Государыня

Перед Ильёй стояли хорошо обученные воины. Они поняли, что к ним обратился человек, наделённый властью. Не прошло и нескольких мгновений, как они выстроились в квадрат и замерли, устремив взоры на великую княгиню. Елена полюбовалась ими. Все они были как на подбор: рослые, широкоплечие, отважные. Многие из них уже побывали в сечах с татарами, постояли на береговой службе. Княгиня осталась довольна своими воинами. За спиной таких витязей, считала она, ей не страшно, к тому же если сотским у них будет любезный ей князь Илья.

— Славные русичи, — произнесла она, — перед вами князь Илья Ромодановский. Вам он известен. Отныне он ваш воевода. Милостиво прошу вас и его послужить своей государыне, не щадя живота своего.

Воины ведали, что сказать, и отозвались дружно:

— Не щадя живота!

Это была их клятва на верность.

Трудно было предвидеть, каким окажется их жребий, но то, что нести его будет нелегко, они знали доподлинно. Видели они ливонских рыцарей, готовых свирепо обнажить мечи против кого угодно за горсть флоринов [20] . Видели и бесноватых польских шляхтичей, которых привёл в Вильно гетман Острожский. Да и литовские бароны, сверкающие волчьими глазами, встречались им многажды. Но ратники Елены не задумывались над ожидающими их опасностями. Сознание того, что они служат любезной им государыне, умножало их силы, укрепляло дух, и они смотрели в будущее мужественно и спокойно. Елена не сомневалась в преданности воинов и ответила на их клятву:

20

Флорин — флорентийская золотая монета XIII XVI вв., по образцу которой многие европейские страны стали чеканить монеты из золота, а затем и из серебра.

— Я верю вам, славные. И помните: ежели паче чаяния кому-то будет невмоготу служить на чужбине и его потянет в отчину, я отпущу того ратника. Однако надеюсь, что вы крепки стойкостью и духом.

Княгине Елене не хотелось уходить от ратников, от Ильи. Здесь она чувствовала себя уверенно, и душа её отдыхала, ей не надо было думать о постоянной борьбе с кем-то, во имя чего-то. Здесь Елене не нужно было размышлять о своём супруге, он как бы не существовал для неё. Но над государыней тяготел долг, и она не могла оставаться среди воинов столько, сколько ей хотелось бы. Пожелав ратникам ещё раз успешной службы, она покинула хозяйственный двор.

Подойдя к замку, она ощутила, как на плечи ей навалилась усталость. Сказалось напряжение сил, какое она испытывала в течение двух суток. Ей захотелось уединиться. Но тщетным оказалось её желание. Войдя в замок, она увидела в нём многолюдье.

Придворные Александра и прежде всего епископ Адальберт Войтех жаждали лицезреть Елену, и все, кто внёс смуту в мирную жизнь великокняжеского двора, встретили её в трапезной зале замка. Они уже забыли о своей прежней роли и играли иную. Все почтительно улыбались государыне. Епископ и великий князь поспешили навстречу Елене, и Войтех, опередив Александра, сказал:

— Дочь моя, государыня, от имени церкви выражаю вам преклонение за мудрость, достойную великих мужей. Отныне в Вильно и во всём великом княжестве будут царить мир и покой. В храмах мы вознесём хвалу твоей прозорливости.

Елена слушала епископа, а сама смотрела на великого князя, потому как не могла видеть этого лицемера. К Адальберту Войтеху Елена почувствовала неприязнь с первой их встречи, и эта неприязнь нарастала. Теперь она была уверена в том, что только влияние властного епископа на её супруга стало причиной отчуждения Александра от неё. Очевидно, поняв, что она не изменит православию, что сам Александр не способен повлиять на супругу, дабы она отступилась от своей веры, будучи духовником великого князя, Войтех умышленно добивался, чтобы пропасть в её отношениях с супругом углублялась. Пылкое воображение Елены рисовало ей картину беседы епископа и князя. Наверное, он не раз твердил Александру, что истинному католику не должно смириться с тем, чтобы его жена оставалась в вере схизматиков. «Иди к цели твёрдо и упорно, сын мой. Помни, что вода точит камень, и ты добьёшься своего, склонишь супругу войти в римскую церковь». Так, казалось Елене, Войтех убеждал Александра. Видела Елена, как Александр соглашался с Войтехом и закреплял своё согласие одной и другой чаркой вина, после даже давал клятву, что введёт супругу в католичество. Скорее всего, видение Елены было правдивым. Но за несколько минут до того, как Елене войти в замок, Войтех, уединившись с Александром, наставлял его в ином. Жёстко и без тени почтительности епископ в который раз напоминал великому князю:

— Ты, сын мой, вновь забыл о своих супружеских правах. Привезя из Руси жену, ты не стал её господином, каким надлежит быть истинному католику. Она даже приданое от тебя до сих пор скрывает. А там, на возах, что стоят в конюшне и амбарах под охраной её воинов, одно лишь оружие, коим она намерена вооружить горожан–руссов.

