Готическая коллекция

И эта ее рана и после выздоровления не затянулась.

Ну а сейчас.., сейчас для нее все позади — и хорошее, и плохое. — Марта сбавила скорость и сказала Линку:

— Смотри-ка, а к тебе, кажется, гости, Миха.

Возле церкви остановился тот самый «Спортаж», который так и не удалось в это утро занять у Базиса.

Сам Базис собственной персоной сидел за рулем — видимо, он только что подъехал. А из машины вылезал участковый Катюшин. Он что-то говорил Базису, указывая на церковь.

— Эй, Клим, привет! — звонко окликнула его Марта. — Что еще случилось?

— Да вот проезжали мимо с Ильей, я гляжу, в церкви дверь настежь. — Катюшин заторопился к ним.

Поздоровался, заглянув в машину. — Михель, ну-ка пойдем, глянем, что там. Мне только церковной кражи на участке не хватало. Замок, что ли, сорвали?

— Я не запирал замок. — Линк отмахнулся от участкового, как от назойливой мухи. — И что ты так кричать, Клим, волновать нерв? Я никогда не закрывать церковь, когда ехать. Не имей такой привычка.

— Почему? — удивился Катюшин. Катя заметила, однако, что в тот момент посмотрел он не на Линка и не на церковные врата, а на нее, потом на сидящего рядом Кравченко, потом на Мещерского — вскользь, небрежно так. Мол, ты кто тут еще такой? Тут и так третий — лишний. — Почему ты церковь не закрываешь? Ворье провоцируешь?

— Вор тут нет. Где вор? — Михель пожал плечами, вылезая из машины. — И воровать там внутри — нет, мало. Что воровать — мой малярный кисть или мой старый Библий? А церковь пусть стоять открыта круглые сутки. Я никого силой не звать. Кто хотеть, приходить сам в любой время. Говорить с бог.

— И даже ночью? — спросил Кравченко.

— Да. Вечер, утро, ночь — любой час. Человек не знать, когда бог к нему обращается. Это наш принцип.

Мы идем сюда с открытый душа, открытый сердце, открытый дверь.

— Ну, хорошо погуляли? — спросил Базис Мещерского.

— Да маяк осматривали. Послушайте, Михель, а нам можно церковь вашу внутри увидеть?

— Всегда рад, пожалста, фройляйн. — Линк галантно пропустил Катю и Марту. Они шли по лужайке мимо пруда.

— Неспокойно себя чувствую в этом месте после вчерашнего, — невольно вырвалось у Кати, — забыть никак не могу… К тому же этот ваш пруд порождает такие причудливые легенды.

— Это Михель, наверное, вам рассказал? — тихо спросила Марта.

— Да, но не только он.

— А кто еще?

— Илья кое-что, — Катя оглянулась на отставшего Базиса — он закрывал машину, — и ваша подруга Юлия. Она уверена, что есть на свете места, притягивающие несчастья, как магнит. И с ней не поспоришь.

Вот эта церковь, например. Всего несколько дней назад мы все трое были свидетелями того, как с этой колокольни вниз хотел броситься один человек… Вы его хорошо знаете, Марта. А потом утопленница всплыла со дна этого же пруда. И в прошлом тут тоже, оказывается, были несчастные случаи, пропажи людей, убийства. Не много ли ужасов для такого небольшого пространства?

Они медленно поднялись по плоским выщербленным ступеням. Дверь действительно была распахнула настежь, и чтобы тугая пружина не срабатывала, ее приперли двумя кирпичами. Внутри было сумрачно и прохладно.

— Миха, света нет, чтобы алтарь рассмотреть, — сказала Марта, — включи верхние лампы. И что-то сыро тут у тебя. — И добавила шепотом, обращаясь к Кате:

— Все эти россказни — просто дань местной меде. Я когда сюда к Грише переехала, тоже наслушалась страшилок про детей Водяного. Мне кажется, это все от скуки. Честное слово, от тоски. Катя, вы столичный житель, вы и представить себе не можете, какая здесь тоска, когда заканчивается сезон. Целыми днями осенью, зимой хлещут дожди, ветер воет на чердаке. Я первое время просто не знала, куда себя девать. Сейчас вот Грише даже условия ставлю: как хочешь, дорогой, но веди свой бизнес так, чтобы хоть на короткое время мы зимой и осенью могли выбираться в Питер, а может, и в Москву. Сейчас, до свадьбы, как говаривал мой папа, самое время задавать нужный вектор будущей совместной жизни. А то потом, как привыкнет, что ты его жена, то…

Марта вдруг перестала болтать и резко остановилась. Они миновали двери, узкую прихожую и теперь находились в проходе между скамьями. Правда, длинный ряд новых скамеек для прихожан выстроился только с левой стороны. Справа все скамьи были сдвинуты к стене и громоздились штабелями, освобождая место для не убранных еще стройматериалов — груды досок, фанеры, каких-то панелей. В церкви терпко пахло масляной краской. Было очень просторно и сумрачно. Линк пока так и не включил свет.

Марта застыла в проходе, Катя шла следом за ней и едва не налетела на нее. Сзади подходили остальные.

Катя услышала, как Катюшин самым безразличным тоном спрашивал Кравченко про рыбалку. И в это мгновение под высоким потолком ярко вспыхнули матовые лампы-шары, и Катя увидела то, на что с таким испугом и недоумением уставилась Марта.

На серых каменных плитах пола отчетливо выделялись темные бесформенные пятна мокрых следов.

Марта вдруг нагнулась и дотронулась до одного.

Это был свежий речной ил. И тут внезапно Катя почувствовала, что… Это было то самое, уже знакомое ощущение — за ними кто-то наблюдает. В церкви, кроме них, кто-то был. Где-то там, впереди, за скамьями, за дубовой кафедрой.

Как и тогда, в роще, Катя чувствовала на себе чей-то взгляд. И невольно отпрянула, наткнувшись на пробравшегося к ней по проходу Катюшина.

— Ну, смелее, — сказал он бодро, — не застопоривай движе…

Он увидел их лица. А потом то, на что они с Мартой смотрели, так и не решаясь перешагнуть через это.

Линк, отстранив Катю, пробрался вперед.

— Это что? — спросил его Катюшин. — Это то? Это и есть твои…

Но Линк, напряженно смотревший на пол, вдруг испустил удивленное восклицание. И Кате почудилось в этом восклицании явное облегчение. Он наклонился и, как и Марта, тронул следы. Потом выпрямился и, зорко оглядывая зал, прошел к кафедре.

— Нет. Это не то, — произнес он, обращаясь к участковому, — маленький нога, очень маленький. След — свежий, грязный. Я видеть не такой… То есть мне казаться, что я видеть однажды. А это я знать, кто приходить сюда. Это… — он заглянул за кафедру с таким видом, словно играл в прятки, — это приходить ко мне. — Он нагнулся и заглянул под скамьи и вдруг позвал так, как обычно дети зовут любимых кошек или хомячков:

— Машь-я, Ма-шень-ка…

Катя посмотрела на дубовую дверь прямо за кафедрой. Что там? Ризница? Дверь была приоткрыта — узенькая темная щель.

— Михель, — шепнула Катя и кивнула. Линк понял, подошел к двери и внезапно рывком распахнул ее. В сумрак стремительно юркнула невысокая щупленькая фигурка.

— Не надо бояться. Машь-я, нас не бояться. Выходить. — Линк цепко ухватил прятавшуюся за руку и попытался вывести из ризницы. И тут все увидели, что это просто девочка лет двенадцати — тощий нескладный подросток в болоньевой куртке не по росту, мешковатых спортивных штанах и резиновых ботах, почти по щиколотку вымазанных илом и грязью.