Государыня

— Сам того не пойму, как сия оказия приключилась. — И добавил себе в утешение: — Знать, без нечистой силы не обошлось…

Князя привели в порядок, умыли, одели, дали напиться квасу. Когда туман в голове Александра рассеялся, Дмитрий попросил его спуститься в трапезную.

— Ждут тебя с нетерпением гости знатные, государь, — сказал Сабуров. — Просят к столу.

— Никого не хочу видеть. Оставьте меня в покое, — проворчал Александр.

— Но там и любезная твоя супруга. Ты, государь–батюшка, вчера молвил, что она одна тебе свет в окошке.

«А ведь он говорит правду, — подумал Александр и тут же горько ухмыльнулся. — И как это меня угораздило вчера сорваться! Вот уж, право, нечистая сила побудила». Он сказал Сабурову:

— Верно, говорил я про свет Божий в окошке. Да простит ли Елена Ивановна мой беспутный грех?

— Простит. Она милосердна, — отозвался Сабуров и повёл великого князя в трапезную.

Войдя в зал, где были накрыты столы, Александр удивился, увидев, что за столами сидят только русские вельможи. Подойдя к Елене, он спросил:

— Моя государыня, почему ты не позвала на трапезу канцлера, гетманов, князей моих вельмож, без коих я к столу не сажусь?

— Государь и великий князь, сегодня мой день. О том мне указал Всевышний. И прости меня за вольность, но нам с тобой надо побеседовать без твоих вельмож.

Александру показалось, что в голосе Елены есть жёсткие ноты, и он обиделся. Это подхлестнуло его на дерзость, на грубость, на что угодно, лишь бы, как он счёл, не уронить своего великокняжеского достоинства перед русскими вельможами.

— Моя государыня, не думаю, чтобы Всевышний дал тебе волю выше моей, — возразил он. Потому я отказываюсь сидеть за твоим столом, дочь великого князя Руси. Мне унизительно сие.

Вскинув голову и гордо посмотрев на приближенных Елены, Александр направился было к двери. Елена поняла его состояние и брошенную дерзость как выходку, дающую ему повод покинуть Нижний замок, и удержала его:

— Мой государь, остановись! Не делай невозвратного шага. Речь пойдёт о самом важном, о нас с тобой: быть или не быть нам единой семьёй.

— Вот как? Удивлён! — воскликнул Александр. — В таком случае я остаюсь и послушаю, о чём поведёте речь.

— Спасибо, мой государь. Я знаю, что у тебя доброе и отзывчивое сердце. Идём же к столу. И наберись терпения выслушать моих поверенных князей Василия Ряполовского и Василия Ромодановского. Они скажут своё слово именем государя всея Руси Ивана Васильевича, моего батюшки. А потом ты волен будешь поступить, как тебе заблагорассудится.

Александру не терпелось выпить хмельного. Знал он, что если не зальёт жёлчность, она выплеснется наружу и всем, кто был в зале, будет худо. Смирив себя немного, он согласился с Еленой:

— Ну–ну, я послушаю, однако заявляю: я приневолен тобой, государыня. Как вырвусь из узды, не взыщи.

Делая всё как-то походя, Александр подошёл к столу, взял братину, налил в кубок вина, выпил одним махом и сел на уготованное ему место.

Елена хотела остановить Александра. Она испугалась, что всё начнётся, как минувшим вечером. Но на них смотрели её вельможи, они осудили бы её, если бы она одёрнула великого князя. Она сделала вид, что не заметила вольности Александра, и села справа от него. Следом за великой княгиней сели все вельможи, лишь Василий Ряполовский остался стоять. Он и повёл речь:

— С почтением кланяются тебе, великий князь литовский, послы великого князя и государя всея Руси Ивана Васильевича. Речь с тобой поведём от нужды великой, потому как видим нарушение договорной грамоты, подписанной тобою при целовании. Не обессудь и выслушай горькую правду.

— Я не нарушал договорную грамоту, — уверенно заметил Александр, — а если и была допущена вольность, то вам надо было меня поправить. В том ваш долг.

