Государь

Ну вот и всё. Владимир остановился перед дверью. Он не знал, что за ней. Зато отчетливо слышал прерывистое дыхание. Здесь.

Владимир извлек меч. Он сделает это быстро. Рогнеда даже ничего не почувствует.

Толкнув ногой дверь, Владимир (в правой – меч, в левой – свеча) шагнул внутрь. И сразу увидел Рогнеду. И еще кое-что, заставившее князя остановиться…

– Храбрец! – похвалил Владимир, глядя на мальчика сверху вниз. – А если я тебя сейчас убью?

– Убивай! – звонко выкрикнул Изяслав. – Но прежде – меня, а уж потом – маму!

– Значит, не боишься Морены?

– Не боюсь!

Но голосок все же дрогнул, что не осталось незамеченным.

Владимир присел на корточки, чтобы оказаться с сыном вровень.

– А знаешь, что бывает с сыном, который на отца руку поднял? – вкрадчиво спросил великий князь.

– Все равно маму убивать не дам! – набычась, ответил мальчик.

– А тебе, – Владимир глянул на Рогнеду поверх белобрысой головы Изяслава. – Не жаль сына?

– Ты его не тронешь! – ледяным голосом произнесла Рогнеда.

Она уже опомнилась, обуздала чувства, загнала поглубже их все. Кроме ненависти.

– Ты его не тронешь, – Рогнеда достаточно хорошо знала Владимира, чтобы не беспокоиться за жизнь сына. Конечно, Изяславу отца не остановить. Но пусть увидит. И быть может, сумеет сделать то, что не смогла она. Отомстить. – Хочешь меня убить – убивай. Пусть Изяслав знает, кто убил его мать!

Владимир встал. Изяслав тут же отшагнул на шаг назад. Приготовился…

Великий князь отметил, что стоит сын твердо и меч держит правильно. Хорош пестун у детского. Молодец!

Великий князь вновь перевел взгляд на Рогнеду. Глаза его сузились. Он мог убить ее быстрее, чем жалит оса. Два длинных шага – и правильно развернутый меч войдет меж ребер, как игла в воск. И разрежет коварное сердце.

Рогнеда глядела прямо в прищуренные, страшные глаза… Там, в черных зрачках, металось пламя факелов и брызгала кровь на погасший очаг полоцкого кремля. Но Рогнеда больше не боялась.

Бесконечное мгновение… И княжий меч с сухим щелчком вброшен в ножны.

– Роговолтово семя, – полузло-полуодобрительно бросил Владимир.

Разрешил:

– Живи пока!

И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.

Из Рогнеды будто стержень вынули: упала на лавку и разрыдалась.

Изяслав подошел к матери, положил рядышком легкий детский меч, обнял ласково:

– Не плачь, мама, не плачь! Ничего он тебе не сделает. Он больше не сердится, я почувствовал. А хочешь, я дядю Устаха позову?

Рогнеда вскинулась, обняла мальчика, прижала к себе. Слезы ее вмиг высохли.

– Никого не зови, – прошептала она в пушистую макушку. – Никому ничего не говори. Ты прав. Не тронет он нас. Это он в гневе был. Теперь подумает – и простит. Я ему в ноги упаду… И простит.

Сама не верила, что говорит. И правильно не верила.

Владимир не простил.

И еще: он не видел, что всё это время за ним, Рогнедой и Изяславом наблюдала еще одна пара детских глаз…

Глава вторая. Большой род боярина Серегея

– Стемид! Трувор! Вот радость! – Духарев, как молодой, сбежал навстречу братьям-варягам.

Обнялись.

– А мы тебе сына привезли, – сообщил, улыбаясь, Трувор.

– Добрым воем растет, – похвалил Стемид. – Храбрец. Нерпу с удара брал. И воев убил двоих, вестфольдцев. Стрелами.

– Вы что же, на нурманов ходили? – спросил Духарев. – Ты же, Трувор, вроде с Олавом Трюггвисоном в дружбе?

– Так и есть, – подтвердил Трувор. – Ходил к нему зимой. В силе теперь Трюггвисон. Потом поведаю, о том сказ долгий. А вестфольдцы эти – сами пришли. Чудь пощипать. А Стемид прознал. И поучил воров.

– Куда пришли, там и легли, – подтвердил белозерский князь. – Жаль, взяли на них мало. Сыну твоему на полгривны добра досталось.

– Тоже дело, – одобрил Сергей Иванович. – А где ж сам добытчик?

– Он – с князем уличским, – пояснил Стемид Большой.

– Мы сказали ему: негоже так. Прежде отца следует повидать, а уж потом – великого князя, – добавил Трувор. – Да Артём твой и слушать не стал. Отец, сказал, поймет. Не осерчает.

Тут он был прав. Сердиться на старшего сына Духарев не стал. Пусть формально Илья и считался его названым сыном, но именно Артём привел Илью, тогда еще носившего одно лишь языческое имя: Годун, в род.

Тем более день сегодня особенный: ранним утром приняли Святое Крещение более тысячи присягнувших Владимиру дружинников из тех, что не ходили с ним в Византию. Да еще с полсотни тех, что ходили, но отказались креститься в монастыре Святого Маманта [58] , но – передумали.

58

Напомню, что это монастырь близ русского подворья в пригороде Константинополя.

Такой праздник – самое время представить князю подросшего Илью.

Стемид и Трувор к таинству не поспели. Может, и к лучшему. Духарев не был уверен, что братья вот так, с ходу, согласятся отречься от Перуна.

– Да что я вас на подворье держу! – вспомнил Духарев. – Пожалуйте в дом, гости дорогие! Выпьем, перекусим, поговорим! Чай, есть о чем – год уж как не виделись!

– Есть, есть, – согласился Стемид Большой. – Да и пивка выпить с дороги – не худо…

И словно по сговору, при входе его встретила Лучинка-Евпраксия. С большущим рогом.

Князь белозерский отпил половину, передал рог брату, обтер высиненные усы, похвалил:

– Доброе пиво! А ты кто, красавица?

– Жена Богуслава нашего, – вместо невестки ответил Духарев. – Евпраксия.

– Везуч Богуслав! – усмехнулся Стемид. – И ликом красна, и статью величава, и, – скосив взгляд на большущий живот, – даровита! Храни тебя ваш бог, Евраксия! Муж твой – брат мне, а ты, стало быть, сестра!

Наклонился и поцеловал Лучинку в губы. То же сделал и Трувор, сунув пустой рог холопке. Поцеловал, шепнул негромко: – Богуслав-то – счастлив?

– Да, – тихонько ответила Лучинка. – Матушка сказала: сын будет. Скоро уж.

– Сладислава знает, – уважительно произнес Трувор. – Сама-то боярыня – где?

– С дедкой Рёрехом. Болеет старый.

Вернее было бы сказать: умирает. Лучинка знала это наверняка. Но – не сказала. Трувор и Стемид – Рёреху племянники внучатые. Близкая родня. Пусть покушают с дороги, а уж потом скорбную новость узнают.

Оказалось, однако, что – знают. Сам Рёрех за ними и послал. Сообщил – умирает. Хочет попрощаться. Потому и приехали братья вдвоем. Не к великому князю, как предполагал Сергей Иванович, не по делам торговым, а к нему, Рёреху.