Грааль никому не служит

Когда я спускался, в голове крутились гаденькие мысли: а не полоснёт ли кто из оставшихся по нити вибролезвием?.. Или же рунархи высадятся, захватят их и улетят, оставив меня в ледяной могиле. Тревоги изматывали. Я не мог отличить вымышленные опасности от реальных, поэтому страх не давал передышки.

Когда мои ноги коснулись каменного пола, тревога ушла. До поверхности оставалось метров пятнадцать. Человеку в «упыре» падение с такой высоты ничем не грозит. Я сбросил маяк и воткнул в камень второй диффуз-замок.

«Прибыл на место. Всё в порядке, – оповестил я спутников. – Приступаю к исследованиям».

Я прошёл вдоль трещины. Коридор уходил вниз; судя по показаниям сейсмолокатора, там начинался лабиринт ходов. Во мне проснулось мальчишеское чувство – как в день, когда я ушёл к запретному озеру купаться.

Из тьмы мятой зелёной фольгой вылеплялись сколы камня и льда. В глубине, без ветров и воды не существовало сил, способных изломать стены. Кто-то прошёл здесь до меня. Прошёл, расчищая путь сейсмоударами. Человек? Рунарх?

Или чужое существо? Разум, с которым мы ещё не сталкивались?

Возле кучи камней я остановился. Тревога не давала вздохнуть. Я представил тысячи тонн камня и льда над головой, и мне стало не по себе. Защёлкали инжекторы «упыря» – эскулап почувствовал неладное и принялся меня лечить.

Надо возвращаться. Если коридор ломали, камень нестабилен. Потолок может в любой момент рухнуть мне на голову. Да, это мнительность. Дурное влияние не-господина страха. Но если меня завалит, на Альберта и Хаалу рассчитывать бессмысленно. Они посидят, поплачут. Хаала выяснит, кто виноват в моей смерти. А потом они запрутся в катере и будут ждать сестёр дианниток.

Я усмехнулся. Либертианцы из «Фёдора Михайловича» были бы мной довольны. Коктейль из тревоги, вины и отупляющего равнодушия действует на психику странно. Я почти собрался идти, как из мрака вынырнуло лицо. Всего на миг – я едва успел его разглядеть – но этого хватило.

Рунарх. Друг автоматов.

Мёртвый.

Эскулап защёлкал, нейтрализуя гормоны, что щедро выплёскивали в кровь железы внутренней секреции. Земные схемы поведения на чужих планетах не годятся. Бегство при встрече с опасностью наверняка означает гибель исследователя. Поэтому автоматика «упыря» действует так, чтобы в критической ситуации человек не терял головы.

Я дважды сжал пальцы. Первое сжатие – активизация кобуры, второе – пистолет в ладонь. Тахиоприцел ощупал коридор.

Ничего. Пусто.

Стараясь не оглядываться, я двинулся к маяку. Сенсоры костюма работали так, чтобы проецировать обстановку за моей спиной на кожу затылка. Если картинка изменится, я почувствую давление. Но пока что всё спокойно.

«Срединник, ты что, спишь там? – ворвался в уши недовольный голос Хаалы. – Почему молчишь?»

«У меня всё в порядке. Возвращаюсь», – отозвался я. Поднявшись на поверхность, я уселся на камень и долго молчал. Монахиня ждала. Наконец терпение её иссякло.

– Ну что там, срединник?

– Ничего. Возвращаемся на катер, там посмотрим.

– Слава богу, – не сдержал вздоха облегчения Альберт. – На катер.

Не знаю, как он умудрялся горбиться в экзоскелете, но у него получалось. Полегче с ними надо… Всё-таки у меня в компании не экзоразведчики, асы дальнего космоса, а обычные люди. Даже со скидкой на их природу.

Обратный путь оказался тяжелее, чем дорога к горе. Да, нести надо было меньше, и с «упырями» мы освоились, но часы, проведённые в зоне безразличия, сделали своё дело. Мы едва передвигали ноги. Наши экзоскелеты, чуя состояние хозяев, двигались замедленно. Когда визоры «упырей» зафиксировали спрятанный во льдах катер, никто даже не обрадовался.

На борту я ещё раз объяснил, как снимать-надевать костюм. К моему удивлению Альберт повторил процедуру, ни разу не ошибившись. Хорошо, завтра посмотрим. Я раздал пайки, а сам запустил обработку записи, сделанной в пещере. Мы уютно расположились в креслах и принялись хлебать горячий фасолевый супчик.

– Хм… – пробормотал Альберт. – Бобовые лепёшки под соевым соусом… Гороховый кисель. Они что, вегетарианцы?

– Не совсем. Чувствуешь, что-то хрустит на зубах? Это мясо.

На меня посмотрели с подозрением:

– Это шутка?

– Никаких шуток. Лионесцы отличные фермеры. Но животноводство у них подкачало. Поэтому они не используют пестицидов, а собирают вредителей руками. Саранчу потом перерабатывают на мясную пасту.

Лицо Хаалы приобрело нежно-зелёный оттенок. Она отставила банку в сторону.

– Другого ничего нет, – предупредил я. – Вино будешь?

Вина монахиня выпила. Видимо, её религия не запрещала. На вкус оно напоминало густой шоколадный ликёр, и это естественно: гнали-то его из бобов какао. Меня всегда удивляла страсть лионесцев к приторным напиткам. В других культурах – на Земле, Казе – сладкие вина считаются женскими. На Лионессе наоборот: громила в шрамах и наколках будет пить ликёр. А вот женщины, наоборот, предпочитают коньяк.

Терминал выдал оранжевый огонёк. Обработка записи закончилась. Можно было начинать просмотр. Я приложился к фляжке с вином. В нос шибануло мускатом и корицей, напоминая нечто полузабытое из детства. Тёплая волна пошла по телу, расслабляя уставшие мышцы. Я включил воспроизведение и откинулся в кресле. Хорошо…

Перед глазами замелькали знакомые ледяные коридоры.

Пещера оказалась крупнее, чем я думал. Прибор ночного видения выхватывает из темноты лишь самое основное. Всё остальное можно узнать, лишь просмотрев реконструкцию записи. Я менял виртуальные источники освещения, приближал и удалял картинку, рассматривал сколы камня при большом увеличении. Как я и ожидал, мёртвого лица на реконструкции не оказалось. У меня попросту сдали нервы.

– В жуткое место ты нас привёл, – сказала монахиня. – А куда ведёт ход?

– Это нам придётся выяснить. Советую поспать хорошенько: завтра будет тяжёлый день.

* * *

Тяжёлому дню предшествовала тяжёлая ночь. Мне впервые за последние недели снился Лангедок. Точнее – санблок. Я плыл в облаках пара, среди измученных рунари. Не помню, о чём я просил их. О любви? Прощении? Понимании? Рунари шарахались от меня, словно от прокажённого. В клубах пара мелькнуло отчаянное лицо Весенней Онхи – пустое, ветхое, словно разодранный мешок.

А потом я безо всякого перехода оказался в пещере. Пещера эта одновременно была трубчатым холмом – местом для ночлега. Я стоял у подножия, не зная, куда податься. Все трубы были заняты; в каждой лежал полупереваренный мертвец. Они не пускали меня – ведь я-то всё ещё был жив.

Когда я проснулся, сердце бешено колотилось. В катере стояла духота – кондиционер почему-то не работал. Я поднёс к лицу руку с часами. На циферблате высветилось 15:83. Несколько секунд я тупо смотрел на эти цифры, а потом до меня дошло. Конечно, по корабельному времени «Красотки Игрейн» стоит глубокая ночь. Я проспал всего часа три.