теперь стучали не умолкая. Дав несколько пристрелочных залпов, они стали поливать французские позиции, и Дирк ощутил едва ли не блаженство, наблюдая за тем, как эта невидимая стихия обрушивается в своей слепой ярости на жалящие их пулеметы. Четыре батареи оберста фон Мердера были бессильны нанести французам хоть сколько-нибудь серьезный ущерб, но они честно выполняли свою работу, поднимая в сырой
– Не останавливаться! – крикнул Дирк, - Командирам доложить о потерях!
– Потерял двоих, - доложил Клейн отрывисто, - Минус один пулемет.
– Одного, - лаконично отозвался Тоттлебен сзади, - Еще двух зацепило, но могут двигаться.
– Рассредоточиться! Осталось метров четыреста! Быть готовыми для рывка!
В ревущем хоре артиллерийских орудий выдавались отдельные голоса. Дирк слышал уханье тяжелых гаубиц полка, от которого даже трясущаяся под ногами земля на мгновенье застывала – чтобы в следующий миг подскочить вверх. Так на столе подскакивает разложенная крупа, если треснуть по столешнице ладонью. И каждый раз после этого где-то за бесчисленными линиями тонущих в земле траншей что-то оглушительно лопалось, заглушая все прочие звуки боя.
Легкие минометы Вайса, напротив, были едва слышны, они хлопали друг за другом, еле различимые в этом адском хоре, но Дирк знал, что ребята Вайса кладут свои мины выверено и точно, как на полигоне. Конечно, им далеко было до «Смрадных Ангелов» с их иерихонскими трубами, признанных мастеров в артиллерийском деле, но эффект и без того был достигнут – стрельба пулеметов хоть и не стихла полностью, но стала куда менее беспокоящей. Французам нужно было время, чтобы придти в себя от неожиданности и вновь подобраться к пулеметам, не обращая внимания на зловещий свист осколков. Они были всего лишь людьми.
Дирк не собирался задерживаться на одном месте для того, чтобы наблюдать за панорамой и стремительно меняющимся пейзажем. Орудия двести четырнадцатого полка благодаря внезапности хорошо удивили французов, но спустя несколько минут, поборов естественный и рефлекторный страх тела, те поймут, что большой опасности германские батареи для их укреплений не представляют. Единственное, что они могут сделать – обрушить на позиции пару тонн раскаленного свинца, заставив лягушатников вжаться в землю. Разрывы снарядов на расстоянии могли выглядеть внушительно, но это была не та сила, которая способна причинить настоящий вред. Подобный арт-обстрел мог разве что потрепать нервы обороняющимся и заставить их сбавить пыл. Вряд ли хоть один снаряд накрыл траншею или уязвимую точку укреплений. Однако на глазах у «Висельников» «чемодан» тяжелой гаубицы удивительно удачно лег прямым попаданием на небольшой приземистый холм в глубине обороны, где, по всей видимости, находился блиндаж. С такого расстояния они не услышали треска, с которым снаряд пробил метры перекрытий, лишь увидели черный столб дыма, поднявшийся из провала в земле, увидели осколки тлеющих бревен, разлетевшиеся далеко вокруг. Для кого-то этот блиндаж стал общим склепом. Но это было больше удачей, чем результатом действий артиллерийских наблюдателей или наводчиков. Уповать на ее повторение не стоило.
Французская артиллерия не заставила себя долго ждать с ответом.
Где-то за горизонтом слаженно ухнули орудия – и поле позади «Веселых висельников» оказалось разделено на множество частей высоким черным частоколом разрывов, пропахавших землю. Снаряды упали со значительным перелетом, как и предполагал Дирк, метров на двести, но удар был такой силы, что он пошатнулся. Кто-то из бежавших в задней шеренге упал – не то потерял равновесие, не то поймал пулю.
Дирк не мог позволить себе остановиться сейчас. Французские артиллеристы, может, и лентяи, но не дураки. Где-то сейчас наблюдатели, к чьим лицам приросли бинокли и перископы, кричат по-французски в трубки полевого телефона, и на замаскированных во многих километрах батареях суетятся подносчики снарядов, а наводчики спешно вносят поправки в прицел. Они не ожидали, что германские самоубийцы устремятся к своей смерти бегом, даже не пытаясь залечь и не обращая внимания на пулеметы. Они не сталкивались с подобным. А если бы сталкивались – Дирк ощутил на своем лице, спрятанном под шлемом, похожую на оскал улыбку – сейчас бы бежали в тыл без оглядки, побросав винтовки и замки орудий.