— Полно, святой отец, зачем чернишь моего тестя? Он, хотя и жаден, но не безрассуден и честен. То, что в договорной грамоте, — всё при Елене, — возражал Александр.

— Видит Бог, ты уподобился малому дитяте или шуту и ждёшь, когда тебе поднесут ларец с чудесами. Повели ей сегодня же открыть возы и сундуки, поставь к делу писцов, чтобы все перечислили и записали в книги. Нужное возьми в казну, церковь католическую порадуй вкладом, выплати долги шляхтичам за службу, — давил Войтех на Александра недюжинной силой слова пастыря.

Александр не обладал красноречием, и возражения его иссякли. Единственное оправдание своему поведению застряло в горле. Даже своему духовному пастырю он не мог признаться, почему не требует у супруги отчёта в приданом. Сам он должен был дать ей отчёт чести. Его пожирал стыд от воспоминания о том, что ещё ни разу не прикоснулся к прекрасному телу супруги, не испытал вожделения. С той ночи, когда он пролежал рядом с Еленой до утра и сбежал от неё, он испытывал страх мученика от одной мысли о том, что ему вновь нужно идти к ней в постель и доказывать своё право называться супругом. А самое страшное заключалось в неуверенности, что он добьётся своего. Потому-то Александру оставалось безропотно исполнять волю властного духовного отца.

— Всё так и будет, святой отец, всё так и будет! Завтра же я потребую передать в казну всё достояние, которое Елена привезла из Москвы, — заверил епископа Александр и добавил более твёрдо: — Коль моя государыня сегодня уступила в одном, завтра уступит и в другом, и тогда, святой отец, твоя церковь получит всё, что ей должно получить.

— Целуй же крест, сын мой, и будет сие твоим клятвенным заверением, — потребовал Войтех и поднял к лицу великого князя крест.

Вскоре после этого разговора и появилась государыня перед супругом и его окружением. Слова похвалы в её честь не пробудили в сердце ответного доброго чувства. Она уже знала двуличие Войтеха и всё-таки дала всем понять, что не желает углублять вражду. Да, она сознавала, что это взбесит до предела государя всея Руси, если до него дойдут слухи о её уступках. Её отец поймёт случившееся в Вильно как попытку установить полную власть над его дочерью. Что ж, она и это стерпит.

— Мир и покой — цветы божественные, — ответила на похвалу епископа великая княгиня. — Но вы должны уяснить, что за моей спиной стоит великая Русь и государь всея Руси не смирится с тем, что его дочь осталась беззащитной. Он даст вам знать, что на Руси великие княгини всегда держали дружину. Вот и пошлите вослед моим воинам послов в Москву, пусть они правдиво скажут, что вынудило нас отправить ратников домой.

— Мы согласны с твоим советом и отправим к государю Руси послов, — заявил канцлер Монивид.

— У меня нет возражений, граф. Я только хочу добавить, что мы потеряли тысячу воинов из литовского войска. Я их никогда не отделяла ни от себя, ни от Литвы. А ведь орда хана Менгли–Гирея не даст покоя нашей державе. Едва лето вступит в свои права, как ордынцы войдут в наши пределы.

Канцлер Монивид усмехнулся, в его глазах заблестело лукавство. Он нашёл зацепку перевести разговор в пользу казны и церкви.

— Вот вы сказали, что вашей державе не даст покоя орда. Но вы-то истинная ли государыня? Почему не сделаете вклад в казну на содержание войска, почему не поможете укрепиться церкви? Ведь вы же богаты, и пусть простит меня великий князь, но он у нас пока пребывает вне супружества.

Елена поняла всю бессовестность выпада канцлера. За такое злословие дают пощёчины и вызывают на поединок. Монивид давал повод вельможам подвергать осмеянию её отношения с супругом. Княгиня сочла, что нельзя позволять этому самовлюблённому вельможе запускать пальцы в кровоточащую рану.

— У нас с государем всё впереди, и как придёт час, он скажет, истинная ли я супруга. Вам же, канцлер, не следует ворошить недозволенное. Лучше постарайтесь навести порядок в державе по сбору налогов, податей, пошлин. Тогда и казна не будет пустовать и церковь из нищеты выберется. Мне известно, что всюду большие недоимки, а служилые люди — мздоимцы. Вот о чём крепко подумайте. — Елена обратилась к Александру: — А сейчас, мой государь, скажи вельможам, что они свободны, и проводи меня.