Готовь завещание летом

– Вот конюшня, а лошади дальше.

В это время во дворе на корде бегал Буран. Он был темно-гнедой масти. А чуть более светлая Торпеда стояла неподалеку, мечтательно глядя куда-то вдаль. Торпеда была кобылой задумчивой, жеребцами не интересовалась, а витала мыслями где-то далеко-далеко. Она встрепенулась, когда ее поспешно принялись седлать. Но возражать не стала. А потом, когда Василий Петрович лично взял на ней несколько препятствий, она и вовсе развеселилась.

Торпеда находилась в знакомой среде, среди хорошо известных ей людей. Поэтому кобыла не волновалась и прыгала легко и изящно, не задев и не сбив ни одной балки. Следом за ней прыгнул Буран, который тоже отличился.

– Хороши, – одобрил депутат. – Но вы говорили, что лошадей у вас три. Где же третий?

– Его украли.

– Украли? Кто?

И Василий Петрович произнес фразу, которую готовил в уме вот уже почти целый час.

– Полагаю, – сказал он, глядя прямо депутату в глаза, – об этом нам могли бы рассказать люди, которые причастны к смерти вашей любовницы – Маргариты Лаврушкиной. Вы же знаете, что она убита?

И вот только теперь Василий Петрович воочию убедился в том, что эта новость для Мазуренко явилась настоящим откровением. Депутат побледнел, даже посерел всеми своими пухлыми щеками и жирной шеей. Его упитанное брюшко задрожало и как-то сжалось. А сам он вдруг сделался маленьким, несчастным и каким-то очень испуганным.

– Что вы сказали? Маргарита мертва? Это что? Какая-то шутка?

– Нет. К сожалению, нет. Маргарита погибла. Ее тело нашли сегодня утром возле поселка Лебяжий Лог. Вы знаете, где это?

Мазуренко кивнул. Говорить он мог лишь с огромным трудом. И единственное, что сумел выдавить, был жалкий вопрос:

– Откуда… Откуда вы знаете про Маргариту?

– Я вам сейчас все объясню, – вздохнул Василий Петрович. – Но вы должны пообещать мне, что все рассказанное останется между мной и вами. У меня еще есть надежда вернуть своего Жеребчика до скачек. Но для этого я должен выяснить, какое отношение к его пропаже имела ваша любовница.

– Еще и это! – простонал депутат. – Ох, Маргошка, неугомонная твоя голова, во что же ты снова вляпалась!

– Вы хорошо знали свою подругу?

– Мы с ней вместе уже пять лет. Конечно, я хорошо ее знал.

И чувствуя, что разговор будет длинным, Василий Петрович пригласил депутата пройти к зданию конюшни. Там у него был обустроен уголок, в котором можно было спокойно выпить, посидеть и поговорить по душам.

Глава 9

Мазуренко оказался настоящим мужиком. Василий Петрович понял это уже после третьей рюмки, которую депутат опрокинул в себя без всякой закуски.

– Ты пойми, – втолковывал он Василию Петровичу, – я же ее любил. Может, я даже на ней жениться собирался!

– Ты женат вроде бы.

– Женат, – не спорил Мазуренко. – И что? У жены давно своя жизнь, у меня своя. Я же не брошу ее, квартира, содержание – все при ней останется. Как жила, так и будет жить дальше. Только меня рядом с ней не будет. Но ты же меня понимаешь?

– Я понимаю, а она?

– Жена? Она бы тоже поняла. Не сразу, но со временем обязательно бы поняла.

– Ты ей уже сказал, что хочешь к другой женщине уйти?

– И документы заставил на развод подать. Там ведь ребенок, мой малыш!

– Уверен, что твой?

– Конечно, мой! А то чей же?

– Да поговаривают про покойницу всякое. Вроде бы хахаль у нее какой-то завелся. Никитой зовут.

– Кабы кто был, я бы уж знал! – отрезал депутат.

Но после этой вспышки замолчал, задумался, а потом признался:

– Хотя… Действительно, в последнее время Маргошка что-то печальная сделалась. На здоровье жаловалась. Я приеду – она в постель. Да не так, как обычно, – в бельишке с кружавчиками. А так, словно и знать меня больше не хочет. Но потом я журнальчики у нее увидел для беременных, тест опять же в мусорке валялся, и все мне ясно стало. Залетела моя голубка! Пузатенькая скоро могла ходить.

– И вы с ней разговаривали насчет этого?

– Она аборт сделать хотела. Я ей запретил. Сказал, что с женой разведусь, раз такое дело, а на ней женюсь. Ребенок – это то, о чем я уже лет двадцать как мечтаю. Сколько мы с женой всяких лекарств перепробовали! Даже на ЭКО согласны были. Не получилось. А у Маргошки получилось.

– Но ты уверен, что ребенок твой?

Мазуренко подумал, выпил еще водки и глубокомысленно произнес:

– Мой или не мой… Теперь-то уж какая разница? Маргошки в живых нету. И ребенка тоже нету.

И так Мазуренко это огорчило, что он уронил свою большую голову на сложенные перед собой руки и горько зарыдал. Выглядел он вполне искренним и горько переживал смерть подруги и не рожденного ею ребенка. Похоже, депутат был последним человеком, кто согласился бы причинить Маргарите вред. Да он был готов с нее пылинки сдувать все девять месяцев ее беременности, лишь бы она родила ему здорового малыша, о котором он так страстно мечтал многие годы подряд.

Но тут Мазуренко внезапно поднял на Василия Петровича глаза и произнес:

– Знаешь, как я с Маргошкой своей познакомился? На улице ее подобрал, в прямом смысле этого слова. Ночь, темнота, а она одна бредет, и в руках только чемоданчик маленький. И знаешь, что в том чемоданчике у нее было?

– Нет, – помотал головой Василий Петрович.

– А был там реквизит сценический. Парики и грим. Маргошка у меня не простая девочка, она на сцене театра выступала.

– В вашем городском театре?

– Бери выше! В столице! В самой Москве!

– А тут?

– Нет, – помотал головой депутат. – Тут я ее на сцену не пустил. Ни к чему мне шумиха. Да она и сама не рвалась.

– Почему?

– Разочаровалась она в театре. И в театральных людях тоже. У нее роман в том театре был, неудачный, как я понял. Она мне потом призналась, что если бы меня не встретила, то, наверное, с моста бы в речку с головой сиганула.

– Что так?

– Обидел тот мужчина ее сильно. Изменил ей, да еще гадко поступил, с ее родной сестрой связался. Роднулечка моя! Сколько ей в жизни вынести пришлось!

И, утирая пьяные слезы, Мазуренко продолжил свою речь:

– А я ей квартиру купил, машину, домик за городом на ее имя переписал. Она у меня ни в чем отказу не знала. Ну а в театр теперь предпочитала сама ходить. И кстати говоря, очень хвалила нашу труппу. Говорила, что играют для провинции очень неплохо и слаженно.

– Для провинции? Выходит, сама она из большого города сюда подалась?

– Говорю же, из Москвы.

– А почему сюда?

– Судьба так распорядилась. Когда она в кассу билетную сунулась, то попросила билет на ближайший поезд. Так и приехала. Ко мне… Любимая моя.

И было это уже пять лет назад. С тех пор бывшая столичная актриса совсем забыла про успех, поклонников и вообще про театральные подмостки. Она зажила тихой обывательской жизнью. Видимо, нанесенная ей рана была слишком глубока, и требовалось много времени, чтобы ее залечить.