Мечты незримы для других.И в этом сила их и прелесть.В тепле их тайном тайно греясь,В них ищем древних берегинь.Мечтам свидетели – враги:Невыразим их смысл и смелость,Так хрупко-трепетна незрелость,Они наивны и наги.Когда ж Мечта приходит в мирМишенью в ярмарочный тир —В отчаяньи ее мечтатель:Мечта свободна и сильна,Твореньем стал – ее создатель…Судьбу его решит она…
ИЗ МОНОЛОГОВ, ПРОИЗНЕСЕННЫХ НА ПЛОЩАДИ ПЕРЕД ГОСТИНИЦЕЙ
Да! Ты – Мечта!Он вымечтал ТебяПо черточке, по вздоху, по крупицеТревожных снов, когда всю ночь не спится,И проступает Лик Любви сквозь лицаВ судьбу его входящих, не любя.Ночную тьму отчаяньем дробя,Он, вижу, глыбу света высечь тщится.Твой образ в ней позднее воплотится:Когда уже откажется больницаВ нем теплить жизнь, он сотворит Тебя…Да! Ты – Мечта!Он вымечтал ТебяИз одиночества, тоски… Когда границеМеж двух миров нельзя не раствориться…Так свой полет творят из выси птицы…Он не летал. Он просто жил, скорбя.И Ты пришла, его внимая зову,Когда у смерти было все готово,И он поверил – жизнь начнется снова!..Но жизнь не повторяется с нуля.Был светел Путь, была желанна ноша…Путь в мир иной, где небо и земляНавряд ли есть… И души не болят…Сбылась Мечта… Все в прошлом… Жребий брошен…Но сердцу одиноко и печально,Когда в чужой мечте свою встречаешь…
ВСТРЕЧА ТРЕТЬЯ
То ли исповедь это была, то ль прозрение, то ли молитва,Но вбирала толпа, словно почва, созревшее Слово.Слово не было жарким, как пламя, и не было острым, как бритва,Слово искренним было, а это искусства основа.От толпы в стороне он заметил двоих одиноких и скорбных.И почувствовал, что его строки им слышать больнее,Чем прочим – рифмы били их души, как град по листве непокорной.Он узнал их тотчас – эту Женщину, дочь рядом с нею…Замолчал. Со ступеней сойдя, подошел к ним и встал на колено.– Извините меня, если слово мое слишком грубо.Ведь для вас это вовсе не сказка, а касанье плиты раскаленной…Это вечная боль, когда мир по живому разрублен.– Ни
отца нет, ни мамы теперь, и могил на земле не сыскать их,Чтоб цветы возложить и поплакать, когда одиноко.Разве что возле входа в сей склеп расстелить поминальную скатерть…Только холодно здесь… Да и в тризне пустой мало прока…– Горе вечной разлуки, увы, для познавших ее неизбывно, —Ей ответил Поэт, поднимаясь с колена неспешно. —Чтоб ее превозмочь, надо верить и встречу творить непрерывно,Как отец ваш творил… И творение было успешно…А Гостиница – это не склеп – меж мирами прямая дорога:Между тем, что нам явлен, и тем, что остался незримым,Но касается нас то тоской, то мечтой, то тревогой —Всем несбывшимся, что сиротливой душою храним мы.– Это то, чего нет, – помолчав, усмехнулась она удрученно. —Иллюзорная жизнь – от бессмысленной правды спасенье…Ах, зачем вы, Поэт, так отчаянно и увлеченноЛюдям дарите Ложь?!.. Ядовито для душ угощенье…Тридцать лет миновало с тех пор, когда мама внезапно исчезла.Тридцать лет – нет как нет… А вернулась прекрасной и юной…Как сие объяснить, но без лживых иллюзий – разумно и трезво?!Кто так ловко играет на сердца натянутых струнах?..Может, каждый, кто в Город попал, для кого-то – подопытный кролик?Может, каждому номер в Гостинице этой заказан?Кто же тот Драматург, что в экстазе придумал нам странные роли?..Кто же Зритель, кому этот странный спектакль показан?..– Я не ложью дарю, а Дорогой… Я – только один из Идущих.Я – лишь голос души, что себя в тишине наблюдает.Я дарю Тишину – ту, где шепот души болтовней не заглушен…А иллюзии?.. Что ж, без иллюзий любви не бывает…Кто мы с вами, по сути? Всего лишь иллюзии тех, кто нас знает…Мы творим этот мир и друг друга из наших иллюзий.Всяк из нас – Драматург… И Актер, он же Зритель… И рана сквознаяВ нас от разных ролей… А спасенье – в их дружном союзе…– Философия, сказка, игра и весьма поэтический образ…Но, увы, из идей ни домов, ни Гостиниц не строят.Я боюсь – что-то в мире не то!.. Не пора ли нажать нам на тормоз?..На Гостиницу глядючи, мне вспоминается Троя…Как приятно, наверно, и славно уходить от ответа меж строк,Из троянского робота храм сотворить и святыню…Ну, а если когда-то нежданно вдруг минует таинственный срокИ по вашей Дороге на Город данайцы нахлынут?..– Что ж, пожалуй, вы правы, – подумав серьезно, Поэт согласился. —Я в ответе за Слово, что к людям отпущено мною…Я по Белой Дороге пройду до конца, где бы он ни случился,Постараюсь связать с этим чудом земным неземное…Да, я должен идти!.. Ведь когда-то в той сказке, что сбудется вряд ли,Я поклялся ЕЕ охранять от невзгод и напастей…Она мимо прошла сновиденьем Поэта заснувшего рядом,На мою ли беду?.. На его ль одинокое счастье?..Попрощавшись кивком, подошел он неспешно к стене бесконечной,Что, сверкая, стремилась безудержно в синее небо.И застыл посредь мира недвижно, как камень, казалось, навечно,В Тишину погружаясь, как в небо – пробившийся стебель.И сгущался Покой вкруг него, как озерная гладь, леденея.Снисходила, кружась, Тишина на застывшую площадь.Мягче лица людей становились, а взоры и думы – нежнее,Мир – прозрачней и глубже, проблемы – понятней и проще.Перед взором его в Тишине расстилалась призывно Дорога,У границ окоема сужаясь стрелой нитевидно,И представил он Путь предстоящий искомой строкой – слог за слогом.Жизнь Поэта – поэма, которой за прозой не видно…Просветленная площадь от страха на миг затаила дыханье,Наблюдая, как он по стене вертикальной восходит.Шаг, другой… Выше, выше… Как будто становятся стопы стихами,В тихом ямбе шагов заменяя мгновеньями годы.И за маму держась, вслед Поэту Девчонка шептала:– Я теперь буду жить, чтоб когда-нибудь вымечтать Вас…А потом вышло солнцеи видно Поэта не стало…
ЧАСТЬ 2. В ПУТИ
За шагом шаг идя по вертикали,Он ощущал, как крылья за спиной,Поддержку взглядов, что его искалиВсе выше на стене – не под стенойПятном кровавым на горизонталиБетонных плит под коркой ледяной.Он видел Путь… Мельчайшие деталиК себе его приковывали взорИ вехами его Дороги стали…Поэт забыл про вековечный спорДекартовых осей координатных,Как забывают скучный разговор.В его душе тревожный крик пернатых,Напуганных визитом в небеса,Звучал, как незнакомая кантата —Столь были музыкальны голоса.Вниз серой мутью опускался смогТуда, где крыш бугрилась полоса,Как смятое в отчаянье письмо.А синева все гуще наплывалаИ постепенно становилась тьмой.Но все ж воздушных замков не скрывала,Что, очертания меняя, плыли в даль,Которой ни конца нет, ни начала.Заметно покраснела смога стальВ горниле деловитого заката,И вечер краски соскоблил с холста,Который день раскрашивал богато…Мир собирался погрузиться в ночь,Надеясь утро обрести когда-то.