Гость из будущего. Том 1

А всё это происходит потому, что зритель смотрит фильм через объектив киноаппарата, в который лишние детали не попадают. К примеру, первый кадр моей короткометражки мы сняли в тёмном и узком коридоре около наших киношных гримёрок: конвоир ведёт Федю Косого издалека прямо на кинокамеру. А диалог между Федей и конвоиром записали уже в павильоне. Вдоль одной из бетонных стен проложили рельсы, расставили на пути следования героев семь осветительных приборов и уже тогда начали съёмку эпизода, который в итоге будет смотреться как единое целое.

— Чё толкаешься? Я говорю, чё толкаешься-то? — завозмущался Федя Косой, в исполнении Савелия Крамарова.

Одели мы его как стилягу: яркий пиджак с широкими подбитыми ватой плечами, брюки-дудочки и «туфли на манной каше».

— Давай-давай, — шикнул на него конвоир, актёр Алексей Кожевников, который прекрасно смотрелся в милицейской форме, и у которого, кстати, в карьере ещё будут роли сотрудников правоохранительных органов.

А в это время параллельным курсом главного оператора Василича на тележке долли тащил один из техников, рядом бежали два звукорежиссёра, один с магнитофоном, другой с микрофоном на удочке, и приставными шагами скакал я собственной персоной.

— Чё давать-то? — хмыкнул Косой на ходу. — Я тебе не автомат с газировкой. Вот сунь в него три копейки, тогда и требуй.

— Топай-топай, в камере будешь разговаривать, — чуть-чуть подтолкнул его в спину конвоир Кожевников.

— Вообще ничего говорить не буду. Ты о презумпции невиновности слышал? А я слышал! — Крамаров-Косой остановился и развернулся в пол-оборота.

— Заходи-заходи, как и обещал, двухместный номер со всеми удобствами, — хохотнул конвоир.

— Камера стоп! — рявкнул я. — Все молодцы! Переходим в другую локацию, к декорациям камеры предварительного заключения. Как звук? — спросил я у двух звукарей.

— Нормально, — кивнул тот, что тащил на себе магнитофон.

— Мужики, вы учтите, что звук для фильма я возьму с площадки, с вашего микрофона. И, кстати, за качество плачу отдельной звонкой монетой, — шепнул я звукорежиссёрам.

— Значит, сделаем хорошо, — захихикали звукари.

— Как на мне смотрится милицейская форма? — спросил Алексей Кожевников, пока на новое место переставляли камеру, свет и рельсы.

— Как влитой, — буркнул я, ещё раз углубившись в сценарий.

— Ко мне претензии есть? — отвлёк меня Крамаров. — Как я играю? Нормальёк?

— Савелий, родной, тебе и играть-то нечего не надо, претензий не имею, — снова пробурчал я, стараясь продумать следующий эпизод.

— А я не понял, почему меня посадили в КПЗ? — подошёл ко мне дядя Лёша Смирнов. — Я кто?

— Значится так, твой персонаж директор овощебазы, на которой произошло крупное хищение, — улыбаясь из последних сил, произнёс я.

— Что украли, в каком количестве, и собственно говоря, кто? — спросил Смирнов.

— Тонну гнилой морковки съели голодные крысы, — протараторил я. — Дядя Лёша, можно я ещё раз поработаю над текстом?

Я потряс над головой листки со сценарием и тут же побежал к новой локации, чтобы посмотреть, как установили камеру и свет. Однако меня тут же перехватила красавица Нонна Новосядлова и заявила, что ей не нравится платье, и она желает опять снимать в белых модных брючках.

— Брюки в химчистке, платье великолепно, и ещё Нонночка, дорогая, красоту ничем не испортишь, — отмахнулся я и закричал, — давайте снимать! Василич, всё готово?

— Командуй, товарищ главный режиссёр, — усмехнулся он.

— Савелий, начинаем с твоих слов! — гаркнул я. — Ты и конвоир делаете два шага, и уже перед решёткой звучит ещё один небольшой диалог.

«Бог мой, — подумал я, рассматривая декорацию, — сделали всё из дерьма и палок, а смотрится на экране хорошо». Три хлипкие стены из деревоплиты, которые можно было легко пододвинуть, покрасили в серый бетонный цвет, внутри установили две двухъярусные кровати с голыми матрасами, а на середину водрузили грубо сделанный деревянный стол. И наконец, железную решётку мы просто прислонили к двум стенам, и прикрепили её на изоленту, чтобы вся конструкция не грохнулась после команды: «камера, мотор».

— Камера! Мотор! Начали! — скомандовал я.

— Сцена три, дубль один, — отчеканила ассистентка Любочка и хлопнула дощечками перед объективом.

— Чё сюда что ли? В клетку? — сказал Федя Косой, когда он и конвоир вошли в кадр. — Ну, вы даёте. Да я только неделю назад как из санатория выписался. Совсем у вас нет к простым гражданам никакого сострадания. Я в следующий раз жаловаться буду. Понял меня?

— Отдыхай-отдыхай, — усмехнулся актёр Кожевников. — Набирайся сил перед дальней дорогой в казённый дом.

— Камера стоп! — рявкнул я. — А где у нас второй заключённый? Почему в камере не сидит дядя Лёша Смирнов? Почему внутри пусто?

— Я тут за чаем сходил, там булочки свежие привезли, — виновато пролепетал здоровяк Смирнов.

— Повод уважительный, — буркнул я. — Отодвиньте заднюю стену и запустите дядя Лёшу в карцер, то есть в камеру.

— А давай, когда они будут говорить, я подойду и удивлённо посмотрю на них через решётку? — предложил Алексей Смирнов.

— Хорошая идея, решётку только не урони, она на соплях. Пишем второй дубль! — немного охрипшим голосом выкрикнул я.

* * *

— За что посадили? — спросил дядя Лёша Смирнов своего сокамерника после того, когда был сделан второй дубль и мы переставили камеру так, чтобы в кадр попали двое наших заключённых, а тяжеленную решётку вообще унесли подальше от места съёмок, так как она постоянно норовила кого-нибудь придавить.

— Да не за что, по глупости вляпался, — скорчил смешное лицо Крамаров-Косой. — Неделю как в отпуск приехал из командировки.

— Ну-ну, — криво усмехнулся дядя Лёша.

— Значит, дело было так, — Крамаров изобразил на лице усиленную работу ума. — Вышел я вчера на улицу. Погода стояла… не помню я погоду. Решил по комиссионкам пробежаться. Шмотья разного прикупить, а то после лагеря, пионерского, всё поистрепалось. Иду значит, смотрю, а мне навстречу идёт…

— Участковый? — хохотнул Смирнов.

— Тьфу, на тебя. Какой участковый? Женщина идёт, греческая! — вспылил Крамаров.

— Иностранка?

— Причём здесь иностранка? — Савелий Крамаров от возмущения потряс кулаками. — Ну, ты дядя и темнота. Баба греческая идёт навстречу, Венера Афонская, ну которая ещё без рук.