Говорят сталинские наркомы

— Берия! — громко и многозначительно произнес наркомпуть.

Он поднял трубку «вертушки» и набрал номер.

— Лаврентий Павлович! Мне на голосование принес Чадаев проект по углю. Но ведь с моими специалистами документ никто не рассматривал, я вижу тут много нереальных заданий, и я прошу…

На последнем слове Каганович остановился. Берия сначала тихо, а потом громко стал кричать что–то в трубку.

— …Я понимаю, что НКПСу все помогают и Вы в первую очередь, но… Я хочу сказать…

Каганович опять запнулся и продолжал слушать то, что выкрикивал Берия.

— Ну, хорошо, — сказал Каганович, повесил трубку и немного задумался.

У Кагановича была болезненная страсть к славе. Во имя этой славы он мог пойти на что угодно. Часто проявлял беспринципность и трусоватость, что продемонстрировал и на этот раз. Нельзя отнять у человека того, чего ему не дано. Он принадлежал к людям, которые живут напоказ. Он умел много говорить и ничего не сказать.

После минутного колебания Каганович завизировал проект.

Когда затем я пришел в кабинет Вознесенского, он в присутствии нескольких работников Госплана читал вслух какой–то документ. Прервав чтение, Николай Алексеевич спросил:

— У Вас что–нибудь срочное?

— Да, срочное. Лаврентий Павлович просил Вас проголосовать вот этот проект постановления по углю.

И я положил перед ним текст.

— Так вот он! — и Вознесенский показал пальцем на документ, который он только что читал вслух. — Мне все уже доложили работники Госплана, и я не могу завизировать проект, в нем много спорных вопросов. Включите его в повестку дня заседания Комиссии по текущим делам.

Я сказал, что Берия поручил мне сегодня же получить все визы замов и дать на подпись Сталину.

Вознесенский объяснил, что в проекте предусматривается выделение Наркомуглю большого количества материалов из резервного фонда Совнаркома. По многим материалам забирается подчистую почти весь резерв, а по некоторым даже больше, чем имеется в резерве. А ведь год только еще начался. Он повторил, что не может завизировать документ. Так я и должен доложить Берии.

Мне было ясно: то, что замышляет и говорит против него Берия в целом Вознесенский об этом знал. Но он не понимал, что рано или поздно с ним сведут счеты. Он считал, что кривить душой не станет ни при каких обстоятельствах. Я уже отмечал: Вознесенский — человек был нравственно стойкий, критически мыслящий и принципиальный…

Будто на казнь я шел к Берии. Он разговаривал по телефону и дал мне знак подождать.

— Ну, как, вы решили взяться за ум? — спрашивал кого–то по телефону шеф карательных органов страны. — Слушайте, раз не можете это сделать, Вы не только негодяй, но и глупец!

Чтобы пристращать или запугать собеседника, Берия чуть отвлекся от трубки и, будто бы с кем–то советуясь или спрашивая кого- то, но так, чтобы человек на другом конец провода слышал, четко произнес:

— А не арестовать ли его, мать твою?

Услышав эти слова, телефонный собеседник Берии, естественно, пришел в замешательство и тут же от страха пообещал сделать возможное и невозможное.

— Ну, вот так бы и сказали сразу. А то крутите… Раз ясно, действуйте. До свидания.

Берия бросил на меня недобрый взгляд, молча кивнул головой — докладывай, дескать.

Я сказал, что Вознесенский проект по углю не завизировал и предлагает поставить его на обсуждение Комиссии по текущим делам.

Берия пришел в неописуемую ярость. Обрушив на меня целый поток угроз, он буквально прорычал:

— Вы будете делать только то, что я прикажу! Выпускайте решение без визы Вознесенского! Слышите, и немедленно, если не хотите отправиться туда, куда следует!..