Поэт же уходил от мира прочь…Нет – просто шел вперед Своей Дорогой,Чтоб тесноту незнанья превозмочьИ к Истине приблизиться немного.Но знал Поэт, что Истина не вне,А в нем самом живет заветным слогом,Мелодией, звучащей в тишине,Что суетному слуху недоступна…И ощутил себя он в глубине,Где возноситься глупо и преступно.Достойно же – идти бесстрашно вглубь,Где то мельчает, что казалось крупным,А кто казался мудрецом – тот глуп,Поскольку в Глубине свои законы…И уходил Поэт в ночную мглу,Как в неизвестность пропасти бездонной.И взоры звезд он ощущал, как зовЗемной Надежды многомиллионной.А Путь пред ним был светел и суров —Светился в темноте, но не слепяще,Открыт для гроз, дождей, снегов, ветров…И для духовных, и для настоящих —Ведь истинна тогда природы скорбь,Когда душа, в ней сущая, скорбяща.Плыл за Поэтом облачный эскорт,Как айсберги бездомные по морю,Как прошлого и будущего спор,Присутствующий в каждом разговоре.Но он его почти не замечал,Поскольку в Тишине ни с кем не спорил.И вдруг открылось – светлая печальПуть в тишину Познанья освещает,Как келью одинокая свеча…Поэт шел в высь, что с глубью совмещалась,И каждым нервом в мира нерв врастал,Переливаясь из печали в жалость,Из жалости – в отчаянья оскал,Слегка смягченный трепетом надежды.И становилась знанием тоска…Вернее, что тоской казалось прежде.Объятый полнотою бытия,Он ощущал себя в «чужой одежде» —Пацан, надевший шлем богатыря,Комарик в многомерной паутине…Вселенная, секретов не тая,Пред ним сверкала, как мираж в пустыне:Все чувства внемлют – разум суть неймет,И тает «Я» от чувств, подобно льдине,Чтоб дальше духа длить круговорот…Уже почти не ощущая тела,Поэт искал сюжета поворот,Чтоб вновь пред ним Дорога заблестела.И в тот момент, когда ее обрел,Она под ним как будто бы просела,Вернее, он, как в облако орел,В нее влетел и потерял пространство,Где роль свою прекрасно знал и вел.И времени забыл непостоянство,И ощутил такую Тишину,Из коей смерть высасывает яд свой.Он мертвым камнем шел и шел ко днуТой пропасти, что испокон бездонна —Невольник у безмыслия в плену.Но, как рассвет во мраке заоконном,Почувствовал Поэт в пространстве мирЧуть ощутимо, неопределенно…И появилось Время – целый миг,В который жизнь себя осознавала…Потом – провал… И снова – свет из тьмы…Конец безмыслия?.. Мышления начало?..Он ощущенью бытия был рад,Что б для него оно ни означало…За мглой – туман… Светотеней игра…Прозрение подобно вспышке света:Он видит Мир!.. Живой, а не мираж,Но странный – треугольная планета!..Как будто Бог, разрезав целый шар,Одним куском пожаловал Поэта…«Кому ж еще достался Божий Дар?!..Кто растащил прекрасный мир по норам?Что было здесь – вселенский взрыв, пожар?..Кто здесь выказывал свой сатанинский норов?..И как мне снова мир соединитьДля новой жизни, а не для раздора?!Но, может быть, и в этом можно жить?..И для кого-то он – верх совершенства?..Ну, кто я здесь, чтобы о нем судить?..Кто я теперь?.. И в чем мое блаженство?..Куда исчез прямой и ясный Путь?..И чье незримо надо мною шефство?..Как я посмел в случайный мир свернуть,Когда меня вела надежда ждущих?Я должен разгадать Дороги суть!..Чтоб невзначай вселенной на разрушить…»Он осознал, что обнимает мир,От одиночества спасая и удушья,От пиков гор до распоследних дыр,Как может обнимать лишь атмосфера,Собой заполнив мира глубь и ширь.