"Господин мертвец"

– Рядовой Классен! – Дирк ударил мертвеца стальной перчаткой в грудь. Не сильно, но достаточно чтобы встряхнуть. Живого человека этот удар свалил бы с ног, - Вы тут прохлаждаться вздумали, пока взвод выполняет свою задачу? Под трибунал захотелось? Приказ – продолжать атаку!

То ли интонации в его голосе сработали правильно, разбудив слепые рефлексы, вбитые фельдфебелями в обучающем лагере, то ли незримо помог тоттмейстер Бергер, но Классен вдруг кивнул, и глаза его, превратившиеся было в незрячие масляные огоньки, вдруг обрели подобие осмысленного взгляда. Классен потянулся к своему злосчастному багру. Дирк представил, как он поднимет свое оружие из грязи, с болтающейся на нем искалеченной рукой, так и не разжавшей свою хватку, и поморщился.

– Забудь про него! Хватай нож и вперед! Времени нет!

Классен извлек из ножен свой кинжал, и, увлекаемый с двух сторон Мертвым Майором и Дирком, побежал вперед, туда, где в редких разрывах серых пороховых облаков виднелись спины наступающего взвода.

«Молодец Карл-Йохан, - подумал Дирк, стараясь бежать с удвоенной скоростью, - Не остановился. Повел ребят дальше. Все правильно сделал. Он ничем не мог нам помочь. Даже если бы я валялся, разорванный снарядом надвое, он не имел права задерживать штурм. Задержка – это провал. А провал стоит дороже какого-нибудь мертвеца».

Дьявольский «Гочкисс» все еще бил, и его резкий отрывистый голос в общем хоре орудий, рвавших воздух над полем, казался невыносимым. Как крики какого-то злого упрямого животного. Еще дважды в стороне от них из земли выстреливал двухметровый фонтан, как струя из спины какого-нибудь огромного подземного кита. Дирк не был уверен, что неизвестный наводчик метил именно в них, скорее всего, целился по фронту бегущего впереди взвода.

– Когда…. когда я доберусь… я… голыми руками… такое, что сама Божья Матерь зарыдает… - бормотал Мертвый Майор, чей голос доносился до Дирка в промежутках между взрывами снарядов.

Дирк надеялся, что наводчики единственного работающего «Гочкиса» стреляют в панике, наспех наводя прицел. Когда перед тобой возникает ряд фигур в серой стали, с оскалившимися черепами вместо лиц, уже занесшие над головой пики, палицы и топоры, редко кто сохранит невозмутимость, как на стрельбище. Но его надеждам не суждено было оправдаться. Кто бы ни наводил «четыре-семь», делал он это хладнокровно, и как минимум дважды им пришлось в этом убедиться.

Один раз они заметили остатки штальзарга из первого отделения. Его огромное стальное тело лежало, раскинув вооруженные когтями руки, и глухая маска без выражения смотрела в небо слепыми глазницами. Штальзарг уже не боялся ржавчины. Его грудь была разворочена прямым попаданием, и толстые броневые листы раскрылись неровными лепестками подобно шкатулке с секретом, обнажая сердцевину стального воина, из которой еще шел дым. Дирк не хотел заглядывать внутрь. Он и без того представлял себе, что находится за прочной оболочкой. Но штальзарг лежал у них на пути, и обходить его, теряя драгоценные секунды из-за нелепой брезгливости, было бы глупо. Слишком по-человечески.

По счастью, ничего особенно неприятного они не увидели. Только огромный развороченный панцирь, который, казалось, лопнул изнутри, рассыпав свои внутренности вокруг. Дирк вспомнил сравнение с майским жуком, которое пришло ему на ум когда-то давно, до начала боя, триста лет назад, и подумал, что так выглядел бы жук, угодивший под колесо автомобиля. Железо. Много железа. Бесформенные обломки и отдельные куски самых причудливых форм, будто исторгнутые часовым механизмом огромного размера.

Дирку показалось, что в мешанине осколков брони и внешней обшивки он краем глаза заметил что-то, отличающееся от них по цвету. Что-то совсем небольшое, с ребенка размером, потому что взрослый человек, даже если содрать с него всю плоть, не сможет занимать так мало объема среди брони. Дирк увидел кусок позвоночника, свисающий из стального тела, как обрывок пустого шланга. Но это могло ему показаться – спустя секунду, когда он уже отвернулся, воображение дорисовало картину, и обломок позвоночника уже выглядел, как обрывок какого-то тряпья. Дирк не собирался оборачиваться, чтобы узнать это наверняка. Он лишь взглянул на номер поверженного штальзарга, выведенный белой краской на его наплечнике. Шестой.

Дирк ощутил мимолетное облегчение – невидимая птица овеяла его своим крылом. Это был не Кейзерлинг, и не Штерн. Дирк даже не помнил его имени. А теперь было лучше и не вспоминать, потому что для него оно всегда будет неразрывно связано с видом развороченного тела.

Второй труп они обнаружили немногим позже. Он лежал в странной позе, раскинув руки в стороны – как человек, собравшийся прыгать в воду и изготовившийся для этого. Снаряд «Гочкисса» снес ему половину головы, оставив кусок шлема, похожий на выклеванный изнутри воронами грецкий орех.

– Крюгер, - отчетливо сказал Мертвый Майор, и Дирк успел удивиться, почему слышит голос своего подчиненного в этом кромешном аду, где все звуки состоят из грохота, визга и скрежета.

Дирк вспомнил Крюгера. Невысокий парень лет двадцати двух, кажется из Эссена. У него еще был забавный говор вроде того, что бывает у всех коренных жителей Вестфалии. Память услужливо выдала лицо, которого больше не существовало в этом мире, которое лопнуло под ударом стального сердечника как ломкое печенье в пальцах ребенка. Дирк попытался вспомнить что-то о Крюгере – зачем?.. – но не вспомнил ничего, кроме того, что он на построении взвода вечно ошибался в шеренгах и лез вперед, на что Мерц лишь сердился, а Карл-Йохан вздыхал и называл его «этот господин Каша-в-рот». Воспоминание было лишнее, никчемное, и Дирк стер его мысленным усилием. У мертвецов нет памяти, ни доброй, ни иной.

«Мертвые не имеют срама» - так, кажется, сказал какой-то из древних русских князей. Рядовой Крюгер искупил все свои грехи службой в Чумном Легионе, и теперь покинул его. Только и всего.

Когда они догнали взвод, до французских позиций оставалось совсем немного. Можно было различить поднимающиеся над бруствером пулеметные щитки, мельтешащие верхушки касок и уходящие вдаль траншеи второй и третьей линий. Только оказавшись на границе выгрызенного в камне города, можно было осознать его настоящие размеры и прикинуть, сколько кубометров земли и камня высвободили штейнмейстеры, чтобы создать нечто подобное. Дирку показалось, что он вышел на берег океана и увидел перед собой его безбрежное пространство с бесчисленным множеством ломаных волн. Только здесь каждая волна была огневым рубежом, полным французских касок и поднятых вверх штыков.

– Принимаю командование! – крикнул Дирк, поравнявшись со взводом.

Карл-Йохан кивнул ему, и в этом кивке Дирку почудилось облегчение.

– Рад вас видеть! – крикнул в ответ заместитель, - Мы уже думали, французы вас разделали!

– Им придется постараться получше, если они хотят заполучить мою смердящую шкуру!

Они рассмеялись, и смех этот в окружающем грохоте прозвучал жутковато, как скрежет врат ада. Теперь и Дирк испытал короткое облегчение. Они добрались. Несмотря на жестокий огонь и потери. А значит, «Веселые Висельники» смогут выполнить свой долг.

Море, открывавшееся перед ними, было не спокойным, оно бурлило десятками разрывов, каждый из которых вздымал над его поверхностью столб черно-серого дыма – точно над местом падения снаряда взметалась мантия, сотканная из невесомой ткани и медленно опадавшая. Артиллеристы оберста фон Мердера следовали своим приказам и не собирались прекращать огонь. Даже теперь, когда «Веселые Висельники» подошли к переднему краю обороны.

Несколько пулеметов все еще били по ним в упор, и если раньше их перестук казался медленным и негромким, доносившимся через подушку, то теперь был слышен лязг самих пулеметов и отрывистые команды расчетов. «Три пулемета, - решил Дирк, - Нет, четыре».

Два из них он видел. Один прямо напротив них, другой правее, на два часа. Оба били короткими расчетливыми очередями, экономя патроны, тонкие как тростинки стволы «Сен-Этьенов» равномерно дергались, исторгая из себя обжигающий сетчатку глаза оранжевый огонь. На близком расстоянии этот огонь был гибелен, и Дирк почувствовал себя и свой взвод кузнечиками, бегущими прямиком на барабан газонокосилки. Еще один из мертвецов третьего отделения выбыл из боя с развороченной пулями грудью – он зашатался, как пьяный, выронил ружье и беззвучно осел на колени, а потом завалился на бок. Какая-то из пуль, должно быть, добралась до его позвоночника и превратила его в труху. Пулемет на правом фланге был еще более неприятен, он терзал шеренги прерывистым фланкирующим огнем, от которого «Висельников» не закрывали прочные панцири штальзаргов. Один из мертвецов, бежавших неподалеку от Дирка, вскрикнул и упал, схватившись за ногу. Кажется, это был Штейн. Из неровных отверстий в его правом бедре поднимался едва заметный дым. Но он оперся прикладом ружья о землю, поднялся и, выкрикнув что-то нечленораздельное, обращенное к бьющим в упор «Сен-Этьенам», побежал дальше. Мертвецы – упрямый народ. Они могут двигаться до тех пор, пока очередное удачное попадание не снесет их голову.