Говардс-Энд

Бедняжка Джеки! Не такой уж она была плохой, и ей приходилось многое терпеть. Она пришла к собственному выводу — но сделать могла только один-единственный — и в нужный момент приступила к действиям. Всю пятницу Леонард отказывался с ней разговаривать и целый вечер смотрел на звезды. В субботу, как обычно, он отправился в центр, но вечером не вернулся. Не вернулся он и в воскресенье утром, и в воскресенье днем. Джеки почувствовала неладное, и, в конце концов, это ощущение стало невыносимым. Хотя последнее время ей была свойственна скромность и неловкость в общении с женщинами, она отправилась на Уикем-плейс. В ее отсутствие вернулся Леонард. Карточка, роковая визитная карточка, исчезла из тома Рёскина, и он понял, что произошло.

— Ну что? — воскликнул он, приветствуя ее раскатистым смехом. — Я-то знаю, где ты была, а вот ты не знаешь, где был я.

— Лен, — сказала со вздохом Джеки, — я все-таки думаю, что ты мог бы объясниться.

И принялась за домашние дела.

На этой стадии уже трудно давать объяснения, а Леонард был слишком глуп — хочется написать: слишком суров, — чтобы попытаться это сделать. Его замкнутость не была в полной мере дешевкой, которую порождает деловая жизнь, — замкнутость, которая делает вид, будто «ничто» есть «нечто», и прячется за раскрытой «Дейли телеграф». Искатель приключений тоже замкнут, а для клерка отправиться на многочасовую прогулку в темноте — это приключение. Вы можете посмеяться над ним — те из вас, кто не раз ночевал под открытым небом в южноафриканской саванне, положив рядом винтовку и ощущая атмосферу настоящего приключения. Посмеяться могут и те, кто, напротив, считает любителей приключений глупцами. Но не удивляйтесь, если Леонард при встрече с вами замкнется и сестры Шлегель, а не Джеки, услышат его рассказ о восходе солнца.

То, что сестры не сочли его глупцом, чрезвычайно его обрадовало. Стоило ему подумать о них, как он вырастал в собственных глазах. Эта радость поддерживала его, когда он шел домой под меркнувшими небесами. Каким-то образом рухнули поставленные богатством преграды, и появилось — он не мог толком облечь это в слова — некое понимание того, как чудесен мир. «Мое убеждение, — говорит мистик, — укрепится, если мне поверит еще одна душа». А Леонард и сестры Шлегель вместе верили, что за серой обыденностью существует нечто иное. Леонард снял цилиндр и аккуратно его разгладил. До сих пор он полагал, что к неизведанному относятся книги, литература, умная беседа и культура. Человек возвышается благодаря образованию и становится вровень с миром. Но за кратким разговором у Шлегелей забрезжил новый свет. Быть может, это «нечто» бродит в темноте среди пригородных холмов?

Леонард заметил, что идет по Риджент-стрит с непокрытой головой. Лондон нахлынул на него в одночасье. В это время народу на улицах было не много, но все, мимо кого он проходил, смотрели на него с враждебностью, особенно впечатляющей, ибо она была бессознательной. Он надел цилиндр. Тот был великоват, и голова Леонарда исчезла, как пудинг в форме для запекания, а уши оттопырились под нажимом изогнутых полей. Тогда он слегка сдвинул цилиндр на затылок, что заметно удлинило его лицо и зрительно увеличило расстояние между глазами и усами. Приняв подобающий вид, он перестал быть мишенью для критики. Больше никого не раздражала фигура, которая двигалась по мостовой подпрыгивающей походкой, с колотящимся в груди сердцем.

15

Сестры отправились на обед под впечатлением нового приключения, а когда обе они бывали увлечены одним и тем же, не многие обеды могли устоять против их натиска. На этом же, собравшем одних лишь дам и весьма оживленном, гости после некоторого сопротивления принуждены были сдаться. Хелен на одном конце стола, а Маргарет — на другом, говорили только о мистере Басте и ни о ком другом, а когда подали закуску, их рассказы столкнулись, падая, рассыпались, и стали достоянием всех присутствующих. Но это еще не все. Званый обед был, по сути, неофициальным дискуссионным клубом; после него участникам обычно раздавался листок, который читался в гостиной за чашечкой кофе, сопровождаемый веселым смехом, хотя он и содержал более или менее серьезную трактовку какой-нибудь темы, вызывавшей общий интерес. После листка начинались дебаты, и в этих дебатах фигурировал мистер Баст, являвший собою то светлое пятно цивилизации, то темное, в зависимости от темперамента выступавшей. Листок был посвящен решению вопроса: «Как мне следует распорядиться своими деньгами?» — а читательницам предлагалось притвориться, что они миллионерши, пребывающие на смертном одре и желающие завещать свое состояние на создание местных художественных галерей, но открытые в то же время другим предложениям и влияниям. Разнообразные роли были распределены заранее, и некоторые речи звучали весьма забавно. Хозяйка исполняла неблагодарную роль «старшего сына миллионерши», который умолял свою умирающую родительницу не травмировать Общество, позволив таким огромным суммам уйти из семьи. Деньги — результат самоотречения, и следующее поколение имеет право процветать благодаря самоотречению предыдущего. А какое право процветать имеет «мистер Баст»? Таким, как он, вполне достаточно Национальной галереи. После того как с присущей ей грубостью высказалась «Частная собственность», на сцену вышли различные филантропы. Что-то должно быть сделано для «мистера Баста»: условия его жизни следует улучшить без нанесения ущерба его независимости; он должен иметь бесплатный доступ к библиотеке и теннисному корту; его жилье должно оплачиваться таким образом, чтобы он не догадывался, что за него это делает кто-то другой; ему должно стать выгодно вступить в Территориальную армию; [27] его следует силой разлучить с серенькой женой, вручив ей денежную компенсацию; ему надо назначить «соглядатая», кого-нибудь из светского общества, кто беспрерывно будет за ним присматривать (стон со стороны Хелен); ему следует дать пищу, но не одежду; одежду, но не пищу; билет до Венеции и обратно без пищи и одежды во время пребывания там. Иными словами, ему следует дать все, что угодно, но только не деньги.

