Государь поневоле

Я сам не заметил, как уснул не раздеваясь.

Подъем субботним утром был "аварийным". Красный мигающий свет. Вой сирен. Отдаленный грохот. Требование по громкой связи всем собраться в центральном зале. Я сам никогда там не был, поэтому стало удачей "упасть на хвост" Ленке с мужем. Бегом за ними по переходам я поспешил в глубину бункера.

Сначала меня тормознули на входе в зал, куда скрылась семья гаишника. У меня не было пропуска на этот уровень. Потом послышались близкие разрывы и выстрелы. Похоже, стреляли уже внутри бункера. Из-за угла выскочил Антонов. Он был в разгрузке, с каким-то мудреным автоматом в руках.

— Занять оборону! — крикнул он охранникам, подбегая. Те упали за ограждения из мешков с песком. — Ты что здесь? — это он уже мне. — Быстро в зал!

Антонов так сильно толкнул меня в спину, что я упал, влетев перед ним в помещение. Вслед нам раздались выстрелы, и несколько пуль залетело в зал. Когда я поднялся, то увидел куда попал: Высокий куполообразный свод, рассеянный свет вдоль стен, всё пространство было заполнено стеклянными ящиками, похожими на анабиозные кресла из фантастического фильма. В ящиках лежали в каком-то растворе люди. Все они были без одежды. Я заметил Лиду, её мужа, а так же Ленку, и ещё одну девушку, незнакомую мне, и трёх неизвестных мужчин. Ближайший ко мне "саркофаг" у незнакомки был пробит, и густая голубая жидкость капала из него на пол.

— Что стоишь! Помоги!

Я обернулся. Антонов и оказавшийся здесь Михалыч закрывали бронированную дверь. Одна рука у СБшника беспомощно висела и была в крови. Я стал помогать закрутить засов. Потом мы отошли, и Михалыч с пульта закрыл массивную занавеску по кругу зала, наглухо отделившую нас от звуков боя.

— Всё Михалыч, давай, отправляй меня. — Антонов стал раздеваться.

— Товарищ генерал, а куда этого? — Михалыч указал на меня.

— Куда хочешь. У меня патронов уже нет. — С этими словами он щелкнул затвором автомата.

— Бл…! Генерал! Мы так не договаривались!

— Ну, извини, Михалыч! Мне что-то совсем хреново. Так что сам разберись с этим московским подарком. Я уже и так много крови потерял.

И действительно последние слова давались ему с трудом. Антонов разделся и с помощью Михалыча, устроился в ближайшем ящике. Его помощник закрыл крышку и нажал пару кнопок на боку "саркофага".

Всё это время я стоял не в силах осознать, что произошло и что эти люди говорят про меня.

Михалыч обернулся ко мне.

— Ты Димыч не сердись на генерала, документы читал — сам понимаешь, ты уже ценный кадр для них.

— Для кого, Михалыч? Что я могу рассказать?

— Для тех, кто штурм устроил. Может это штаты, а может и наша родная "контора". Есть там ещё пара крыс наверху. Ты пойми, если они доберутся до установки — то все секреты мира, все деньги уже не будут ничего значить. Поэтому нам остается только слинять и умереть. Через полчаса здесь сработает небольшой заряд и останется только радиоактивная пыль. У меня нет патронов, да и убивать тебя не хочется. Всё равно умрешь. Ложись сюда — он кивнул в сторону ящиков — хоть "кино" напоследок посмотришь. Раздевайся.

Михалыч и сам стал раздеваться, а я так и остался стоять столбом, ничего не предпринимая.

— Что Дима, не хочешь? Ну, как знаешь. Я пошёл.

Михалыч, убрав одежду в ящик под свои ложем, забрался в "саркофаг" с надписью [FL], надел на голову проволочную сеточку, захлопнул крышку и нажал у изголовья красную кнопку. Я очнулся. Подбежал к "саркофагу" Михалыча, попытался поднять крышку. Безуспешно. Ни на нажатие кнопок, ни на попытки просто поднять стекло за имеющийся выступ, прозрачный ящик не прореагировал. Михалыч внутри уже закрыл глаза, а от ног поднимался уровень голубоватой жидкости, которой были заполнены и остальные саркофаги с людьми.

