Госпожа президент

— Мобильная связь тут не работает, — радостно сообщил таможенник. — Зря стараетесь.

Женщина тем не менее подождала, рассчитывая, что телефон оживет. Потом пожала плечами и безнадежно посмотрела на коллегу, который, видимо, был у них главным.

— Прошу прощения, но я должен заявить протест, — сказал американец, метнув на коротышку-таможенника такой свирепый взгляд, что тот не рискнул снова перебить его. — Судя по всему, тут произошел целый ряд нестыковок. Во-первых, норвежские коллеги не встретили нас у самолета, вместо этого нас привели сюда… в этот лабиринт, без сопровождения, не предупредив, куда, собственно, нужно идти.

— Вам нужно вон туда. — Таможенник кивнул на закрытую дверь.

— В таком случае будьте добры открыть. Предлагаю сделать это прямо сейчас. По вашей вине возникло досадное недоразумение, и мне это надоело.

— А я предлагаю… — сказал таможенник и с неожиданным проворством вскочил на стойку. — Я предлагаю вам выполнить мое распоряжение. Там, — он резко возвысил голос и показал рукой в сторону зала прилетов, — там командуют другие. Но здесь, в этом коридоре, у этой стойки, возле которой вы стоите, распоряжаюсь я. А мои инструкции гласят, что ввоз оружия в нашу страну, — он уже почти кричал, — без соответствующих документов строго воспрещен. Так что становитесь в очередь, черт побери!

Последние два слова он произнес по-норвежски. Лицо побагровело, он вспотел. Американцы переглянулись. Некоторые возмущенно заворчали. Женщина с мобильником снова — опять-таки безуспешно — попыталась вызвать подмогу. Прошло секунд тридцать. Таможенник слез со стойки, скрестил руки на груди. Минуло еще тридцать секунд.

— Ладно, — вдруг сказал главный из американцев и положил оружие на стойку. — Но будьте уверены, эта история не останется без последствий.

— Я лишь выполняю свою работу, сэр!

Таможенник широко улыбнулся. Без малого полчаса он выписывал квитанции, укладывал револьверы в пластиковые коробки и ставил их на стеллаж в глубине помещения. Закончив, лихо бросил два пальца к виску, нажал на кнопку и открыл дверь.

— Желаю приятно провести время, — сказал он и, не услышав ответа, засмеялся.

Он просто выполнял свою работу. Неужели непонятно.

3

Ингер Юханна проснулась с мыслью о работе. Лежала не шевелясь, щурилась от утреннего света. Может, все-таки не стоило брать еще год отпуска. Перед родами она как раз успела закончить научный проект, а нового не начала, поэтому ни университет, ни сама Ингер Юханна в общем-то ничего не потеряют, если она полностью использует законный двухгодичный отпуск. Так они с Ингваром и решили, поскольку их опасения оправдались и место в детском саду для Рагнхильд получить не удалось. Впрочем, еще когда только познакомились, оба они были вполне хорошо устроены и ипотеку могли выплачивать, даже имея только один источник дохода. Жили без затей, спокойно и хорошо. Кристиана делала успехи. Все было в порядке.

Она любила повседневную домашнюю рутину. Жизнь при детях шла в другом темпе. Готовить ей всегда нравилось, а за долгие утренние часы удавалось переделать массу дел. От услуг приходящей домработницы они отказались, но даже уборка стала частью задумчивого однообразия, которое Ингер Юханна научилась ценить. Днем Рагнхильд час-другой спала, и порой Ингер Юханне казалось, будто впервые за много лет у нее есть возможность по-настоящему подумать.

Замечательная жизнь. На некоторое время.

Хотя, похоже, оно уже кончилось.

При мысли о по-утреннему тихом доме Ингер Юханну вдруг охватило раздражение. Она прислушалась, рассчитывая услышать лепет Рагнхильд, но вспомнила, что малышка осталась у деда с бабушкой. Во всем теле какая-то непривычная вялость. Она медленно закинула руки за голову, перевернулась. Ингвара рядом не было.

Как правило, она спала не так крепко. Вечно просыпалась по нескольку раз за ночь, а малейший звук из детской в один миг поднимал ее на ноги.

Она быстро села. Тряхнула головой, затаила дыхание, чтобы лучше слышать. Но уловила только далекий рев автомобильного мотора, работающего на холостом ходу, да по-весеннему шальной гомон птиц на дереве под окном спальни.

— Ингвар?

Она встала, накинула халат и побрела на кухню. Часы на электроплите показывали 8.13. Кругом по-прежнему тишина. На столе недопитая чашка кофе. Еще теплая. Значит, Ингвар ушел недавно. Рядом с чашкой записка:

Милая!

Как ты понимаешь, я вынужден делать свою работу. Поскольку же ты не в состоянии подсказать мне уважительную причину для отказа, я должен выполнить приказ. Трудно сказать, когда я буду дома, ведь мне вообще пока неизвестно, в чем заключается эта работа. Позвоню, как только смогу.

Твой И.

Ингер Юханна допила остывший кофе. Ингвар будет у Уоррена связным. Она просила его отказаться. Пригрозила тем, что, как ей казалось, было для него сущим кошмаром. И все-таки он встал, пока она спала, тихонько выпил кофе и перед уходом черкнул простенькую холодную записку.

Она долго стояла с запиской в одной руке и чашкой в другой.

К родителям не переедешь. Мать впадет в истерику, а отец схватится за сердце, как всегда, если что не по нем. Ингер Юханна часто ловила себя на мысли, что родители любят Ингвара больше, чем ее. Во всяком случае, мать именно им хвасталась перед всеми, кто ее слушал. Тесть с тещей щедро дарили зятя вниманием, и ему, а не ей доставались похвалы, стоило Рагнхильд блеснуть новыми словечками и умениями.

«Вообще-то дома с ней занимаюсь я», — вздыхала Ингер Юханна, пряча досаду под улыбкой.

Сестра тоже отпадает. Мариина безупречность с годами разделила их, стала непреодолимой стеной. Сестра была хороша собой, прекрасно одета, бездетна. Уже при одной мысли о том, чтобы нагрянуть в квартиру на Акер-Брюгге с детской кашей и закаканными памперсами, у Ингер Юханны дух захватывало.

Она снова перечитала записку. Буквы расплывались перед глазами. Она смигнула слезинки, которые тихонько скатились по щекам, и утерла рукавом нос.

Вчера вечером, когда они пошли спать, она не сомневалась, что Ингвар все понял. Он молча лег рядом, и руки у него были горячие, сильные, какими она их любила. Ингвар догадался, что ей нужна защита и что Уоррена Сиффорда ни в коем случае и близко нельзя подпускать к надежной, привычной жизни здесь, на Хёугес-вей. Наверняка Ингвар понимал все это, когда гладил ее по волосам; в его глазах она словно бы прочитала, что он с нею согласен: присутствие Уоррена — угроза всему доброму, правдивому, настоящему. Потому и уснула так крепко.

А Ингвар взял и смылся.

Не принял угрозу всерьез. Не принял всерьез ее, Ингер Юханну. Ну что ж, она ему покажет, насколько все это серьезно.

Ингер Юханна собрала самое необходимое. Уложила в чемоданчик белье и кое-что из одежды для себя и младшей дочки на несколько дней.

— Кристиана побудет у Исака, — прошептала она, стараясь подавить слезы. Надо ехать за Рагнхильд, а мать мигом заметит, что у нее красные глаза, она всегда замечала малейшее душевное волнение. — Держись! — скомандовала себе Ингер Юханна и всхлипнула.