27

Территориальная армия Великобритании — вспомогательная, резервистская армия.

И тут Маргарет прервала выступавших.

— Соблюдайте тишину, мисс Шлегель! — сказала дама, читавшая речь. — Насколько я понимаю, вы здесь, чтобы повлиять на мое решение в интересах Общества сохранения исторических мест и природных красот. Я не могу дать вам слова вне роли, а то моя бедная голова совсем пойдет кругом. К тому же вы, похоже, забыли, что я очень больна.

— Ваша голова не пойдет кругом, если вы всего лишь выслушаете мои доводы, — сказала Маргарет. — Почему не дать ему просто денег? У вас ведь должен быть доход около тридцати тысяч в год.

— Разве? А я думала, что у меня миллион.

— По-моему, миллион — это ваш капитал, или я ошибаюсь? Боже мой! Нам следовало уточнить. Впрочем, не столь важно. Сколько бы у вас ни было денег, я настаиваю, чтобы вы дали всем беднякам, каким сможете, по триста фунтов каждому.

— Но это превратит их в нищих попрошаек, — сказала серьезная девушка, которой сестры Шлегель нравились, но иногда казались слишком приземленными.

— Не превратит, если вы дадите им крупную сумму. Свалившееся с неба наследство не сделает человека попрошайкой. Вред приносят мелкие подачки, распределяемые среди слишком многих людей. Деньги учат жизни. Они учат лучше, чем то, что на них покупается. — Послышались возражения. — В определенном смысле, — добавила Маргарет, но возражения не прекратились. — Ну хорошо, разве человек, научившийся верно распоряжаться своим доходом, не самый яркий пример цивилизованности?

— Но это как раз то, чего не станет делать ваш мистер Баст.

— Дайте им шанс. Дайте денег. Не суйте им, как младенцам, книжечки со стихами и билеты на поезд. Дайте им капитал, чтобы все это купить. Когда наступит ваш социализм, возможно, картина будет иная и мы начнем рассуждать в терминах предметов потребления, а не наличности. Но пока дайте людям наличные деньги, ибо это основная нить цивилизации, какой бы ни была нить уточная. Воображение должно играть, опираясь на деньги, и реализовывать их ярко и широко, потому что деньги… это вторая по значимости вещь на свете. Они так замалчиваются и затушевываются, в людях встречается так мало здравомыслия — о, конечно, я помню о политической экономии, но среди нас совсем не многие способны трезво судить о собственных доходах и согласятся с тем, что независимые суждения в девяти случаях из десяти суть результат независимых финансовых источников. Деньги. Дайте мистеру Басту денег и не беспокойтесь за его идеи. Он сам их себе найдет.

Она откинулась на спинку стула, а наиболее серьезные члены клуба принялись истолковывать ее слова на собственный лад. Женский ум, хотя и жестко практичный в обыденной жизни, не может вынести, когда в разговоре принижаются высокие идеи. Поэтому у мисс Шлегель спросили, как она может говорить такие ужасные вещи и чего достигнет мистер Баст, если получит весь мир, но потеряет свою душу.

— Ничего, — ответила она, — но он не разовьет свою душу, если не будет обладать хотя бы частью этого мира.

Тогда ей сказали, что нет, такого не может быть, а она согласилась с тем, что измотанный работой клерк может спасти свою душу в небесных сферах, где его усилия будут приравнены к делам, но отвергла предположение, что он когда-нибудь сможет исследовать духовные истоки мироздания, когда-нибудь познает редкие телесные радости или достигнет незамутненных и страстных отношений с себе подобными. Другие дамы критиковали структуру общества: собственность, прибыль и прочее, — а Маргарет рассматривала конкретных людей, пытаясь понять, как в нынешних условиях их можно сделать счастливее. Творить добро для всего человечества бессмысленно: такие пестрые усилия неизбежно расползутся по огромной площади, подобно пленке, и в результате покроют единым серым цветом все вокруг. Сделать благое дело одному человеку или, как в данном случае, нескольким — вот тот предел, на который она осмеливалась надеяться.

Маргарет было нелегко среди идеалистов и политических экономистов. Расходясь во мнениях по всем остальным пунктам, и те и другие единодушно отвергали ее точку зрения и соглашались с тем, что деньги миллионерши нельзя выпускать из рук. Серьезная девушка предложила план «личного надзора и взаимопомощи», который должен был довести бедняков до состояния тех, кто не так уж беден. Хозяйка весьма кстати заметила, что она как старший сын должна, несомненно, фигурировать в качестве наследника умирающей. Маргарет без энтузиазма согласилась с ее притязаниями, но тут поступило еще одно заявление от Хелен, объявившей, что она больше сорока лет была домработницей миллионерши, страдая от перекармливания и недоплаты, и разве не следует выделить что-то и ей, такой толстой и такой бедной? После этого миллионерша прочла вслух свое завещание, в котором все свое состояние отказала министру финансов Великобритании. Засим и преставилась. Серьезная часть дискуссии имела больше достоинств, чем шутливая — в мужских дебатах чаще бывает наоборот, не так ли? — но встреча завершилась довольно весело и дюжина счастливых дам разошлись по домам.