— Дело показывает, что нарушал. А поправить тебя нам было не дано. Мы с князем Василием Ромодановским знаем тебя не первый год и потому, государь, к сказанному добавим, что нарушил ты её не по воле своей, а по умыслу панов рады и прочих вельмож. Ноне прошла неделя после венчания, а чести великой княгине Елене с твоей стороны не оказано. Она же все достояния, нужные супруге, имеет, и стыдом её венчать не должно. Ежели ты, государь, в чём-то убог и не в силах исполнять супружеский долг, признайся и сними с себя подозрения. Нам легче будет. У нас и возы не вскрыты, и путь нам не заказан. Так ли я говорю, князь Василий Васильевич Ромодановский, согласно ли сказанное мною с волей государя всея Руси?

— Истинно согласно, князь Василий Григорьевич, потому как мне дано повеление нашего государя следить за исполнением договорных начал, — ответил Ромодановский и побудил Ряполовского: — Продолжай, князь, мы слушаем вместе с государем Александром Казимировичем.

— Так уж повелось испокон веку, что после венчания супругам должно быть неразлучными, продолжал князь Василий Ряполовский. Только одна военная беда позволяет государю в такой час покинуть супругу. Тебя же, великий князь, как на мальчишнике, поманили паны вольно пировать, и ты ушёл, вынудив великую княгиню пребывать в сраме соломенной вдовы. Вот первое твоё нарушение договорной грамоты. По той же грамоте, хотя там и не записано сие, но мыслится здраво, государю всея Руси надо знать, чем завершилась первая брачная ночь. Мы же седьмое утро стыдимся смотреть в глаза друг другу, будто все дни во хмелю пребывали, не видели, как протекает супружество.

— Мы гонцов держим в седле семь дней, перебил Ряполовского князь Ромодановский, тогда как им должно быть уже пред государем всея Руси. Неслыханно!

По мере того как два русских князя перечисляли нарушения и упущения договорной грамоты, менялся облик великого князя литовского. Он опустил голову и побледнел, плечи ссутулились. Он понял, что совершил нечто постыдное, и у него не находилось возражений. Конечно, если бы на его месте оказались канцлер Монивид или гетман Радзивилл, они бы выбрались сухими из потока обвинений, считал Александр. Увы, он не обладал их изворотливостью, их бесчестьем. И всё-таки, продолжал рассуждать Александр, он обязан оправдать себя. Обязан! К тому же у него есть право потребовать ответа у Елены. Почему она допустила сей позорный суд над своим супругом? «Мы же венчаны, и я в доме господин, а не она!» — кричал в душе Александр. Однако он осознавал, что его права стали призрачными или ущербными и поруганную честь Елены он уже не в состоянии спасти. Кроме того, как понял Александр, Еле на вовсе не была виновницей суда русских вельмож над ним. Она ни словом не поощряла князей и бояр, которые выносили великому князю Литвы обвинение именем государя всея Руси.

Этим многоопытным послам не нужно было указывать на неблаговидные поступки князя Александра. Они ещё в первый день появления в Вильно насмотрелись на ущемления достоинства великой княжны Елены. С чего это князю Александру вздумалось уехать в Верхний замок, а великую княгиню, словно нежеланную гостью, поместить в Нижнем замке, который скорее приспособлен для временного приюта гостей или охотников? Взвесив всё, что было совершено за минувшие дни, Александр понял, что не имеет права размахивать руками и поднимать кулаки. Если ему грозило бесчестье, то в этом виноват он, и только он. У него не было и малого повода отвергнуть обвинения, оставалось признать себя виновным. Но как шагнуть на помост, как склонить голову и сказать: «Секите её, я виновен? »

И в этот момент отчаянного борения с собой Александр получил неожиданную поддержку. К его руке, лежащей на колене, прикоснулась рука Елены, и князь ощутил крепкое и многократное пожатие. Рука супруги словно говорила: «Держись, я с тобой!» Александру стало легче. Он не один, та, которую он выбрал себе в жены, милосердна и не намерена рвать брачные узы. Стоило ему лишь встать и признать свою вину, как такие же милосердные русичи — ведь только таких Елена могла взять в своё окружение — простят его и помогут вырваться из паутины, коя опутала его в Верхнем замке. Он так и поступил. Погладив руку Елены, Александр встал и сказал: