Говорить ли президенту?

— Да, я знаю подробности из статьи в «Пост».

Когда заговорили о Нике Стеймзе, в серых глазах отца Грегори вспыхнул огонек; очевидно, полицейский доверил священнику немало тайн, причем отнюдь не на исповеди.

— Есть ли связь между смертью Ника и происшествием в больнице? — вдруг спросил отец Грегори.

Вопрос застиг Марка врасплох. За полукруглыми очками таился недюжинный ум. Врать, чтобы защитить Бюро от стороннего любопытства, было делом привычным, но врать священнику, пусть и православному, казалось как-то стыднее, чем простому смертному.

— Ни малейшей, — ответил Марк. — Просто одна из этих странных автокатастроф…

— И одно из таинственных совпадений? — Отец Грегори насмешливо рассматривал Марка поверх очков. — Я прав? — Как и Гранта Нанну, ложь Марка не убедила его. — Да, вот еще что, — продолжал он. — Помните, мне позвонили и предупредили, что не стоит приезжать в больницу? Так вот, я затрудняюсь передать наш разговор буквально, но почти уверен, что звонил человек образованный. Судя по манере — профессионал. Возможно, я не совсем удачно выразился, но у меня возникло странное ощущение, что такие звонки ему не в новинку — словно актер в привычном амплуа.

«Словно актер в привычном амплуа», — повторил про себя отец Грегори, о том же думал и Марк по дороге к дому, где жила миссис Казефикис. Она остановилась у друга, приютившего ее раненого мужа.

По проспекту Коннектикут, мимо «Вашингтон Хилтон» и Национального зоопарка, Марк ехал в Мэриленд. По сторонам начали попадаться яркие пятна желтых цветов декоративной оливы. Проспект Коннектикут сменился Университетским бульваром, и Марк очутился в пригороде Уитон, среди магазинов, ресторанов, газозаправочных станций и многоквартирных зданий. Остановившись у светофора на подъезде к Уитон Плаза, Марк заглянул в записную книжку. Улица Элкин, 11501. Ему нужен квартал Усадьба голубой гребень. Слишком пышное название для приземистых трехэтажных домов из блеклого кирпича, выстроившихся вдоль улиц Элкин и Голубой гребень. Он подъехал к дому 11501. Где бы встать? Похоже, негде. С минуту поколебавшись, Марк решил оставить машину у пожарного гидранта. На ветровое стекло аккуратно повесил радиомикрофон: пусть контролер платной стоянки или полицейский знают, что это служебная машина и приехала по делу.

Ариана Казефикис разрыдалась, едва увидев фэбээровский жетон Марка. Ей было всего двадцать девять; хрупкая, неряшливо одетая, непричесанная; в серых глазах — слезы. Два дня она плакала, и горькие, неутешные слезы прочертили на лице грязноватые дорожки. С Марком они были почти ровесники. Она потеряла родину, а теперь и мужа. Что с ней будет? И Марку бывало одиноко, но эта женщина просто в отчаянном положении, ведь у нее к тому же нет ни гроша.

Оказалось, что миссис Казефикис говорит по-английски много лучше мужа. К ней уже приходили двое полицейских. Она сказала им, что ничего не знает. Первый такой славный: он сообщил о несчастье, и так ей сочувствовал, потом лейтенант из уголовной полиции — тот оказался не в пример строже, расспрашивал ее о вещах, о которых она и понятия не имеет, а теперь вот из ФБР пришли. Муж ни разу не сидел, она не знает, кто мог стрелять в него и почему. Он был любящий, добрый человек. Марк верил ей.

— Не волнуйтесь, миссис Казефикис, — сказал он, — я лично переговорю с Иммиграционной службой и отделом социального обеспечения. Постараемся организовать вам пособие.

Услышав о пособии, она оживилась и стала доверчивее.

— А теперь подумайте хорошенько, миссис Казефикис, — где работал ваш муж 23-го или 24 февраля — в среду и в четверг на прошлой неделе. Может, он вам рассказывал об этой работе.