Сложно было
представить, что еще десять минут тому назад над этим полем стояла тишина. Несколько десятков французских орудий разорвали ее, как голодные псы тряпку. От этой тишины не осталось и следа. Земля под ногами вибрировала и дрожала – как будто в ее толще кто-то запустил огромный танковый двигатель, который порыкивал, стучал, трясся и чадил дымом.Дыма и верно хватало. Мертвецы бежали в клочьях порохового дыма и поднятой пыли, не видя друг друга, продвигаясь практически наугад, как глухой ночью. Карл-Йохан верно чувствовал направление и вел взвод, Дирку не пришлось поправлять его.
Несколько раз взвод окатило шрапнельным веером. Пули вышибали из доспехов целые снопы искр, опрокидывая «Висельников», как наперстки. Упавшему помогали подняться и тянули вперед. Жирная фландрийская грязь висела пластами на серых доспехах.
Артиллерия молотила позади бегущих, и по полю вслед за «Висельниками» катился вал, за которым, казалось, сама плоть мира уже не существовала, раздробленная ревущими снарядами в пыль.
А потом Дирк услышал новый звук в грохоте боя, и этот звук ему очень не понравился. Резкий и тонкий хлопок, отвратительно знакомый. Он звучал не страшно и, приглушенный прочими звуками, был едва слышен за грохотом артиллерии. Но на некоторые вещи у Дирка был особый слух. Как и у других «Висельников».
– Это «Гочкисс!» - крикнул Фриц Рошер, которого Дирк узнал только по двойке под кленовым листом, - Слышите? «Четыре-семь!».
– Несколько штук, - определил Эшман, - Я знал, что они выкатят эти дьявольские штуки на прямую наводку, как только мы приблизимся.
«Гочкиссы» «четыре-семь» ненавидели все «Висельники», и даже сильнее, чем французские пулеметы и артиллерию. Сорокасемимиллиметровая скорострельная пушка Гочкисса изначально была создана для вооружения боевых кораблей, и в этой роли не снискала себе большой славы. Но потом кому-то пришло в голову передать ее линейным частям на суше, используя в качестве скорострельного траншейного орудия, которое можно разместить на передовой как обычный пулемет.
С тех пор зловещие хлопки «Гочкиссов» каждый из «Висельников» узнавал на слух. Эти хлопки возвещали о том, что где-то рядом находится оружие сокрушительной мощи, выстрел которого может превратить любого бойца Чумного Легиона в ком мятого металла. В сочетании с высокой скорострельностью это была сила, с которой приходилось считаться.
Первый снаряд промахнулся – ушел правее на каких-нибудь пять метров. Может, у наводчика просто дрогнула рука, когда он направлял ствол. Ведь и он был всего лишь человеком. Дирк только увидел, как прыснула во все стороны земля, обдав его доспехи грязью. Стреляли по ним. Не по взводу Крейцера, движущемуся левее и со значительным опозданием, а по «листьям». Какой-то французский храбрец, наплевав на свист осколков вокруг, вылез наверх и приник к своей проклятой пушке. У него будет полно времени. До траншеи метров триста, тяжелые последние три сотни метров. Для «четыре-семь» – это стрельба в упор. Как в детском тире. Дирк стиснул зубы.
– Клейн, огонь! – приказал он, - Огонь из всех пулеметов по курсу!
Ефрейтор повернул к нему лицо, неузнаваемое в глухом шлеме. Бесстрастный стальной череп, оскалившийся в зловещей ухмылке.
– Слишком далеко! Без толку!
Спорить не было времени.
– Стреляйте! – от его приказа ефрейтор Клейн дернулся, как от попадания пули.
– Понял. Второе отделение, огонь! Заткнуть пушки! Выпотрошите их траншею!
«Висельники» второго отделения не задавали вопросов. Они выдвинулись из-за широких спин штальзаргов, вскидывая свои тяжелые “MG”. Этот прием был отработан не раз и не два. И не на тренировочной полосе.
Пулеметы заработали все разом, и земля по курсу всколыхнулась, зашевелилась, прыснула во все стороны, поднимая в воздух посеченную пулями траву. Огненный вал докатился до французских траншей и обрушился на них, взвизгивая рикошетами и утробно стуча о камень. Ребята Клейна были специалистами в своем деле, как и прочие «Висельники». Конечно, они уже давно разметили сектор обстрела – так чтобы зона поражения была максимально широка по фронту. Сейчас они не целились, это было невозможно. Но на позиции французов обрушилось достаточно большое количество свинца, чтобы те скорчились за укрытиями, не рискуя высовываться. Броневые щитки пулеметов на таком расстоянии не могли дать им хоть сколько-нибудь надежной защиты, и мешки с землей перестали быть серьезным препятствием. Они упустили свое время. И Дирк собирался воспользоваться этой ошибкой. Живые люди часто делают ошибки. Слишком трусливы, слишком неуверенны. И некоторые ошибки становятся последними в их жизни.