Государыня

— Чего им ждать? Пусть отправляются к себе! — с вызовом возразил младший Друцкий.

Дворецкий ушёл. А вскоре, к удивлению панов, двери широко распахнулись и в залу плотной группой вошли семеро русских вельмож. Впереди шёл князь Ряполовский–старший. Подойдя к столу, он сказал:

— Вельможные паны, один наш голос вы не услышите, как бы громко он ни прозвучал. А вот когда Русь зыкнет, вам небо покажется с овчинку! Помните, однако, мы вас не пугаем, а предупреждаем именем государя и великого князя всея Руси.

— Норов ваш Настырный знаком. Вижу, какие яростные вы пришли. Что ж, говорите, с чем пожаловали. Слушаем, — ответил Монивид.

— Спросить пришли, с каких это пор у вас стали изгонять из державы гостей и близких ваших государынь? Других дел у нас нет, — твёрдо сказал князь Ромодановский.

— Выходит, что и тысяча воинов гости? — с ехидцей спросил Монивид. — Зачем вам такое войско?

— Нет, это не гости, и не войско, — ответил Ромодановский. — Вам должно знать, что по обычаям нашей державы со времён князя Игоря Рюриковича великие княгини вольны держать свою дружину. Дружину, а не войско. Такое право остаётся и за великой княгиней Еленой Ивановной.

— И вы, дети мои, возьмётесь за оружие, чтобы защитить честь государыни? — спросил епископ Войтех.

— И опять же, по обычаям старины. Вам она только государыня, а нам — матушка–государыня. Как же можно не защищать матушку?

Монивид и Войтех переглянулись. Оба они поняли, что русских не так просто заставить покинуть Вильно. Был лишь один путь достичь цели: выставить против них свою, более мощную силу. Канцлер сказал:

— Вам вольно чтить государыню как угодно. Она же ныне супруга великого князя Литвы, и нам дано право защищать её и его. Мы опасаемся ваших воинов и вас тоже. Коль крымский хан в чести у Москвы, не ждать ли нам коварства вашего? Лучше уходите подобру–поздорову.

— Но вы толкаете свою державу на новую войну с Москвой, вы нарушаете мирный договор с Русским государством от прошлого года, — заявил дьяк Фёдор Курицын. — И это нарушение в ущерб вам.

— Так, очевидно, угодно Господу Богу и Пресвятой Деве Марии. Но надо помнить и нам: мы никакого договора не нарушаем. В нём не сказано, что московитам дозволено держать тысячу воинов в нашей столице, — возразил канцлер Монивид.

— Что ж, други, мы разговариваем с глухими, и ничего тут не добьёшься. Но мы найдём ход, как защитить свою честь. Мы поищем наше право по–иному, спросим россиян, что живут в Вильно. А их тут половина, — сказал сотоварищам князь Ромодановский и направился к двери.

Все последовали за ним. В это время раздался голос епископа:

— Сын мой, князь Ромодановский, остановись на минуту!

Но остановились все, и боярин Сабуров произнёс:

— Иди и поговори с ними, княже. Ты найдёшь ответы на их вопросы.

Ромодановский вернулся к столу. Все прочие вельможи ушли.

— Именем единого Бога, мы взываем к твоему разуму, ибо ты главный представитель великого князя Руси. Согласись с нами, не переступай порога, за которым взрастёт вражда, убеди государыню расстаться с воинами, в которых мы видим угрозу Литве.

— Святой отец, я не в силах сделать того, о чём просишь. Я выполняю волю государя всея Руси. Но ныне я посылаю гонцов к нему. Как он повелит, так и станется. Потому мы будем стоять до возвращения гонцов. Вот мой сказ.

Князь откланялся и покинул залу.

Гетман Радзивилл, граф Хребтович, князья Друцкие словно взбеленились. Они слали проклятия князю Ряполовскому, который не явился на переговоры, костерили Ивана Васильевича и грозились в первой же сече побить русское войско.

Спустя не так уж много времени представилась возможность помериться силами с ратью Ивана Васильевича. За восемь часов битвы на Митьковом поле под Вязьмой русское войско, которое возглавляли князья Иван Воротынский и Даниил Щеня, бояре братья Захарьичи, наголову разбило литовцев, которых вели в битву буйствующие вельможи. Сами они угодили в плен. «Если бы знать волю судьбы!» — воскликнул в день пленения гетман Радзивилл.

На этот раз именно его, наместника Вильно, вельможи обязали взять на себя всю ответственность за изгнание россиян из столицы княжества, и он, не задумываясь над последствиями, сделал первый шаг.

— За дело, вельможные паны, за дело! — призывал он. — Пишем приказные грамоты и шлем немедленно гонцов по городам. А в орден, к ливонцам, я поскачу сам. Через неделю мы наведём здесь порядок!

Все эти дни предгрозового поветрия одна великая княгиня Елена не ведала того, что тайно свивалось в клубок угрожающих событий. Никто из приближенных вельмож не посвятил её в то, что литовцы готовят заговор, что всякие попытки прервать его окончились неудачей. Придворные Елены не без трепета в сердцах взяли на себя смелость умолчать о происходящем. Резон у них был простой: не государыне Елене вершить волю над ратниками, быть или не быть им в Вильно, а слугам государя всея Руси, с них и спрос будет.

И от Александра Елена не услышала ни слова о заговоре вельмож. Вот уже какой день он не показывался ей на глаза. По этому поводу она не переживала и не скучала по нему. Ей было без него покойнее, и она не питала никакого желания выполнять возложенный на неё супружеский долг. Она проводила время в своих работах: два раза побывала на богослужении в Пречистенском соборе, исповедалась, поговорила с митрополитом Макарием и попросила его присмотреть и освятить место для нового храма во дворе Нижнего замка.

— Тебе, владыко, должно знать, что мой батюшка просил великого князя Александра построить православную церковь близ наших палат, и о том записано в договорной грамоте. Да у него нет ни сил, ни желания строить. Так я уж сама…

— Дочь моя, я порадею за тебя, место подберу, камень заложим и освятим. Токмо ведь супруг твой беден и не отпустит денег на возведение храма, — ответил митрополит Макарий.

— О том я знаю. Возведу на свои деньги: мне в храме молиться, а не ему. Ещё хотелось бы присмотреть храм, какой попригоже, чтобы мастерам показать.

— Есть что показать, есть, дочь моя. В Ошмянском мужском монастыре церковь Божия из белого камня на невесту похожа.

— Так я поеду туда, посмотрю.

— Как тебе угодно, дочь моя. А провожатых с тобой я пошлю.

— Вот и славно, владыко, — горячо ответила Елена. Она уже загорелась желанием как можно скорее окунуться в дела, потому как не терпела безделья. — Благослови же в путь.

— Благословляю во имя Отца и Сына и Святаго Духа, — произнёс митрополит и осенил Елену крестным знамением.

Вернувшись из храма в свои покои, Елена позвала дворецкого Сабурова и наказала ему:

— Ты, боярин, приготовь назавтра к утру тапкану лёгкую да игумену Довмонту шубу бобровую положи в подарок. Ещё воска на свечи пуда два и ладана.

— Матушка–государыня, всё исполню, — и снаряжу как должно, потому как за день не обернёшься. Место знакомое, игумен Довмонт душевен.

Получив повеление великой княгини, Сабуров поспешил к князю Ряполовскому, благо тот был в своих покоях, и доложил: