Госпожа Бовари. Воспитание чувств
Шрифт:
Фредерик не решался вернуться к г-же Арну. Ему казалось, что он ей изменил. Но ведь такое поведение было трусостью. Оправдываться же было нечем. Надо было положить конец! И вот однажды вечером он отправился к ним.
Укрываясь от дождя, он едва только успел свернуть в пассаж Жуффруа, как вдруг к нему подошел толстячок в фуражке. При свете, падавшем из витрин, Фредерик без труда узнал Компена, оратора, чье предложение вызвало в клубе такой смех. Он опирался на руку некоего субъекта с выпяченной верхней губой, с лицом желтым, как апельсин, и бородкой; щеголял он в красной шапке зуава и глядел на своего спутника большими восхищенными глазами.
По-видимому,
— Познакомьтесь с этим молодцом! Это мой приятель, сапожник и патриот! Выпьем чего-нибудь?
Фредерик поблагодарил и отказался, а тот немедленно стал метать громы против предложения Рато [227] — подвоха, придуманного аристократами. Чтобы покончить с этим, следовало вернуться к девяносто третьему году! Затем он осведомился о Режембаре и еще кой о ком, столь же знаменитом, как-то: о Маслене, Сансоне, Лекорню, Марешале и некоем Делорье, замешанном в деле о карабинах, которые были перехвачены в Труа.
227
Стр. 639. …против предложения Рато… — Депутат Рато представил 8 января 1849 г. проект о роспуске Учредительного собрания и избрании Законодательного; под давлением многочисленных петиций предложение Рато было принято.
Для Фредерика все это было ново. Но Компену ничего больше не известно. Прощаясь с Фредериком, он сказал:
— До скорого свидания, не правда ли? Ведь вы тоже принимаете участие?
— В чем это?
— В телячьей голове?
— Какой телячьей голове?
— Ах, проказник! — ответил Компен, хлопнув его по животу.
И оба террориста удалились в кафе.
Десять минут спустя Фредерик уже не думал о Делорье. Он стоял на тротуаре улицы Паради и смотрел на окна третьего этажа, где за занавесками был виден свет.
Наконец он поднялся по лестнице.
— Дома Арну?
Горничная ответила:
— Нет. Но вы все-таки пожалуйте.
И быстро распахнула одну из дверей:
— Сударыня, это господин Моро!
Она поднялась, бледнее своего воротничка. Она дрожала.
— Чему я обязана чести… столь неожиданного посещения?
— Ничему! Просто желанию повидать старых друзей! — И, садясь, он спросил: — Как поживает милейший Арну?
— Прекрасно! Но его нет дома.
— А, понимаю! Все те же привычки — вечером надо развлечься!
— Почему бы и нет? После целого дня вычислений надо же дать голове отдых!
Она даже стала хвалить мужа как труженика. Фредерика эти похвалы раздражали. На коленях у нее лежал кусок черного сукна с синей тесьмой, и он спросил:
— Что это у вас?
— Переделываю кофточку для дочери.
— А кстати, я что-то не вижу ее, где же она?
— В пансионе, — ответила г-жа Арну.
На глазах у нее появились слезы, она делала усилия, чтобы не расплакаться, и быстро работала иглой. Он взял номер «Иллюстрации», лежавший на столе около нее.
— Карикатуры Хама [228] очень забавны, правда?
— Да.
И они снова погрузились в молчание.
Вдруг от порыва ветра задребезжали стекла.
— Что за погода! — сказал Фредерик.
— Право же, это очень любезно с вашей стороны, что вы пришли в такой ужасный дождь!
— О, я на это не смотрю! Я не из тех, кому дождь мешает прийти на свидание!
— На
какое свидание? — наивно спросила она.— А вы не помните?
Она вздрогнула, опустила голову.
228
Стр. 640. Карикатуры Хама. — Хам — псевдоним французского карикатуриста Амедея де Ной (1819–1879), сотрудничавшего во многих иллюстрированных журналах. Его псевдоним обыгрывал фамилию Ной (Хамом звался третий сын библейского Ноя). Хаму принадлежала серия блестящих политических карикатур.
Он мягко коснулся рукой ее плеча.
— Уверяю вас, что вы меня немало заставили страдать!
Она ответила как-то жалобно:
— Но мне было так страшно за ребенка!
И она рассказала ему о болезни маленького Эжена и всех тревогах того дня.
— Благодарю, благодарю вас! Я больше не сомневаюсь! Я люблю вас, как всегда любил!
— Да нет! Это же неправда!
— Почему?
Она холодно посмотрела на него.
— Вы забыли про другую. Про ту, которую вы возите на скачки. Про женщину, чей портрет хранится у вас. Про вашу любовницу!
— Ну что же, это так! — воскликнул Фредерик. — Я ничего не буду отрицать! Я негодяй! Но выслушайте меня!
Если он жил с Розанеттой, то виной тому отчаяние; это то же самое, что самоубийство. Впрочем, он причинил ей много огорчений, мстя за свой собственный позор.
— Какая пытка! Поймете ли вы это?
Госпожа Арну обратила к нему свое прекрасное лицо, протянула руку, и они закрыли глаза, охваченные опьянением, которое словно убаюкивало их, полное бесконечной нежности. Потом, сидя лицом к лицу, совсем близко, они долго смотрели друг на друга.
— Неужели вы могли поверить, что я вас разлюбил?
Она ответила тихим, ласкающим голосом:
— Нет! Несмотря ни на что, я в глубине души чувствовала, что это невозможно и что когда-нибудь преграда, разделяющая нас, падет!
— И я тоже! И мне так хотелось увидеть вас, что легче было умереть!
— А ведь однажды, — продолжала она, — я прошла мимо вас в Пале-Рояле.
— Правда?
А он рассказал ей, как был счастлив, встретившись с нею у Дамбрёзов.
— Но как я ненавидел вас в тот вечер, когда мы уходили от них!
— Бедный!
— Мне живется так грустно!
— А мне!.. Если бы одни только печали, тревоги, унижения — все то, что я должна терпеть как мать и как жена, — я бы еще не жаловалась: ведь мы все умрем. Что ужасно — так это мое одиночество. Я совсем одна…
— Но ведь я здесь! Я здесь!
— Да, да!
Уже не удерживаясь от слез, она в порыве нежности встала. Она протянула к нему руки, и они стоя обнялись, прильнув друг к другу в долгом поцелуе.
Скрипнул паркет. Рядом с ним стояла женщина — Розанетта. Г-жа Арну ее узнала; широко раскрыв глаза, полные изумления и негодования, она разглядывала ее. Наконец Розанетта проговорила:
— Я пришла к господину Арну по делу.
— Его здесь нет, вы же видите.
— Да, верно! — ответила Капитанша. — Ваша служанка была права! Прошу прощения! И ты тут? — обратилась она к Фредерику.
Это «ты», сказанное в ее присутствии, заставило г-жу Арну покраснеть, словно пощечина со всего размаху.
— Его здесь нет, повторяю вам!
Капитанша, оглядываясь по сторонам, спокойно спросила:
— Что же, домой поедем? У меня фиакр.
Он притворился, что не слышит.