Я шел по коридору, ничего не замечая и не зная, что мне делать. Пошел к Молотову. Выслушав меня, Вячеслав Михайлович сказал, чтобы я оставил у него проект, и он потом скажет, что делать.

Поздно вечером я получил от Поскребышева этот проект, подписанный Сталиным. В него были внесены поправки по выделению из резервного фонда Совнаркома тех материалов, по которым задания превышали наличие этих материалов в резерве. Решение за ночь было напечатано и утром разослано.

Л. 3. Мехлис.

Среди тех, кто составлял ближайшее окружение вождя, не могу не уделить некоторое внимание и Мехлису. Накануне войны Лев Захарович был членом Оргбюро ЦК ВКП(б), начальником Главного Политуправления РККА, затем — наркомом Госконтроля СССР. В 1941 г. вновь возглавил ГлавПУ Красной Армии и стал даже заместителем наркома обороны СССР.

В жизни я не встречал человека с более сложным и противоречивым характером. Я также никогда не слышал от кого–нибудь добрых слов о нем или похвальных оценок его работы. Высокий, сухопарый, какой–то нервный, с желтоватым лицом, никогда, казалось, не выпускающий папиросы изо рта, он всегда старался показать себя предельно исполнительным, жестким и решительным.

Мехлис был вхож к Сталину, пользовался у него определенным авторитетом и доверием. В глазах Сталина Мехлис был отважным, настойчивым, трудолюбивым и верным. В присутствии Сталина он не стеснялся употреблять резкие слова. В своем ведомстве Льву Захаровичу часто не хватало естественности в обращении с людьми. Но этому не стоит удивляться, ибо Мехлис не отличался высокой культурой, был более невежественным, чем интеллигентным. А невежество чаще всего делает человека злым и низким.

С помощью Мехлиса Госконтроль в стране был организован так, как его мыслил Сталин. Был нарушен важнейший ленинский принцип о вовлечении широких масс трудящихся в работу органов контроля. Фактически оказалась ликвидированной существовавшая ранее разветвленная сеть групп содействия органам Госконтроля. Положение о Наркомате Государственного Контроля (1940) даже не предусматривало привлечение трудящихся к участию в контроле. В соответствии с установками Сталина нарком Госконтроля Мехлис начал свою деятельность с изоляции аппарата Госконтроля от других советских организаций и учреждений. Он строил работу Наркомата Госконтроля так, чтобы все ревизии и проверки производились только силами контролерского состава Наркомата Госконтроля СССР и союзных республик. Запрещалось под каким бы то ни было предлогом привлекать для участия в различных ревизиях и проверках работников других организаций. Так грубо искажалась идея В. И. Ленина об организации и методах работы органов контроля.

В предвоенные годы Мехлис в ранге армейского комиссара 1-го ранга проявил большое усердие по выявлению и «выкорчевыванию» из рядов Красной Армии «врагов народа», о чем он с удовлетворением докладывал в своем выступлении на XVIII съезде ВКП(б). С началом Великой Отечественной войны по его инициативе на промышленных предприятиях и учреждениях были проведены партийные мобилизации в действующую армию 132 тыс. коммунистов и комсомольцев, как правило, не имевших соответствующей военной подготовки. Многие из них погибли, оказавшись на самых опасных участках боевых действий.

В мае 1942 г., будучи представителем Ставки ВГК на Крымском фронте, Мехлис не сумел обеспечить организацию обороны. Проявив удивительную самонадеянность, он стал вмешиваться во все дела и по существу стал во главе командования. За короткий срок Мехлис перетасовал всех командиров. Даже такой крупный военный деятель, как маршал С. М. Буденный (он в это время был главкомом войсками Северо — Кавказского направления, а затем командующим Северо — Кавказским фронтом) не мог ничего сделать и призвать к порядку Мехлиса. Последний никому не хотел подчиняться, заявляя, что он назначен Ставкой и только перед ней должен отчитываться. Начатое противником наступление закончилось полным поражением советских войск…