Как Вечный Дух – Любовь, Надежда, Вера…Да, мир сей неказист и угловат,Но в нем – свои гармония и мера.Их должен научиться видеть взгляд,Когда желает мир спасти любовью…Желает ли?.. Конечно!.. Был бы рад!..И, может быть, спасет, но при условьи,Что в мире есть желание спастись,Иначе благо обернется кровью…Но если Дичь имеет, где пастись,А Хищник день за днем насыщен Дичью,Не стоит покидать мессиям высь —Слепое мессианство неприлично…Он был везде… Поскольку вездесущ…Хотя такое свойство непривычно,Он им овладевал, вникая в сутьВсех странных форм своих контактов с миром:Дыханья, ветра, шороха в лесу,Сушильщика, когда в природе сыро,Дарителя дождя, когда в ней сушь,Борея грозного и нежного Зефира.Он песней наполнял лесную глушь,Играючи травой, листвой, ветвями…Но не было в глуши заблудших душ,Которых он спасать привык словами…И все же обладал душою Лес —Он чувствовал ее существованьеВ очаровании лесных чудес.Им несть числа, но мир был многоликИ ждал вниманья с недр до небес,Где бился в тишине беззвучный крик,Когда вселенский холод погружалВ плоть атмосферы ядовитый клыкИ кожу с мясом до костей сдирал,Точнее – до вершин громадных гор…Но ничего об этом мир не знал.Тот мир, над кем он жизнь свою простер,Тот самый – треугольный, неказистый…Был безмятежен жизненный просторДля тех, кто оказался в мире, чистомОт тех проблем, что мучили в другом,Который не был до конца прочитан,Оставленный в цейтноте на потом…Кто может знать, когда «потом» наступит,И не предстанет ли кошмарным сном?..Нам нравится хранить родные трупы,Но этим их, увы, не воскресить,Хотя и расставаться с ними трудно…Но в новом мире – новые часы,Вокруг своей оси мировращенье,Вокруг той самой мировой оси,Которой ведом тайный смысл крушенья…И все ж, коль был намеренным разделБезумно это страшное решенье…Здесь было у Поэта столько дел,Что он забыл, как прежде был поэтом,Но оставался им, когда хотел,Чтоб мир красив был, как венок сонетов.И он, как мог, расцвечивал егоТо радугой, то утренним рассветом,То,
просто, бесконечной синевой,То над рекою бреющим туманом,То ливнем свежевымытой листвой…Свой мир творил он честно, неустанно,Поспешностью и ленью не греша,Но чувствовал себя светло и странно,Когда им этот мир живой дышал,И он вникал в плоть птиц, зверей, растенийИ каждым вдохом к жизни возвращалБессмертных душ трепещущие тени —И в этом смысл свой вечный обретал,Что полнит смыслом каждое мгновенье.И ни о чем нездешнем не мечтал,Как всякий, кто достиг Заветной ЦелиИ этим Путь свой Вечный исчерпал —Обрел Покой в своем Вселенском Деле.Такой покой не означает смерть,А дарит жизнь на творческом пределе…Но, может быть, творцу предела нет,Когда познал он истинность талантаИ максимальный излучает Свет,Вполне довольный ношею Атланта?…
ВСТРЕЧА ЧЕТВЕРТАЯ
Над миром в себя погруженным, как в песню поющий,Ветер свободный летел, связуя земные просторы с небесною сферой,Творя свой порядок в безбрежье морском и на суше,Весь мир поверяя своею срединною мерой…Лесу, таящему шелест, махом легко расчесал непокорные кудриИ птицам летящим небесные тайны доверил.