— До ликвидации осталось тридцать минут. — Мелодичный женский голос прозвучал для меня как гром.

Я растерянно опустился на пол. Хотелось плакать, но слез уже не было. Осознание неотвратимости конца моей жизни почти физически прижало меня к полу. Я мысленно простился с детьми и женой, с родителями. Помолился, попросил Господа не оставить родных и помочь семье разобраться с кредитом.

Некоторое время спустя я всё-таки встал и обошел зал по кругу. Шторка, которую опустил Михалыч, образовывала однородную поверхность без стыков и каких-либо намеков на дверь. Потрогал — вроде какой-то метал или металлизированный пластик. Я решил осмотреть пульт, находившийся недалеко от входа. На пульте было три ряда лампочек. Из тех лампочек, что горели — большая часть была зеленая, пара мигала красным, остальные три светили синим. Попробовал понажимать кнопки под лампочками — бесполезно, ни какой реакции. Я побрёл обратно к саркофагам. Заметил, что красным мигает и изголовье "саркофага", который побило пулей. Девушка, лежащая там, была погружена в жидкость только наполовину. Кажется, она даже и не дышала. Я залюбовался Ленкой, когда пробирался мимо её ложа. Красивая "стерва"! Прошёл мимо склепа с её мужем — здоровым, уже стареющим мужчиной. Его бульдожье лицо застыло в маске сильного недовольства чем-то. Лида с мужем лежали, повернув головы, друг к другу и улыбались. Было видно, что они действительно любили друг друга.

— До ликвидации осталось десять минут.

Ничего не придумав, как выбраться из зала, я стал искать подходящий для себя саркофаг из свободных. Два из трех были мне маленькие даже на вид. Один, стоящий в центре, немного великоват. Я разделся и залез в него. Раз всё равно помирать, так посмотрю, что Михалыч подразумевал под "кино". Надел на голову сеточку, которая оказалась чуть мала. Попытался нажать красную кнопку, но та западала без какой-либо реакции. Тогда я закрыл крышку, и только успел положить руки в предназначенные для них выемки, как стало ощутимо клонить в сон. Потом пришла темнота.

ШИЗОФРЕНИЯ. НАЧАЛЬНАЯ СТАДИЯ.

Глава 4

Когда темнота стала рассеиваться, я увидел "кино". Стоял я посреди комнаты в старорусском, по-моему, допетровском стиле перед рослой миловидной женщиной лет 30-ти. Через небольшие разноцветные окна свет проникал слабо, и создавалось ощущение ранних сумерек. Кругом стен обитых материей с золотыми узорами стояли так же нарядно украшенные лавки. В углу зеленела разводами под мрамор печь. У ног стоявшей передо мной "боярыни" пристроился "лилипут-горбун". Изображение было настолько ярким и объемным, что я поначалу даже попытался зажмуриться. Не получилось. Глаза отказывались мне повиноваться.

— Надлежит тебе, Петруша, слушаться впредь дьяка Никиту и учить писание, да и жития угодников святых с прилежанием.

— Хорошо матушка. — "Это сказал я?"

"Кто ты? Бес?" — вопрос возник в голове сам. "Здравствуй шизофрения. Это я уже сам себе вопросы задаю". "Аз не сихврения есмь. Аз есмь царь!" "Ну, привет, царь". Чувствую смятение. Не могу понять толи оно мое, толи того, кто во мне (или это я в нем). "Пошто ричешь привет. Что сие значит?". Окружающие, похоже, никак не отреагировали на мой диалог с самим собой. "Ну что ж поговорим с собой, благо вроде это не слышно окружающим". "Странные словеси ты молвишь, бес!".

— Сын мой, Петруша, слышишь ли ты меня? — Женщина поднялась. — Никита, Борис, несите его в покои! Иль не видите дурно государю!

Картинка перед глазами покачнулась. Стал виден расписной потолок, а спиной я ощутил, как чьи-то руки подхватывают меня и несут. Мой внутренний визави вроде как отключился. Во всяком случае, я не слышал его вопросов. Внешняя картинка помутнела и опять пришла темнота.

Когда очнулся — я лежал на чем-то мягком, похоже на кровати. Надо мной склонился бородач с умными глазами.