Она не знала. Анджело никогда с ней не делился, куда идет и что будет делать, тем более что нанимался от случая к случаю, и не больше чем на день, ведь разрешения на работу у него не было. Он ведь приехал в страну нелегально, зачем рисковать? Марк так ничего и не добился, но ее вины в том не было.

— Я смогу остаться в Америке?

— Я сделаю все от меня зависящее, чтоб помочь вам, обещаю. Поговорю со знакомым православным священником — он даст вам немного денег, чтобы было на что жить, пока я не выхлопочу пособие.

Марк уже был в дверях и в отчаянии думал, что вот и от Арианы Казефикис не узнал ничего стоящего, как вдруг услышал ее голос:

— Священник уже давал мне деньги.

Марк замер, медленно обернулся и посмотрел ей в лицо.

— Какой священник? — спросил он с напускным безразличием.

— Он сказал, что поможет. Человек, который приходил вчера. Хороший человек, очень хороший, очень добрый. Дал мне пятьдесят долларов.

Марк похолодел. Этот человек снова опередил его. Отец Грегори был прав: они имеют дело с профессионалом.

— Вы можете описать его, миссис Казефикис?

— Что вы имеете в виду?

— Как он выглядел?

— Крупный мужчина, очень смуглый… — начала она.

Приходилось соображать на ходу. Должно быть, это он прошел мимо него из лифта, а еще раньше удержал отца Грегори от поездки в больницу. Если бы миссис Казефикис хоть что-нибудь знала о заговоре, он бы, не задумываясь, отправил ее на тот свет вслед за мужем.

— У него была борода, миссис Казефикис?

— Вроде была, — она колебалась, — а вообще-то я не помню.

Марк попросил ее оставаться в доме и не выходить ни при каких обстоятельствах. Потом извинился, сказав, что должен наведаться в отдел социального обеспечения и в Иммиграционную службу. Он учился лгать. Чисто выбритый православный священник оказался неплохим учителем.

Он прыгнул в машину и проехал несколько метров до ближайшего платного телефона. Набрал телефон директора. Директор поднял трубку.

— Юлий.

— Ваш номер?

Через тридцать секунд телефон зазвонил. Марк рассказал все, стараясь ничего не упустить.

— Немедленно посылаю к вам криминалиста. А вы возвращайтесь, утешьте ее. И старайтесь соображать по ходу дела, Эндрюс. Хотелось бы получить эти пятьдесят долларов. Они были одной бумажкой или нет? На них могли сохраниться отпечатки пальцев.

Телефон щелкнул. Марк нахмурился. Если священнику-оборотню не всегда удается его обскакать, то директор, как правило, соображает быстрее.

Марк вернулся к миссис Казефикис и сказал, что ее делом займутся в самых высоких инстанциях; не забыть бы поговорить об этом с директором при встрече. На всякий случай он сделал запись в блокноте.

— Вы уверены, что там было пятьдесят долларов, миссис Казефикис? — спросил он как бы между прочим.

— Уверена, не каждый день видишь пятидесятидолларовую бумажку, а мне это тогда пришлось так кстати.

— Вы не помните, что вы с ней сделали?

— Помню. Пошла купила еды в супермаркете, прямо перед закрытием.

— В каком супермаркете, миссис Казефикис?

— Уитон. Это рядом, через несколько домов.

— Когда это произошло?

— Вчера вечером, около шести.

Марк понимал: если он еще не опоздал, нельзя терять ни минуты.

— Миссис Казефикис, сюда скоро придет один мой коллега, мой друг из ФБР, и попросит вас описать доброго батюшку, который дал вам деньги. Очень важно, чтоб вы вспомнили о нем как можно больше. Ни о чем не тревожьтесь, мы делаем все, чтобы помочь вам.

Поколебавшись, Марк вытащил из бумажника пятидесятидолларовую банкноту и протянул ей. Она впервые улыбнулась.