С него начиналось обычное светлое утро…Ветер заметил тумана ночного лохмотья над просветленной рекою,Как слов паутину над истиной вечной и мудрой,Порывом смахнул их в чащобу прозрачной рукою,Замер, восторгом исполнившись, над красотою, тихо текущей по миру,И вихрем промчался над гладью зеркальной, ликуяОт близости к вечности, столь беззащитной и милой,Видя ее от истоков земных-родниковых до устья – до Океана,Помня и зная, не узнавая, милю за милей…«Как странно – всегда неизменна и непостоянна!..» —Думал он, дуя, свистя, шелестя, затихая и зачарованно вея,Телом своим неуемным касаясь Богини случайно,И опасаясь покой потревожить, и благоговея.Рябью зеркальная гладь отвечала, словно по коже мурашки бежали,И ускоряла теченье, смущения скрыть не умея.А Ветер над нею метался из нежности в жалость,Страстно себе удивляясь, как жил с ней бок о бок, из мира не выделяя?!Дробясь в ипостасях, духовную зоркость сужаешь…Река убегала, то в скалы биясь, то петляя,Словно не знала, что тщетно от ветра бежать… Иль, может, его завлекала,Вся вдаль устремившись, но, странно, – не удаляясь?..И струи вскипели, и брызги взлетели на скалы,Влажным дыханием Ветра порыв остужая… Он подхватил эти брызгиИ к солнцу вознес их, в нежнейших ладонях лаская.И в эти мгновенья казавшись пронзительно близкой,Она испарялась… Он выл, от внезапной потери своей леденея.А новые брызги сверкали на солнце, как искры…Игра становилась стремительней, жестче, страстнее.Ветер с Рекою сшибались упруго телами, гулко летя по ущелью,И песни горланило эхо, от криков их страстных пьянея.А скачущий лесом Олень выворачивал шеюВ жажде его призывающий голос услышать, но не было смысла в их шумеДля чуждого слуха… Он был для двоих лишь волшебен.И чувствовал Ветер: отнюдь не равнялось их суммеТо, что неслось по ущелью, подобному жерлу, под собственный радостный грохот,Но было подобно их вместе додуманной думе,Что прежде бы вызвала лишь недоверчивый хохот.В ней гибкие струи в полете смешались с порывами буйного ветра —И страшно, и тесно… но порознь было бы плохо…
* * *
Исчезли, как сон, вопросы,И разум не ищет ответов.Свято капельная россыпьПронизана музыкой света!И близится цель всех странствий,Мгновенья сгущаются плотно!И то, что звалось пространством,В полете становится плотью!..О, этот глубинный рокот!И стон, и разбойный посвист!..Где грань меж Судьбой и Роком —Быть может, рассудим позже…А ныне – полет и скорость!И грозных стихий слиянье,И крик – звонким эхом горнымПронзающий расстоянья…А ныне – веселый поискДруг друга средь брызг и ора!Так к полюсу рвется полюс,Единство храня и споря!..И – словно снаряд из жерла:В параболе гибкой тело!Едины палач и жертва,Каждому – что хотелось!..Крепче, страстней объятья!..Круче полет изгиба!..Хохот, восторг, проклятья!..Сладостно – так погибнуть!..Темень!.. Удар!.. И скрежет!..Гибель и воскрешенье!..И невесомая нежностьКапельного паренья…В диких ладонях ВетраТрепета дуновенье…К небу! К простору!.. К свету!..Вневременное дленье…То, что в объятьях билосьСлепо, неукротимо,Радугой засветилось,Словно весь мир простило…
* * *
