Гость из будущего. Том 2
Шрифт:
— Я эту публику знаю, на понт берут. Выпьют пива и успокоятся, — хмыкнул я. — Всё, могу идти выполнять свои служебные обязанности?
— Ещё не всё, — зло прошипел Илья Николаевич. — Вчера, ко мне домой позвонил директор московского кинотеатра «Родина» и пожаловался, как из-за твоего фильма сорвали целый сеанс. Люди сначала посмотрели журнал «Фитиль» с короткометражкой, посмеялись, поржали, всё хорошо. А потом, когда началось настоящее кино, они стали топать и требовать повтора твоей проклятой киноленты. Точно такие же случаи произошли в Рязани, в Калинине, в Новгороде и в Выборге.
Директор «Ленфильма» бросил стопку писем и телеграмм на
— А давайте позвоним в Госкино и предложим нашу короткометражку показывать в конце сеанса, что бы народ сидел, смотрел идеологически правильные картины и ждал «вкусного десерта». Таким образом, мы убиваем сразу двух толстых кроликов! Народ будет перевоспитываться и развлекаться.
— Думаешь, самый умный?! — рявкнул Илья Николаевич, но помолчав пару секунд, добавил, — а если подумать, то идея-то не плоха. Ха-ха.
— Могу идти? У меня с Леонидом Быковым монтаж.
— Подожди, — товарищ Киселёв вновь сел за стол. — После обеда поедешь со мной в обком, там хотят с нами серьёзно поговорить. Догадываешься из-за чего?
— Раньше времени голову ломать не привык. Кстати, а этот обком в какой области находится? — скорчил я очень серьёзную физиономию.
— В Воркутинской, Дунька Распердяева!! — заорал Илья Николаевич. — Уйди с глаз, а то я за себя не ручаюсь!
— Так до Воркуты далеко, за день не обернёмся, — буркнул я и быстро выскочил из кабинета, в дверь которого прилетело что-то большое и тяжёлое.
— Товарищи, смотрите, что я придумала! Это гениально! — в монтажную комнату, заваленную обрезками киноплёнки, где уже второй час я, Леонид Быков и монтажёр Костик отрезали и склеивали хорошие куски, влетела художница постановщица Белла Маневич-Каплан.
Белла Семёновна выложила на монтажный стол эскиз, на котором были изображены главные герои кинокомедии: Наташа и Зайчик. Они шли на фоне предрассветного неба, а справа от героев был выстроен целый ряд горящих уличных фонарей. К тому же Зайчик нёс на плече металлический лом. То есть влюбленные люди по ночному Ленинграду предусмотрительно гуляли с ломиком. «Умно, ведь против лома нет приёма», — улыбнулся я про себя.
— Представьте, — затараторила Белла, — молодые люди идут, останавливаются на переднем плане, Зайчик что-то рассказывает, объясняет, поворачивается и ломиком задевает ближний к нам уличный фонарь, который гаснет. А потом по цепочке гаснут остальные фонарные столбы и резко восходит солнце. Красиво?
— И этот кадроплан мы опять снимаем в павильоне на фоне синей тряпки? — спросил для уточнения Леонид Быков.
— Да, два уличных фонаря сделают рабочие, остальное подрисуем на комбинированных съёмках, — кивнула Белла Семёновна.
— Как считаешь, Феллини? — толкнул меня в бок Леонид Фёдорович.
«Я считаю, что наша многоуважаемая Белла желает всю кинокомедию снять, не вылезая из павильона, — подумал я. — Так как чем больше художник нарисует, тем больший он получит гонорар. Конечно, в этом что-то есть, но Гайдай всегда старался снимать на натуре, которая психологически ближе человеческому восприятию».
— Я считаю, что красиво, но не смешно, — проворчал я.
— Всё тебе не смешно, — обиделась художница. — Снял всего одну короткометражку, а уже нос задрал, как настоящий Феллини.
— Всё-всё,
мир! — я поднял две руки вверх. — А давайте сделаем так. Зайчик ломиком ударяет по уличному фонарю. И фонарь такой, фьююю, сгибается в дугу. Тогда наш герой, фу, дует на него, и столб под звонкий смех Наташи распрямляется обратно. А уже потом по очереди гаснут остальные фонари.— Ха-ха-ха! — заржал монтажёр Костик, но прикрыв рот, тут же добавил, — извините, вырвалось.
— Делайте, что хотите, — обиженно заявила Белла Семёновна и выскочила из монтажной комнаты.
— Нервная она какая-то стала, — пробубнил Быков и скомандовал монтажёру, — ставь следующую плёнку. Слушай, Феллини, по студии поползли нехорошие слухи, что с нашей короткометражкой случился какой-то скандал. Это правда?
— Злые языки, Леонид Фёдорович, способны сочинять только злые сказки, — отмахнулся я. — Поверьте моему слову, нас скоро кое-куда вызовут и наградят за заслуги перед отечественным кино. Кому-то вручат премию, кому-то орден, а кому-то новенькие часы или старенький фотоаппарат, на выбор.
Вдруг дверь в монтажную комнату отварилась, в помещение заглянула хорошенькая головка секретарши директора киностудии и крикнула:
— Феллини, давай на выход! Вас с Ильей Николаевичем срочно кое-куда взывают!
— Вот, что я говорил? — улыбнулся я. — Уже вызвали.
— Аха, с вещами на выход, — усмехнулся Леонид Быков. — Учти, передачки носить не буду, мы так не договаривались.
— Тогда щас спою, — буркнул я и, пощёлкав перед ухом пальцами, вспоминая подходящую частушку, заголосил:
И за шкурку от арбуза
За решетку упекут,
А растащат пол Союза
Виноватых не найдут!
Опа! Опа! Вот тебе и по-па.
— Чую, что когда-нибудь ты, Феллини, точно допоёшься, — хмыкнул на прощание Леонид Фёдорович.
Кабинет первого секретаря Ленинградского обкома КПСС Василия Толстикова, куда меня и Илью Киселёва любезно пригласили на разговор, роскошью не впечатлял. На паркетном полу лежали унылые красные ковровые дорожки, один длинный стол был для совещаний, другой столик меньших размеров в форме буквы «тэ» служил первому секретарю персональным рабочим местом. А на стене кабинета, прямо над кожаным креслом товарища Толстикова висел большой портрет товарища Хрущёва. И руководитель нашей страны, сжимая правой рукой большую жёлтую кукурузину, с портрета как бы намекал: «Вот вам вместо коммунизма, накося выкуси». Это конечно была шутка, портрет Никиты Хрущёва имел самый стандартный вид, без царицы полей — кукурузы, но что-то такое хитрое читалось в глазах первого лица нашего государства.
— Проходите товарищи, — кивнул нам хозяин кабинета Василий Толстиков, круглолицый мужчина плотного телосложения, с большим умным лбом и мясистым носом. — Присаживайтесь, — он указал нам на два кресла около его персонального рабочего стола.
«Ху, — выдохнул я, — значит, расстрел на сегодня отменяется. Вот если бы товарищ Толстиков пригласил бы нас за длинный стол для совещаний, то, скорее всего, выволочка, о которой всю дорогу твердил Илья Киселёв, была бы гарантирована». Я и директор киностудии скромно проследовали к добротным кожаным креслам и присели. При этом Илья Николаевич выдавил из себя такую улыбку, словно он маленький нашкодивший школьник, который ещё не знает: будут ли его хвалить и гладить по голове или начнут безжалостно драть за ухо?