В котле водопада кипели недавние страсти,А Ветер все выше дыханьем своим возносил драгоценные брызги,Как будто спеша их умчать от зияющей пасти.И в этом стремленье стал к ним упоительно близким,Как, видимо, не был в безумном биении струй, напряженных, как струны Слепого оркестра… Как буквы в предсмертной записке…А в близости долгой и радостно было и трудно —Он каждую капельку нежил, лелеял и холил дыханием свежим,Творя ее вечнолетящею и вечноюной.И трепетный образ пред ним неразборчиво брезжилВселенскою тайной, когда он все капли, любуясь, сближал воедино.Откуда возник он?.. Случаен ли иль неизбежен?..Свободен ли Ветер, иль с кем-то ведет поединок?Кем послан сей образ прекрасный на радость иль горе безумному Ветру?А в ярких лучах все живей становилась картина:Прозрачная Женщина с телом из капель и светаЛегко и свободно в танцзале пространства в медленном танце парила.И Ветер вдруг вспомнил, что прежде бывал он Поэтом…Владея иною, пусть странной, но мощною силой,Все образы в мире которой извечно ясны и послушно подвластны,И силою этой в нем Нечто несчастных любило.А впрочем, счастливых любило не меньше… ПрекрасноЛюбовью души и вселенной слиянье под именем трепетным – счастье.И той же любовью, даря беззащитность, опасно.И Ветер боялся мгновенья распада на части.Но Женщины светлое чудо он бережно ввысь устремлял над утесом,Взирающим мрачно, как жертва уходит из пасти.Увидев Оленя, застывшего грустным вопросомСредь скал на вершине, завихрился Ветер, почувствовав горечь волненья —Он помнил Его попирающим звездную россыпь…И Женщину эту – застывшей на крупе оленьем,И Вечную Тему Разлуки, безмолвно звучащую в бьющемся сердце…Город… Себя у окна… Рядом – две женские тени…И в этот момент позабыл о прекрасном соседстве.Верней, о единстве, что стало соседством внезапно, как взрыв пробужденья,Забыл о дыханье, вдруг рухнув то ль в явь, то ли в бред свой…И Женщина моросью пала на спину Оленя.Тот вздрогнул, напрягся и с места сорвался, как камень, рождающий ветерВ полете… И Ветер познал воскрешенье!..И с ужасом вспомнил, что он за творенье в ответе!И капли, что вниз растекались по шерсти, вмиг снова собрал воедино.И мир помрачневший стал тотчас понятен и светел…Олень же по скалам летел, как по склону лавина,Свободно ударами звонких копыт попирая пространство и время,И горы пред ним становились лесистой долиной,И злаки от страха роняли созревшее семя…А Женщина крепко держалась руками за ветви рогатой короны,И ноги напрасно искали надежное стремя.Встревожены Ветром, картаво ругались вороны…И в плоть превращал нежный образ густеющий Ветер, препятствуя бегу,Боясь, как бы хлыст разрушенья творенья не тронул.Сначала стал образ подобен летящему снегу,Потом стал прозрачным, как лед, и настолько же хрупким… Но тело ОленяТепло излучая, дарило упругости негу…И плоть ожила, хоть была неподвержена тленью.Хлыст боли был первым, что встретила плоть в этом мире, а стон – первым звуком,Который так странно повсюду предшествует пенью.И Ветер себя ощутил жертвой, загнанной в угол…И радость иных ипостасей своих ощущая, вознесся над миром,Возжаждав свободы и силы, спеша от недуга.И ткнувшись в холодную стену громадной квартиры,В которую звезды с тоски были вбиты по самую шляпку когда-то,Он глянул в себя, иные найдя ориентиры:Там мир треугольный в пространстве висел, виноватоСверкая на солнце, как сыр у вороны украденный хитрой лисою.Сферический сектор – к сферической ране заплата…Укутанный воздухом, словно песчинка росою…И светлая точка к вершине ползла по ребру, чуть заметно сверкаяСлезой, что в морщинах разлука искусно рисует.А если слеза, то, скорей, не ползет, а стекает…Куда?!.. Если Мрак окружает скрещенье трех линий бездонно и слепо.Куда мы уходим, когда в нас любовь иссякает?..И понял Поэт, что разлука с твореньем нелепа.Что создано нами – вне времени нас продолжает, пока не погибнет.А живо покуда – по образу тоже нас лепит…И ветром опять он помчался к воскресшей Богине,Желая спасти, уберечь и взлелеять…И жаркая потная массаМетнулась навстречу безумной упругостью линийИ хрипом, и потом, и болью пронизанной трассой…Стеною стал вязкою Ветер пред грудью Оленя, и бег, замедляясь,Стал поступью мягкой, как будто Олень только пасся.Утих буйный Ветер… Наездница встала, шатаясь,На ноги, руками держась за корону оленью, как дети за руку,К скрещенью трех линий, не видя его, приближаясь…И вдруг побежала, увидев речную излуку,Как будто бы дома родного внезапно сверкнули открытые окна.Почувствовал Ветер – творенье идет сквозь разлуку,Легко обрывая приязни их юной волокна,Послушная зову, который из мрака, коснувшись вершины, донесся.Олень же стоял недвижимо… Глаза с поволокойЗастыв, как две точки тревожных за знаком вопроса,Вослед ей смотрели покорно и мудро, исполнившись грусти извечной,И трепетом вздохов в тиши ее провожали березы…Стволы их светились в тени, как церковные свечи…И радостно здешним казалось ее одеяньеТо ль феи, живущей в цветах, то ли юной русалки достойно —Из утренних рос, из подземных ручьев, да из радужных нитей,Из брызг водопада, из слез, из тумана дыханья,Из жертвенных капель дождя, усмиривших пожар сухостоя,Из вешней капели, из первых снежинок, из связи незримой событий…Мимо речушка! И озеро – мимо!Зов, что влечет ее неудержимоВовсе не слово, не стон и не песня,Но ощущение: душно и тесно!Пусть живописна вокруг несвобода,Ласково солнце, чудесна погода —Душно и тесно, как в склепе тюремном!Тошно, как будто на ложе гаремном!..Узкой тропинкою вьется надеждаМежду сомнений и слабостей между…Лес за спиною, родник и поляна,А впереди – лишь полоска тумана,Да вездесущие сумки-бездонки…Дверь – то ль из дерева, то ль из картонкиТочкой – у мира на самой вершине,Точкой скрещенья трех граней, трех линий…И содрогнулся от ужаса Ветер,Вспомнив о некогда жившем Поэте:Площадь… Гостиница… Женщина… Вечер…Кто это чудо?!.. Мессия ль!.. Предтеча?..В сумерках вянут отцветшие лица…Было ль все это?.. Ужель повторится?..Или смешались концы и начала?..Хлопнула дверь… Стало в мире печально…Завыл горько Ветер и слету ударился в двериВ надежде прорваться, протиснуться иль просочиться.Еще не умел он смиряться с такою потерейИ вовсе не жаждал такому уменью учиться.Но не было двери, а было прозрачно-пустое пространство.И не во что было слепому отчаянью биться.И ждали, и звали… Одно от разлуки лекарство —Всемерная жизнь, где наполнено смыслом любое мгновенье,Где в вечном движенье – единственное постоянство.Стал Воздухом Ветер, вдыхаясь и благоговеяПред всем, чему жизни дарил бесконечно прекрасное чудо.И вскоре себе самому б ни за что не поверил,Что жизнь эту мог превратить в бездыханную груду.Он понял, что к этому миру любовью навеки придышан,Не жаждет, не ждет избавленья себе ниоткуда…Но в Путь он пошел, чтобы стал Голос Истины слышен!..
ЧАСТЬ 3. ВЕСТЬ
Город есть город – стандартно-бытийная проза
С чуть слышимым ямбом беспечно влюбленных сердец…
А в остальном – заскорузлая проза без ритма и смысла:
Пропыленная чешуя крыш, оставленная гладкими змеями улиц